Битва вечной ночи - Дарт-Торнтон Сесилия. Страница 30

Бородка козы была окрашена красным — с нее капала кровь.

Кинжал выпал из онемевших пальцев девушки. На нее накатило такое удушающее зловоние гниющих растений, что бедняжку вырвало. Так пахнет из глубокой вазы, в которой забыли давно завядший букет цветов, когда стебельки их разлагаются в глубине сосуда, превращаясь в зловонную жижу. В лицо Тахгил полетела струя слюны, взметнулись копыта, щелкнули острые зубы. Падая, девушка увидела на фоне бледного неба очертания зловещей фигуры — но не козы, не женщины и не мужчины: то сошлись в лютой схватке человек и зверь. Во тьме сверкнул нож Эрроусмита. Вивиана визжала, Кейтри кричала: «Изыди! Изыди!» Тахгил с трудом поднялась на ноги и едва успела отскочить в сторону, как на то место, где она только что стояла, тяжело обрушились Эрроусмит и фуат. Зловеще лязгали зубы. Тахгил вскинула руку, в которой все еще сжимала факел. От резкого движения язычок пламени разгорелся сильнее. Девушка примеривалась, куда бы ударить, как вдруг над головой раздалось могучее хлопанье крыльев.

Фуат с рычанием отскочил в сторону. Задрав мерзкую морду, чудище обводило бешеным взглядом пятерых врагов. Четверо из них были вооружены сталью и огнем, пятый же… на мгновение их глазам предстала крылатая женщина, но в следующий миг вместо нее снова возник лебедь: изогнув шею, он угрожающе щелкал клювом и бил развернутыми крыльями воздух, поднимая настоящую бурю. Шум ветра смешивался с яростным, почти змеиным шипением разгневанной птицы.

И вот, перекрывая весь этот шум, коза заговорила. Ясным и холодным, как смерть, женским голосом она произнесла звенящую фразу на непонятном наречии и прыгнула в пруд. Чернильная вода бесшумно сомкнулась у нее над головой.

— Вивиана, седлай коня! — закричала Тахгил. — Кейтри, следи за водой! Разожгите костер!

Эрроусмит покачивался, еле держась на ногах.

— Вы ранены?

— Нет, — прохрипел он. — Гнусная тварь изрядно помяла мне ребра копытами, но зубами не задела. А вы? А барышни?

Закинув руку Гэлана себе на плечи, Тахгил подвела молодого человека к последнему оставшемуся у них коню, что стоял, дрожа мелкой дрожью, пока Вивиана затягивала подпругу. Глаза Эрроусмита закатились. Казалось, он не до конца сознает окружающее, не понимает, что произошло. Постоянные переправы минувшего дня исчерпали его силы, а схватка с неявной нежитью и вовсе чуть не убила. Сейчас он находился на грани жизни и смерти.

— Садитесь в седло. Мы последуем за вами чуть позже, — сказала ему Тахгил, стараясь вложить в свою ложь как можно больше пыла и убедительности.

— Лошади…

— Они тут, рядом.

— Мир кружится. Я устал. Так устал…

— Гэлан, заклинаю вас, садитесь в седло! В Лаллиллире вас ждет неминуемая погибель!

— Езжайте за мной!

Собрав последние силы, Эрроусмит тяжело подтянулся и перекинул ногу через спину коня, а в следующий миг, теряя сознание, упал ему на шею.

Девушки привязали его к седлу, но так, чтобы узлы находились под рукой и он мог бы сам развязать их, когда придет в себя. Повернув мерина к югу, Тахгил хлопнула его по крупу, направляя в путь. Радуясь обретенной свободе, скакун рванулся вперед, уносясь по предательскому склону вслед своим сбежавшим товарищам.

Снова оставшись втроем, подруги принялись оглядываться в поисках лебединой девы, но та, неуловимая, как любая нежить, уже исчезла.

— Нельзя терять времени. — Тахгил уже лихорадочно укладывала вещи в мешки. — Надо уйти как можно дальше отсюда, прежде чем фуат вернется докончить ночные труды.

Уходя от безжизненного тела верного скакуна, не имевшего ни единого шанса против острых зубов духа-убийцы, она плакала. Вивиана и Кейтри тоже. А когда через некоторое время девушки оглянулись, то увидели, как белеет в свете звезд роковая лощина, а из гладкой поверхности зловещего омута вновь появляется тень — ровно и неотвратимо, точно ее поднимает хорошо смазанный механизм.

Они шли почти всю ночь, боясь остановиться, стремясь оставить между собой и возможным преследователем как можно больше текущей воды. Лишь перейдя добрый десяток ручейков, подруги осмелились переговариваться хотя бы шепотом.

— Гэлан был таким добрым и благородным, — всхлипнула Кейтри. В глазах девочки стояли слезы. — Я никогда не забуду ни его, ни его сестер. Надеюсь, мы еще встретимся с ним.

— Очень может быть — где-нибудь среди волн, — отозвалась Тахгил.

Ветер с запада холодил ей щеку.

— Он разделил с нами стол и кров, — добавила Вивиана. — Мы у него в долгу.

— Отныне придется идти по ночам, — быстро перевела разговор на другую тему Тахгил, — а отсыпаться днем. Ночью все наши чувства должны быть ясны и бодры — ведь это время нежити.

— Ваша лебедица должна была предостеречь нас, чтобы мы не останавливались у той гнусной лужи! — гневно заявила Вивиана. — В конце концов это же ее долг! Ну и плохой же часовой из нее вышел!

В час ухта усталость наконец заставила их остановиться. Еле живые, подруги рухнули на землю в узкой и каменистой расщелинке близ слияния двух ручьев. Из травы тут высовывались копья ирисов. Желто-зеленые цветы были тронуты коричневато-желтым налетом. Внизу раскинулась в рассветных сумерках свинцово-серая долина, древние складки и борозды величественно и неторопливо спускались к берегам реки.

— Надо позвать деву-лебедь, — сказала Тахгил. — Нежить не в состоянии нарушить обещание. Она же поклялась повиноваться любому, кто призовет ее при помощи этого пера.

— А как вы позовете ее теперь? — спросила Кейтри. — Перышко-то улетело.

— Я знаю ее имя.

С этими словами, нимало не беспокоясь, что ее могут подслушать, Тахгил приложила рупором руки к губам и закричала.

— Витбью! Витбью! — эхом разнеслось по долине. Трижды девушка выкликала имя пернатой проводницы — на север, на юг и прямо вверх, в небеса. Трижды обрывы и скалы подхватывали громкий зов, разнося его от ущелья к ущелью.

И лебедь вняла призыву. Серый сланец небес стремительно прочертила черная руна, изящный силуэт камнем упал с небес и скрылся за выступом ближайшей скалы.

По обыкновению существ, способных менять обличье, Витбью превратилась из лебедя в девушку там, где ее не могли видеть глаза смертных. И вот она уже стояла среди угловатых скал, что ограждали вход в расщелину, и бледное лицо ее было подобно цветку на тонком черном стебле.

— Добро пожаловать, — произнесла Тахгил. — Прощу, присядь с нами.

Ответом ей стало шипящее «вайо!» — должно быть, знак отказа. Тихий предрассветный ветерок ворошил перышки длинного плаща, но лебединая дева, прекрасная дивной, нечеловеческой красотой, осталась стоять, ни на шаг не стронувшись с места.

— Ну что ж, — спокойно сказала Тахгил, — тогда, будь любезна, объяснись хотя бы стоя и глядя на нас сверху вниз. Почему ты не предупредила нас, как обещала? Из-за фуата нам грозила смертельная опасность. Предостереги ты нас, мы бы ни за что не остановились рядом с тем омутом.

У лебедей ведь свой язык. Понимает ли она мои слова? Может ли ответить?

— Вайо, — повторила лебедь низким певучим голосом. — Противные пролазы привередничают?

Все она прекрасно понимает. И весьма прилично владеет Общим Наречием — во всяком случае, похоже, любит аллитерации.

— Мы не пролазы и не воры, — сказала Тахгил вслух, — и не привередничаем. Возможно, тебе и трудно понять, но мы вовсе не желаем, чтобы нас убили. Ты ведь обещала предпринять все, что в твоих силах, чтобы предотвратить такой поворот событий, — скажешь, нет?

— Скажу да, — отозвалась лебединая девушка. — Любезные люди не лишились жизни?

— Не поздравляй с этим себя — не твоя заслуга.

— Прячущиеся в прудах призраки любят лошадей, а не людей.

— Причем, подозреваю, не побрезгуют и прочей плотью, — в тон ей сердито парировала Тахгил.

— Вийт!

Волшебная дева встряхнула головой. За спиной у нее, на востоке, вдоль края горизонта пролегли две широкие ленты. Первая, пастельно-голубая, была пронизана белыми прожилками облаков. Над ней, постепенно теряясь в сизовато-сером небесном куполе, тянулась выцветшая розовая полоска зари.