Заклятие немоты - Дарт-Торнтон Сесилия. Страница 30

Бережно придерживая голову паренька, Сианад поднес к его губам кожаный бурдюк. Юноша сделал жадный глоток и бессильно повис на руке своего спасителя.

— Отдохни пока. Да и мне привал не повредит. Есть хочется. Хватит на сегодня, я думаю: дело к вечеру. Пойду поищу место поприличнее, где нас не сцапают любители ночной охоты.

И лес поглотил великана в мгновение ока. Парень остался один-одинешенек. Гулкое, учащенное биение сердца мешало вслушиваться в хруст веток под ногами Сианада.

Жужжали насекомые, громко спорили о чем-то птицы. Лес казался таким уютным, таким безобидным… Тут из удаленных глубин земли донеслась необычайно красивая мелодия. Тихие звуки волынки и мерный барабанный бой просачивались на поверхность подобно некоему удивительному туману, который доступен не глазам, но уху. Вскоре среди зеленых стрел папоротника заструилась и видимая дымка, опутывая лес своими белесыми щупальцами.

Хмурые небеса вплотную надвинулись на скалы, отражаясь в темных лесных озерах. Источник музыки приблизился и остановился точно под ногами окаменевшего от страха юноши. Даже земля сотрясалась в такт мелодии, которая заполонила все вокруг и от которой можно было сойти с ума. Внезапно звуки стихли, почти испарились, и из-за деревьев с довольным видом вынырнул Сианад. Проделки нежити ни капельки не впечатлили его.

— Нашел, шерпа — радостно сообщил он. — Там, на старом буке, гнездо тиракса. По этим букам карабкаться — одно удовольствие!

Чары подземной музыки рассеялись. Где-то вдали раздавались стенания и жалобные всхлипы. Почти человеческие.

— Поспешим, время не ждет.

До нижней ветви бука можно было достать рукой. Сианад проворно вскарабкался на дерево, сбросил ослабевшему товарищу веревку и чуть ли не втащил его наверх. Убежище оказалось более чем просторным, даже для двоих; перьев не было — только гнутые ветки, засохшая грязь и сухая листва, да упругий настил из сена.

Сианад повел носом.

— Запаха нет. Большие птички давно здесь не появлялись. Он извлек из походного ранца хлеб, ветчину, сушеные смоквы и изюм. Путники поужинали в полной тишине, пока дневной свет утекал в невидимую дырочку на краю мира. Невыносимую жару сменила приятная ночная свежесть. Стая огромных птиц с криками прилетела устраиваться на ночлег; к счастью, ни один из пернатых хищников не обратил внимания на высокий бук.

Сианад решил сменить самодельные бинты на раненой руке. Сжав зубами конец чистой тряпки, он извиняющимся тоном промычал:

— Помоги мне, шерна, м-м-м?

Товарищ аккуратно затянул повязку. Старые бинты Сианад спрятал в ранец, пояснив:

— Таким в лесу не разбрасываются. Кровь, конечно, засохла, но любая тварь почувствует ее за много миль. На вот, промой свои царапины. С любой раной нам теперь нужно быть вдвойне осторожными.

Сианад бросил ему чистую тряпочку и флягу с крепким спиртом. Тот больно жегся, но юноша обработал каждую ссадину, после чего изможденно повалился на сено, предвкушая долгожданный сон.

— Как тебя зовут? — спросил пират, волосы которого теперь, в догорающем свете заката, отливали яркой медью. — Ты можешь показать мне на пальцах, на наречии немых?.. Нет? Значит, язык у тебя отнялся не так давно, нельзя же долго жить с людьми и не общаться. Моя сестренка научилась языку жестов, когда ей было десять весен. Потом и нам растолковала. А онемела она в день Солнце-межени, ей тогда исполнилось шестнадцать. Хочешь, я и тебе что-нибудь покажу, только завтра, когда будет светло?

Юноша просиял и с готовностью закачал головой.

— Однако немота немотой, а у тебя же должно быть имя, шерна?

Парень пожал плечами.

— Ты что, не помнишь? Не может такого быть!

Юноша помотал головой, ткнул в себя пальцем и снова пожал плечами.

Сианад с сомнением глядел на него.

— Хочешь меня надуть? Да нет, непохоже. И с головой у тя вроде все в порядке, хоть я мог и ошибиться. Ну да ладно. Если имя потерялось, то, пока оно не найдется, надо придумать другое. Дорога предстоит долгая, не вечно же мне звать тебя шерной. Тебе нравится какое-нибудь имя?

Это слово, шерна. Оно казалось таким значительным. Ночью на борту «Ведьмы» эрт звал его иначе. Что-то такое насмешливое… Морей! Дело не только в имени. Он вообще изменил свое обращение с юношей. Одна назойливая, но неуловимая мысль тревожила немого паренька, снова и снова ускользая от понимания. Что-то не так, он догадывался об этом еще в Башне… Юноша опять отмахнулся от этой мысли, как от докучного комара.

— Ничего не предложишь? Мне в жизни столько надавали имен, могу одолжить, да только все они не годятся, это для врагов… Не-е… А, знаю! Когда я увидел тебя на елке, как ты там порхаешь, мне еще подумалось… Вот, красивое эртское имя, тебе подойдет, и вполне почтенное. Имриен. Как тебе новое имя, Имриен? — Сианад вопросительно приподнял бровь.

Имриен. Прекрасно звучит! Сколько света, сколько ярких красок в одном слове! Юноша заулыбался, показывая, что совсем не против. Сианад кивнул.

— Имриен, — повторил он тоном художника, любующегося собственным творением.

Еще вчера у парня ничего не было, и вдруг — имя, защита, новые возможности… Нежданное счастье навалилось на него, лишив последних сил. Он перестал что-либо понимать и стремительно проваливался в сон, как вдруг…

Сианад громко прочистил горло и смущенно заговорил. Его слова окатили юношу ледяным душем, заставив глаза чуть не выскочить из орбит.

— Ты не бойся… — Черты мужчины едва угадывались во тьме. — Я не воспользуюсь твоим положением. В жизни ни одной девушки пальцем не тронул, и тебя не обижу. У меня у самого сестра.

Парень вскочил на ноги.

— Эй! Куда?!

Сианад метнулся вслед за худенькой фигуркой, которая уже выбиралась из гнезда. Настигнутый товарищ обрушил на него град пинков и ударов. В глазах юноши застыл такой испуг, что Сианад потрясенно воскликнул:

— Огхи бан Кэллан, че я такого сказал?

Парень брыкался и изворачивался, как мог, но где ему было вырваться из железных объятий великана!

«Сумасшедший! Да еще какой — снаружи как все, а в голове мозги набекрень! Хуже не бывает! Нет, бежать, прочь от него, пока не поздно!»

— Да тише ты, шерна, угомонись! За что? Я весь буду в синяках! Ты меня прикончишь! Я что, стольким рисковал ради самоубийцы?

Тот, кого назвали «Имриен», вдруг притих и перестал сопротивляться. Ночь длинная: пусть лучше этот чокнутый успокоится, уснет, тогда и улизнуть будет — пара пустяков… И все же почему так мучает его неотвязная мысль, зачем стучится в двери сознания? Запереть, не пускать!

Сианад ослабил хватку и нахмурился.

— Похоже, все перевернулось, да? Теперь ты думаешь, что я полоумный? Не знаю, что тебя гложет сейчас. Зато догадываюсь, что будет глодать твои косточки там, внизу. Клянусь, я ничего тебе не сделаю, почему ты не веришь мне, девушка?

Парень рванулся так исступленно, что Сианад едва удержал его. Простоватое лицо эрта прояснилось, его озарила внезапная догадка.

— Неужто? Ну конечно! Я о таком слышал. Это называют внушением, промывкой мозгов или еще как-то, не помню. Что же, выходит, ты сама не знаешь? У нас в Финварне есть История про малютку, чьи родители ушли в море и пропали без вести. Так вот, сироту приютила бабушка, которая терпеть не могла мальчишек. В своей глухой деревне сирота все детство пробегал в платьицах и с лентами в волосах. Он верил каждому слову лукавой карги. Однажды правда настигла его, но мне не рассказывали, что сталось потом.

Да, верно, ты многое забыла… Откуда тебе знать, девушка ты или парень, если ты в этом ничего не смыслишь? Видывал я вещи и почуднее, и все же… Говорят, измученные и больные прежде всего поддаются на… Тебя морили голодом? Тогда понятно. Такой истощенный вид, под лохмотьями и не разберешь. И еще. Сестрица говорит, от долгого поста девушки теряют благословение луны — хотя некоторые считают его проклятьем. Ей можно верить: она ведунья. Кто-то серьезно одурачил тебя, шер… Имриен. Но вот зачем? Может, из лучших побуждений? Ведь на корабле это и вправду спасло тебе жизнь… О нет! Только без слез!