Линия жизни - Семина Ирина Константиновна. Страница 24

— Любовь правит миром, — вдохновенно сказал старичок. — И пока будет мир — будет Любовь. А вовсе не Обалдуевы.

— Но тогда почему обалдуевых становится все больше и больше? — спросила я. Мне казалось, что старичок знает какие-то истины, мне неведомые, и я хотела их услышать.

— Вовсе нет! — возразил старичок. — Разрушители Красоты существовали во все времена. Только рядятся они в разные одежды. Дантес, знаете ли, тоже в каком-то смысле — Обалдуев.

Пока я пыталась осмыслить сказанное, в зал вошла немолодая интеллигентная пара — Он и Она. Несколько секунд они постояли, видимо пытаясь вникнуть в общую картину, потом она тихо вскрикнула, отвернулась и спрятала лицо у него на груди. Он прижал ее к себе, обнял, а взгляд зарыскал по залу — словно выискивал затаившегося врага. Он сразу превратился в Воина, защищающего свое гнездо от внешних посягательств, и на лице его читались мужество и отвага. Я машинально сделала снимок. Затем он бережно повел женщину из зала — видимо, на свежий воздух.

— Вот видите, дорогая, не все готовы потреблять обалдуевщину, — с удовольствием сказал старичок. — И таких много, поверьте мне!

— А можно, я вас тоже сфотографирую? — с надеждой спросила я. Старичок выглядел очень позитивно и уже этим мне нравился.

— Извольте, голубушка! — обрадовался старичок, заволновался, обронил пенсне и стал его прилаживать — так я его и запечатлела: растерянного, смущенного, с пенсне в руках.

— Спасибо. Пожалуй, можно считать задание выполненным, — решительно сказала я. — Хочу на воздух! Только опять мимо этих жутких ворон идти…

— Вовсе не обязательно! — горячо сказал старичок. — Я вас через служебный вход проведу. Я ведь здесь всю жизнь проработал… Позвольте предложить вам на меня опереться. — И он подсунул мне руку, согнутую калачиком.

Опираться на его слабую старческую руку было приятно — он был такой… надежный. И действительно, провел меня через какую-то незаметную боковую дверь, коридорами, пока мы не остановились у буфета.

— Я предлагаю вам зайти в буфет, — торжественно предложил старичок Веневитинов. — Вы должны обязательно, обязательно познакомиться с Сонечкой. Уверяю вас, ваше задание от этого только выиграет!

— Ну, раз вы так считаете… — не стала спорить я.

Сонечка оказалась немолодой и некрасивой теткой килограмм на сто тридцать весом. Белый халат необъятных размеров и белая наколка на голове делали ее похожей на оплывший весенний сугроб.

— Со-о-о-онечка, — с нежностью пропел старичок и приложился к ее пухлой ручке. Похоже эта снежная баба вызывала у него неподдельно теплые чувства.

Сонечка зарделась и засмущалась.

— Сонечка, дорогая, я хочу угостить юную даму твоими неподражаемыми тарталетками, — прерывающимся голосом попросил старик. — Но свежайшими, приготовленными прямо на наших глазах!

— Но я не хочу… — начала было я — обалдуевское «творчество», похоже, заставит меня надолго сесть на диету.

— Вы можете не есть! — вскричал старик. — Но посмотреть на это вы просто обязаны! И не возражайте!

Ни я, ни Сонечка не решились противостоять такому напору. Сонечка вынесла большую тарелку с румяными слоеными лепешечками. Потом поднос, на котором были разложены какие-то чашечки, ложечки, салфеточки, соломинки. И…

Да, старик Веневитинов знал, что мне сейчас нужно. Это было Творчество — с самой большой буквы. Отточенными движениями, не глядя, Сонечка хватала с подноса то одно, то другое, и творила Красоту. На лепешечках вырастали сложные композиции из взбитых сливок, кусочков фруктов, ягод, орешков и еще бог весть чего. Она забыла о нас, и лицо ее стало одухотворенным и светилось просто-таки неземной красотой. Наверное, так самозабвенно и радостно дети лепят куличики в песочнице. И ни одна тарталетка не походила на другую. Мой фотоаппарат щелкал не умолкая. А потом все кончилось — и перед нами оказалась прежняя «снежная баба» Сонечка, держащая в руках тарелку с Произведениями Искусства. Казалось, вся Сонечкина красота, которой она только что светилась, перетекла в ее Творения.

— Вот, — удовлетворенно сказал старичок. — А я что вам говорил???

Как я ни протестовала, старичок Веневитинов вызвался довезти меня до дома на такси. Да я и протестовала так, для приличия — уж очень меня заинтересовал этот старый искусствовед Вениамин Вениаминович Веневитинов. Журналистская привычка, знаете ли.

— А зачем вы оказались на этой жуткой выставке? — спросила я его, когда мы уже уселись в машину и тронулись с места.

— Чтобы спасать, — просто ответил он. — Я сам — не Творец. Но я — хороший Спасатель. Я сам себе выбрал такое занятие. Спасать Заблудшие Души.

— Это что же, я — Заблудшая Душа? — весело удивилась я.

— А разве нет? — кротко вопросил он и поправил пенсне. — Вы так тонко чувствуете красоту. Вы способны ее творить! Вы способны отыскать Красоту во всем! Ведь к Обалдуеву из всей редакции не случайно послали именно вас… Разве не так?

— Так, — согласилась я, лихорадочно вспоминая, что я ему рассказывала о себе. Неужели и это?

— Но почему-то растрачиваете себя по пустякам, — продолжал старик. — Вместо того чтобы стать Истинным Творцом, подбираете крохи на чужих делянках. Впрочем… Не мне сулить. Ваш выбор, ваше право.

Таксист, который вел машину молча, вдруг заговорил:

— Вот я. Высшее образование, инженер-конструктор. В «ящике» работал. Вроде все нормально, даже в перестройку нас не сильно тряхнуло. Зарплата, спецпаек, то-се. Но вот сижу за кульманом — и такая тоска! Хоть в петлю. А мне всю жизнь дорога нравилась. И техника. Я технику, как родная мама, понимаю! Ну бросил все, подался в таксисты. И счастлив! А чего делаю? Да ничего, просто рулю да за машиной ухаживаю. В общем, хорошо делаю любимую работу. Тоже ведь творчество, да, отец?

— Творчество, — согласился искусствовед. — Разумеется и однозначно! Если счастлив — значит, Творец!

Распрощавшись со стариком Веневитиновым, я взбежала единым махом к себе на пятый этаж, включила компьютер и вывела название — «Красота спасет мир». Я строчила не отрываясь, выкладывая на бумагу все то, что накопилось и теперь рвалось из меня. Потом скинула фотографии, еще раз полюбовавшись малышом с кошкой, влюбленной девушкой, мужественным защитником гнезда, вдохновенной Сонечкой, — и спокойно залегла спать.

…Назавтра меня ждал заслуженный триумф.

— Ну вот, я же знал! — восторженно говорил Петруша, потрясая листочками. — Гениально! Невероятно! Прекрасно! Ты смогла из этого урода Обалдуева конфетку сделать! Одно название чего стоит! А фото!!! Это же волшебная песня, а не фото!!! Красотища!!! Двойной гонорар! Нет, тройной! И все — иди оформляйся, с завтрашнего дня ты в штате.

Я сидела в кресле, куда Петруша усаживал особо важных посетителей, и слушала его вполуха: перед глазами возникали Спасатель Заблудших Душ старик Веневитинов («Вместо того чтобы стать Истинным Творцом, подбираете крохи на чужих делянках», — сказал мне он), толстая Сонечка с ее одухотворенным Творчеством, счастливый таксист-конструктор и Обалдуев в окружении дохлых ворон.

Из Петрушиных рук выскользнула фотография и плавно спикировала мне под ноги. С нее на меня растерянно и немного виновато смотрел старик Веневитинов, прилаживающий пенсне.

— Спасибо, — твердо сказала я. — За гонорар — спасибо. Принимается. А вот в штат — я не пойлу. Передумала.

— Как передумала? Почему передумала? — опешил Петруша.

— Да так, — уклончиво ответила я. — буду спасателем. Пойду спасать мир с помощью своего фотоаппарата. Умножать Красоту!

Я уже знала, что я могу. И совсем не удивилась, когда старик Веневитинов на фото вдруг ожил, улыбнулся и, придерживая пенсне, отвесил в мою сторону старомодный поклон.

— Так вот, значит, в чем дело… — прищурив озорной глаз, протянула Эльфика. — Вот тебе и сон…

— Я и сама не ожидала, что мой сон в такой вот сюжет выльется, — ответила я. — Это что же, получается, что моя душа жаждет радикальных перемен?