Битва вечной ночи - Дарт-Торнтон Сесилия. Страница 25

Сестры глядели на гостью со скорбью во взоре.

— Прошу вас, не осуждайте меня, — промолвила Тахгил. — Я приведу вам три причины, по которым не могу стать женой вашего брата. И первая такова: как доказывает жизненный опыт и многочисленные предания старины, любой союз между смертными и бессмертными обречен окончиться трагедией. Где сейчас бессмертная мать вашего брата? И где ваш смертный отец? Не ошибусь, предположив, что она плавает далеко в холодном океане, а он лежит под холодным камнем.

— Да, но ведь тут возникает другой вопрос. Бежит ли в жилах нашего брата кровь морского народа или обычных людей? Смертен он или нет? Но продолжайте, коли уж решили высказаться начистоту.

— Вторая причина в том, что мое сердце уже не принадлежит мне. Я люблю другого мужчину и буду любить его до конца жизни. Смотрите, вот кольцо, которое он дал мне. И третья: пусть даже сердце мое оставалось бы свободным, я все равно не вышла бы за Гэлана, ибо между нами нет настоящей любви. Я уважаю его и восхищаюсь им, а он, верно, считает меня красивой — вот и все.

Соррель вертела в руках изогнутую палочку.

— Тогда уезжайте.

— Сегодня же.

Соррель швырнула палочку в огонь, и та вспыхнула золотистым пламенем, точно короткая и яркая весна.

* * *

Тахгил, Вивиана и Кейтри выехали из Восточных ворот в сопровождении Эрроусмита. Сестры молодого главы деревни и большинство селян следовали чуть в отдалении, кто верхом, а кто и на своих двоих. Подруги неспешно ехали мимо ячменного поля, мимо лужков, где когда-то мелькал серп Финодори, огибали заросшие камышом овражки и долинку, где он некогда отсиживался ясным днем. Копыта коней поднимали тучи брызг на броду Травяного ручья, звонко цокали по каменному мостику у мельницы, что молола утесник. Процессия двигалась широкой равниной, и вот наконец справа загрохотали воды залива, в лицо ударил соленый ветер. Серые волны вздымались и опадали, точно разрезвившиеся киты, серое небо было прошито белоснежными стежками чаячьих крыльев.

На северных границах общинных земель Апплтон-Торна три странницы и Эрроусмит попрощались со своими провожающими. Ибо деревенский голова поклялся, что поскачет с гостьями издалека и будет охранять их, покуда не передаст целыми и невредимыми в руки друзей. Никакие уговоры не могли заставить его изменить решение. Сестры в слезах повисли у него на шее. Селяне вскидывали руки, салютуя ему, селянки приседали в глубоких почтительных реверансах. Можно было подумать, они теряют своего предводителя навсегда.

Простившись с жителями деревни, три барышни и их защитник направили коней к северу. Вслед им неслись голоса — басы, альты, тенора и сопрано выводили протяжную песню:

Ветер играет плакучею ивою,
Горлица песней встречает восход.
С мельницей шепчет река говорливая,
Золото пашен над зеркалом вод.
В топких болотцах, поросших осокою,
Цапля гуляет, лягушка плывет.
Ирис склоняет головку высокую,
Рядом качнутся тростник и осот.
Ветер с Залива повеет над гаванью,
Воды Залива подымут наш бот —
Так на рассвете уходим мы в плаванье,
Сонный рыбак потихоньку зевнет.
Но под лесными тенями тревожными
Множество нечисти злобной живет.
Мы за стенами укрылись надежными,
Чтоб защитить от напасти наш род.
Ах, мне добыть бы крыла лебединые,
Птицею взмыть до небесных высот —
Я полетел бы в сторонку родимую,
К лугу, где старый Терновник растет.
Яблочный сидр льется струйкой тягучею,
В круг мы сойдемся вдали от невзгод.
Пьем за селение самое лучшее,
Апплтон-Торн, наш заветный оплот!

Въехав на вершину холма, четверо всадников придержали коней и обернулись назад. Кучка селян казалась такой маленькой и незначительной на широкой зелени луга под необъятными сводами небес. А песня все так же звонко разносилась вокруг, а все руки были подняты в прощальном салюте.

3

ЛАЛЛИЛЛИР

Скрытая долина

Я слышал в Лаллиллире звон капели,

Хрустальный и прозрачный перезвон.

И голоса манящие звенели

В ручьях и родниках со всех сторон.

Из сборника «Стихи Северного Края»

Когда провожающие скрылись из виду, Тахгил обвязала нижнюю часть лица шарфом и натянула перчатки, чтобы лиственное кольцо не выдало ее окрестной нежити. Ее одежда — потрепанное походное одеяние, позаимствованное у рыбаков — была щедро, так, что даже голова кружилась от резкого запаха, пропитана лавандовым маслом, прощальным даром Бетони и Соррель. Уж верно, ни один злобный дух не мог бы распознать запах сквозь столь сильный аромат… или поздно прятаться? Во время передышки в деревне она невольно ослабила бдительность. Передумав, девушка сняла шарф. Подобная маскировка скорее привлечет внимание, чем собьет с толку соглядатаев. Неизбежная дорожная грязь скроет черты беглянки куда более надежным и менее подозрительным образом.

Одолженные в деревне лошади изрядно облегчали путешествие. Три из них принадлежали Эрроусмиту и его сестрам, четвертую ссудил водный староста. Щедрый жест — и путницы испытывали искреннюю и глубокую благодарность. Было условлено, что Эрроусмит пригонит всех четверых скакунов обратно, когда благополучно проводит гостий до места назначения.

Глава Деревни стал бы весьма желательным прибавлением к маленькому отряду — вот если бы только в этих краях его не знал каждый встречный и поперечный! Вести о том, что он ускакал куда-то в обществе трех молодых девиц, наверняка привлекут внимание любых шпионов и соглядатаев. В обществе столь заметного и известного лица беглянкам будет куда труднее сохранять инкогнито.

— Ваши сестры едва не утопили вас в слезах, — заметила Тахгил Эрроусмиту, когда кони их поравнялись. — Вы ведь скоро вернетесь — через два, от силы три дня. Откуда столько горя? Видно, они без памяти любят вас.

— Именно это я и сказал сестрам, да и всем остальным, — ответил молодой человек. — Либо я вернусь через два дня, либо моя лошадь вернется без меня. И если они увидят привязанный к уздечке пучок водорослей, пусть знают, куда я ушел.

Он направил коня еще ближе к девушке и заглянул ей в глаза.

— Не бойтесь, — промолвил он. — Сестры мне все рассказали. И по кольцу у вас на пальце я вижу, что вы помолвлены с другим. Я не стану навязываться вам силой.

Он щелкнул поводьями и поехал чуть впереди.

Тахгил видела, чего стоили Эрроусмиту эти слова, и сердце ее переполнялось состраданием. За одну эту сдержанность она могла бы почти полюбить его.

Дорога, ведущая к северу, осталась здесь с незапамятных времен — теперь лишь узкая тропа, выбитая по склону холма. Называлась она Длинной Дорожкой. Медленно, но неуклонно она шла в гору. Местность здесь была не такой зловеще-дикой, как прежде. Плавные очертания долин порой поражали спокойным величием, порой — красотой, но горы не превышали двух тысяч футов. А над головой нависало небо — такое огромное, что земля внизу казалась лишь жалким ободком, рамкой, очерчивающей границу пенящихся облаков и омытого солнцем синего простора.

Поросшие густыми лесами холмы охраняли зеленые долины, где журчало множество ручейков, в траве желтели примулы, а из расщелин в камнях выглядывали раскидистые папоротники и розовая наперстянка. На дальнем склоне, точно одинокий часовой, врос в землю высокий валун, изрезанный древними рунами. Любящие, но жестокие ласки дождя и ветра давным-давно смягчили очертания некогда резких и отчетливых каменных граней. В вышине парил на восходящих потоках воздуха горделивый сокол.