Троил и Крессида - Чосер Джеффри. Страница 24

Познали оба: за всю жизнь едва ли

Они в таком блаженстве пребывали.

Но что слова! И разве хватит слов,

Чтоб высказать всю сладость их слиянья,

Когда один был упредить готов

Другого сокровенные желанья?

И что в сравненье с этим толкованья,

Философов о счастье? Зряшный труд!

И разум, и перо бессильны тут.

Но скрылась ночь, и день пришел, незваный,

Чтоб разлучить их: вечная напасть!

И побелев, как после тяжкой раны,

Приход его пустились оба клясть:

Ему желали сгинуть и пропасть,

Завистником бранили, подлым вором,

И не было конца их злым укорам.

244 "Сдается мне, - царевич рек в сердцах, -

Что солнечная нынче колесница

Короткий путь сыскала в небесах!

Нарочно, чтоб над нами поглумиться,

Четверку гнал безжалостный возница.

Знай, ни единой жертвы от меня

Он не получит с нынешнего дня!"

245 От сих речей, однако, не поблек

Взошедший день. К разлуке изготовясь,

Влюбленные простились в должный срок,

О новой встрече наперед условясь.

Еще не раз (так говорит нам повесть)

Крессиду вновь обнимет Приамид,

Пока Фортуна к ним благоволит.

246 То были дни блаженства и отрады

Для принца, и, на траты не скупясь,

Он задавал пиры, менял наряды,

В турнирах бился, веселился всласть.

Молва о нем далеко разнеслась,

И лучшие средь знатной молодежи,

Чтоб с ним сдружиться, лезли вон из кожи.

За щедрость и радушье - до небес

Его превозносили, но при этом

Не знал никто причины сих чудес:

Любовь таил он, следуя обетам,

Себя же почитал, по всем приметам,

Судьбы великим баловнем, и сам

Тому дивился, счет утратив дням.

Из всех пригожих дам, что есть на свете,

Распутать ни одна бы не смогла

Ни узелка на той незримой сети,

Какой Троилу сердце оплела

Его Крессида! Столь прочна была,

Как видно, нить и столь тонка работа,

Что навсегда попался он в тенета.

Порой Пандара уводил он в сад

И там ему весьма красноречиво

Расписывал по многу раз подряд

Крессиды совершенства, точно диво

Предивное; то вдруг без перерыва

Пускался петь, в чем также был мастак,

И пел он о любви, примерно так:

Песня Троила.

Царящая на море и на суше,

Владеющая небом и землей,

Связующая дружеские души

И целые народы меж собой, -

Любовь! Закон единовластный твой

Священ для всех влюбленных, чьи союзы

Благословляешь ты, как наши узы.

Сколь дивно то, что времена в году

Чредой размеренной идут по кругу,

И то, в каком согласье и ладу

Живут стихии, чуждые друг другу;

Как Феб выходит озарить округу

С утра, а по ночам встает Луна, -

И движешь ими ты, Любовь, одна!

И то, что океан рассвирепелый,

На сушу двинув алчных волн ряды,

Вновь отступает в прежние пределы -

И в том Любви всечасные труды:

Ведь стоит ей лишь выпустить бразды -

Все связи вмиг расторгнутся, и вскоре

Наш мир погибнет в распрях и раздоре.

По воле всемогущего Творца

Ты нами правишь, о Любовь благая,

Без спросу и разбору на сердца

Незримые оковы налагая,

К своим стопам строптивцев повергая,

Чтоб души их, познавши благодать,

Навыкли бы несчастным сострадать".

Так пел царевич. Впрочем, и с врагами

Сражался он изрядно той порой

И после Гектора во всем Пергаме

Он первый, несомненно, был герой.

Любовь ( так уверяет автор мой),

Придав счастливцу воинского пыла,

И дух его, и тело укрепила.

В дни замирений он в лесах близ Трои

Травил медведя, льва иль кабана -

Помельче дичь он оставлял в покое;

Когда ж обратно ехал, из окна,

Как юный сокол, трепета полна,

Глядела госпожа его Крессида,

Приветствуя улыбкой Приамида.

О благотворных качествах любви

Он рассуждал и с толком, и помногу,

Всегда был рад - лишь только позови -

Прийти ко всем страдальцам на подмогу

И восклицал, довольный: "Слава Богу!",

Едва прознав, что некто преуспел

На славном поприще любовных дел.

В те времена пропащим горемыкой

Считал он всякого, кто не влюблен.

Столь мастерски, с горячностью великой

Живописал перед друзьями он

Любви природу, свойства и закон

И о служенье толковал высоком, -

Что стал для многих чуть ли не пророком.

При этом, несмотря на царский род,

В нем спеси не водилось и в помине:

И знать его любила, и народ;

Никто сыскать не смог бы в царском сыне

Ни алчности, ни злобы, ни гордыни,

Ни прочей скверны, - и за то хвала

Любви, что отвращает нас от зла!

О госпожа моя! о дщерь Дионы!

И ты, мой сребролукий господин,

И девять дев, что населяют склоны

Парнасские! Ваш верный челядин,

Теперь остаться должен я один,

Покинут вами посреди дороги;

Но век я буду славить вас, о боги!

Кто, как не вы, поведать мне помог

О переменчивой судьбе Троила:

И сколько прежде вынес он тревог,

И как любовь его преобразила,

И прочее, что в летописи было.

Теперь он счастлив; то же и она.

И третья книга мной завершена.

Книга четвёртая.

У вы, не вечно длиться их отрадам,

Хоть мнилось, что не будет им конца.

Изменница-Фортуна кротким взглядом

И сладким пеньем усыпит глупца -

И тут-то, как бескрылого птенца,

С вершины колеса во прах низринет

Да вслед и поглумиться не преминет.

Так и от принца отвратив свой лик,

Судьба другого отличила следом,

И милостей Крессидиных достиг

Счастливец тот (он звался Диомедом).

Увы! к великим горестям и бедам

Подходит мой рассказ; перо дрожит

В руке моей. Несчастный Приамид!

Мне предстоит поведать, как вдовица

Троилу оказалась неверна:

Так в хронике старинной говорится;

Я ж предпочел бы верить, что она

Ошибочно была осуждена

Людской молвой иль вражеским наветом, -

Да устыдится, кто повинен в этом.

Теперь зову трех фурий, трех сестер:

Алекто, Тисифону и Мегеру,

И да поможет их печальный хор

Мне соблюсти в рассказе смысл и меру.

И ты, свирепый Марс, по их примеру,

Дай сил поведать мне, сдержавши стон,

Как принц любви и жизни был лишен.

В те времена, как сказано в начале,

Был осажден ахейцами Пергам:

Те лагерем у стен его стояли;

Троянцы же, и Гектор с ними сам,

Урон желая причинить врагам,

Напасть на них решили как-то летом

(Лучистый Феб у Льва гостил при этом).

И вот, едва лишь проблески зари

Ахейские шатры позолотили,

Уж Гектор и его богатыри

Пред войском греков стали в полной силе:

Мечи и копья их не тяготили

И не терпелось каждому бойцу

С противником сойтись лицом к лицу.

В тот раз до ночи не стихала сеча:

Мелькали стрелы, палицы, щиты,

Вонзались копья, всадников калеча,

Трещали перебитые хребты...

Пред самым наступленьем темноты

Троянцы промах допустили в схватке -

И в город отступили в беспорядке.

Однако греки в плен успели взять

Полита, Сарпедона, Антенора,

Ксантиппа, да и прочих, им под стать,

Рифея также, знатного сеньора,

И горожан попроще, без разбора.

В Пергаме приуныли: как теперь

Оправиться им от таких потерь?

Приам же царь надумал той порою

С врагами замиренье произвесть,

Плененных воротив обратно в Трою:

Тех обменять, за прочих выкуп внесть.

В обоих станах мигом эта весть

Распространилась; не прошло и часа,

Как слух о том достиг ушей Калхаса.

10 Уверившись, что здесь обмана нет