Мамы-мафия: крёстная мать (ЛП) - Гир Керстин. Страница 12

Эмили висела на его руке с тех самых пор, как он обнял меня при встрече.

– Сегодня с нижним бельём? – шепнул он мне на ухо. У меня как раз ещё оставалось время для приятных мурашек по телу, но тут Эмили схватила Антона за руку и прилипла к ней.

Я тихо вздохнула. К сожалению, с Антоном всё протекало не так, как я себе представляла. Чудесное, окрыляющее чувство первой влюблённости уступило место глубокой неуверенности. Не то чтобы я сейчас находила его менее привлекательным, наоборот. Но наши отношения застряли на полпути, и я не знала, как мне сдвинуть их с места.

Поставив в духовку каннелони, я посмотрела на часы. Нелли опять опаздывала на полчаса. При этом она обещала появиться ровно в семь и на сей раз вести себя не как помешанное на мобильнике, невоспитанное дитя.

– С Пэрис ты притворяешься приличной, – упрекнула её я. – Если ты с новой подругой отца можешь изображать милую, воспитанную девочку, то почему не с Антоном?

– Во-первых, я не притворяюсь, когда я милая, – ответила Нелли. – Во-вторых, я мила с Пэрис, потому что она подарила мне iPod и эту суперклассную, супердорогую тушь, с которой мои ресницы выглядят безумно длинными, и в-третьих, это дело с папой и Пэрис серьёзней, чем платонические отношения между тобой и Антоном.

– Они не платонические, – возразила я. – Только потому, что мы ещё не… Тебя это вообще не касается.

– Папа тоже сказал, что ты не вытащишь Антона из его строгого костюма, он готов поспорить на что угодно. – Нелли коварно усмехнулась.

– Как? – Что это Лоренцу пришло в голову? Что он хотел этим сказать – что я слишком глупа и непривлекательна, чтобы заполучить в постель такого мужчину, как Антон? Или он имел ввиду, что Антон слишком для этого ущербен? В обоих случаях это была наглость! – Ты можешь передать твоему отцу, что даже платонический секс с Антоном лучше, чем неплатонический с ним, – заявила я (выражение, которое наверняка найдёт найдёт отражение в Неллиных мемуарах под заголовком «Как затыкала меня моя мать»).

– Платонического секса не существует, мама, – только и ответила Нелли. Не звучал ли в её голосе налёт сочувствия?

Когда я сейчас смотрела на Антона в его свободном костюме от Армани и с дочкой на руке, меня опять охватили сомнения, сможем ли мы когда-нибудь уйти с платонического уровня. С Эмили у рукава он казался мне, честно говоря, не очень эротичным. Но, может быть, она останется висеть на рукаве его пиджака, когда он его снимет и повесит в гардероб?

– Я не люблю каннелони, – сказала Эмили.

– Но ведь это не так, воробышек, – заметил Антон. – Тебе нравится итальянская кухня.

– Да, всё, кроме каннелони, – ответила Эмили.

Н-да, так и с детьми. Мне нравятся все, кроме Эмили, пронеслось у меня в голове. Мне тут же стало стыдно. Бедному ребёнку тоже нелегко. Мама Эмили, успешная, красивая брокерша инвестиционного фонда (или как это называется) жила с Молли, старшей сестрой Эмили, в Лондоне. Эмили осталась у Антона и воспитывалась не только няней, но и матерью Антона. Неудивительно, что она немного странная. Я хочу сказать, что меня уже две минуты в присутствии этой женщины сводили с ума.

Антону понадобилось в туалет. Только большими усилиями он смог убедить Эмили остаться со мной на кухне.

– Ты умеешь делать что-нибудь особенное? – спросила Эмили, помолчав минуту. Впервые в жизни она обратилась непосредственно ко мне, и меня это немного взволновало.

– Ясное дело, – ответила я. – Например, каннелони. Мои особенно вкусные. И я делаю классный клубничный мармелад. И…

– Я имею ввиду, умеешь ли ты делать что-нибудь особенное? – повторила Эмили. – Кроме занятий для домохозяек.

Во, сейчас она меня поймала. Потому что кроме занятий для домохозяек я не умела делать ничего особенного, если не считать особенным моё умение доставать языком до кончика носа. Я не была музыкальной или спортивной и не сочинила ни одного стихотворения. Я могла хорошо подсчитывать в пределах от единицы до ста и не умела сама чинить свою стиральную машину, когда та ломалась. Я была просто почти разведённой женщиной с двумя детьми и с прерванной учёбой на психолога.

Эмили смотрела на меня так, как будто она это знала совершенно точно. У неё был такой же взгляд «Я знаю, какая жалкая ты личность», как и у её бабушки.

– Ну, видишь ли, я как-то участвовала в музыкальной группе как певица, – медленно ответила я. – Если для тебя это нечто особенное. И я была вице-чемпионкой Шлезвиг-Гольштейна по… э-э-э… шахматам. – Поскольку лицо Эмили осталось совершенно неподвижным, я добавила ещё одно: – И в плавании тоже. В обществе спасения на водах я была спасательницей. Во время каникул на пляжах островов я вытаскивала туристов из воды и оживляла их.

– В самом деле? – спросил Антон. Очевидно, он умел мочиться быстрее, чем Элмар, такса моих родителей на Пеллворме. – Ты чемпионка Шлезвиг-Гольштейна? Здорово!

– Хм, – мне было неуютно. – Чемпионка среди девушек. Вице-чемпионка среди девушек, точнее говоря.

– Грандиозно, – ответил Антон, очевидно впечатлённый. – В каком виде?

– Плавание на спине, – быстро ответила я. Если уж лжёшь, это надо делать быстро и с большим количеством слов. Запинания или долгие размышления покажутся подозрительными. – И эстафету мы выиграли тоже, мы… э-э-э… пеллвормские девушки из… э-э-э… спортивного клуба «Пеллворм». – На самом деле единственным групповым видом спорта, в котором могли участвовать девушки на Пеллворме, были танцы в национальных костюмах. Я полгода этим занималась, пока меня не выставили, потому что я со своими длинными, неуклюжими руками и острыми локтями всё время заезжала кому-нибудь в нос. Мне дали кличку «Ветряная мельница ужасов», потому что я была выше всех на две головы, мои руки постоянно гребли по воздуху, а дурацкие костюмы плохо сидели на мне спереди и сзади. Но я, разумеется, не буду рассказывать об этом Антону и Эмили. В любом случае, было уже поздно. Он уже считал меня выдающейся спортсменкой.

– И в шахматах, – сказал он. – Я очень впечатлён. Ты, наверное, не захочешь играть с таким дилетантом, как я, да? Я люблю шахматы, все мужчины нашей семьи любят шахматы, но я, конечно, не слишком одарён...

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

– Почему бы и нет, – легко ответила я. – Зимой, у огня камина, уютно будет сыграть партию. – До тех пор я пройду срочный курс по шахматам. Надеюсь, где-нибудь такой предлагают?

– С каких это пор ты играешь в шахматы? – захотела знать Нелли, которая, как обычно, на цыпочках прокралась в дом. Как это получалось, что при выходе из дома она так хлопала дверью, что с потолка сыпалась побелка, но при возвращении была тихой, как мышка?

Я рассмеялась, как мне казалось, легко и расслабленно.

– Я уже целую вечность не играла. Мне кажется, у меня даже нет больше шахмат в доме. – Я налила себе полный бокал красного вина, надеясь, что моя рука не дрожит. – Привет, дорогая. Ты сегодня поздно.

– Да, извини. Мы с бестией Ларой... учились. – Нелли поцеловала меня в щёку.

Неужели она назвала Лару бестией? Я вопросительно вздёрнула брови. Это, к сожалению, напомнило Нелли о том, что она сегодня вечером обещала вести себя прилично.

– Привет, любимейшая мамочка, – сказала она с довольно-таки противной улыбкой. Затем она повернулась к Антону и пожала ему руку. – Добрый вечер, Антон, – сказала она манерно, приседая в своего рода книксене. Я злобно выпила большой глоток красного вина. Почему она просто не может нормально себя вести? – А, тут и милая маленькая Эмили, привет. А где мой любимый младший брат?

– Наверху в своих маленьких покоях, – сказала я так же манерно и быстрыми глотками влила в себя красное вино. Ты не могла бы позвать его, пожалуйста? Еда будет через двадцать минут, и вы могли бы накрыть на стол.

– Ну конечно, – сказала Нелли с притворной улыбкой на устах. – Мы же всегда это делаем. Мы накрываем на стол и при этом танцуем и поём. Возможно, ты хочешь нам помочь, Эмили?