Операция «Гроза плюс» (СИ) - Михайловский Александр Борисович. Страница 6

Тот тоже все понял. Президент заговорил, твердо чеканя каждое слово, — Как только у коллеги Одинцова, будет готов мобильный вариант установки, я вместе с ней вылетаю в Минск — вербовать коллегу Лукашенко в межвременные заговорщики. Павел Павлович у нас продолжит курировать это направление. Только вместо научных исследований теперь на первый план выходит обеспечение возможности транспортировки в прошлое и обратно грузов и живой силы.

Чем более интенсивным будет грузопоток, тем лучше. Ведь прошлое — это не только тот долг, который мы обязаны вернуть нашим предкам, но и грандиозный рынок сбыта для нашей промышленности, позволяющий нам проводить реиндустриализацию, невзирая на ожидаемые экономистами финансовые катаклизмы. Кроме этого, в случае, если угроза ядерной войны опять станет реальной, мы можем попробовать эвакуировать в прошлое значительную часть нашего населения.

Премьер Рогозин кивнул, — Тогда в первую очередь нужно «завербовать» товарища Сталина…

— Пока рано, — покачал головой Путин, — за последние восемьдесят лет было слишком много вранья о событиях того времени. Прежде чем вступить в переговоры со Сталиным, нужно досконально во всем разобраться, и использовать при этом надо не только труды историков и воспоминания очевидцев. На многое придется взглянуть своими глазами.

Мы должны со стопроцентной достоверностью установить виновников катастрофы 22 июня, и помешать им совершить свои преступления. За это направление, сбор данных в архивах и разведку на местности будет отвечать Дмитрий Николаевич Козак. Собрать специалистов, проверить, замотивировать, посвятить в тайну… Ну, не мне тебя учить, Дмитрий. Также за тобой осуществление режима секретности по обе стороны временного барьера. Срок для начала — три месяца.

То же самое, но относительно чисто военных вопросов срыва Барбароссы, поручается Сергею Кужугетовичу. Необходимо определить: возможно ли обойтись только материально-информационной поддержкой СССР? А если невозможно, то, какими силами должен обладать осуществляющий вмешательство экспедиционный корпус, чтобы нацистский блицкриг провалился, и через шесть недель Красная армия вышла к Ла-Маншу. Срок готовности — до начала апреля. Дмитрий Олегович Рогозин отвечает за материально-техническое и финансовое обеспечение операции, а также за проведение операции прикрытия…

— Владимир Владимирович, — вздохнул Рогозин, — для работы с товарищем Сталиным мы очень многое должны поменять в нашей «консерватории».

— Поменяем, — кивнул президент, — не прямо сейчас, но поменяем. Чем ближе кризис, тем легче будет избавиться от пережитков 90-х.

— Хорошо, — Рогозин на секунду задумался, — что касается материального и финансового обеспечения, то в трехдневный срок мне нужны сметы по каждому направлению на месяц вперед, или, скажем, до первого марта. А уже к первому марта будет необходимо окончательно составить сметы и заявки, чтобы не терять зря времени.

— Очень хорошо, — кивнул президент, — Коллеги, в следующий раз мы соберемся в том же составе после моей поездки в Минск. И еще раз предупреждаю: все доклады по этой теме делать только лично с глазу на глаз. Помните, лучше перебдеть, чем недобдеть!

14 января 2017 года,

12:15, Российская Федерация, Московская область, резиденция Президента Российской Федерации.

Полковник сил СПН ГРУ ГШ Омелин Вячеслав Сергеевич

Вышло так, что из последней командировки в не такую уж и далекую южную страну я вернулся на носилках. Бывает. Это не первое мое ранение, не второе и даже не третье, как и не первая командировка в эту некогда прекрасную страну. Война там, как застарелый геморрой, длится уже много лет. Официально там нет ни наших «советников» в правительственных войсках, ни «инструкторов» наших вечных оппонентов в бандформированиях оппозиции. Но, как говорил Абрам Саре в известном анекдоте, — «бьют всегда по морде, а не по паспорту», — вот и у нас, время от времени происходят очные встречи с иностранными «специалистами», в основном французами.

Вот и в этот раз, пока местные изничтожали саму банду сторонников «исламской демократии», наша группа перехватила и помножила на ноль собиравшуюся скрыться бандитскую «головку», состоявшую в основном из катарских «вождей» и их французских «наставников». Бой был скоротечным и жестоким. Их было тупо вдвое больше, а за нами был почти четвертьвековой опыт 2-й Кавказской войны. Потеряв двух человек убитыми, и четырех ранеными, мы вынесли их всех под корень. В числе тяжелораненых оказался и ваш покорный слуга.

Тогда я думал что все — в этот раз уже не выкарабкаюсь. Но прилетел самолет МЧС и всех нас, «двухсотых» и «трехсотых» доставили в Москву. «Двухсотых» в Челобитьево, на наш «российский Арлингтон», — «пал смертью храбрых при выполнении боевого задания». Ну, а «трехсотых» в Бурденко, где я и валялся последние два месяца. Эвакуировали и тех двух ребят, что в том деле обошлись без царапины, тем более, что с тем же рейсом прибыли наши «сменщики» из резервной группы.

Короче, кажется, это была моя последняя такая командировка. «Таможня», в роли которой выступила военная медицинская комиссия, не дала добро на продолжение активной службы. Примерно так же ссаживают на землю летчиков, когда по состоянию здоровья они способны угробить и себя и машину. Направление в военный санаторий служило слабым утешением после этой весьма неприятной новости. Сколько моих коллег после такого известия спивались, или пускали себе пулю в висок. Но мы не такие, еще не знаю как, но мы прорвемся.

От тяжких раздумий о том, что же делать дальше, сегодня утром меня отвлек вызов к начальству. Сначала я думал, что речь пойдет о моей последней командировке, и был, э-э-э, в некотором недоумении, поскольку мой рапорт об этом деле, написанный в госпитале, не должен был вызвать никаких вопросов. Чуть позже выяснилось, что он ничего и не вызвал, а дело было совсем в другом.

Генерал встретил меня в своем кабинете немного смущенной и виноватой улыбкой.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — сказал я ему, и козырнув, замолчал, ожидая, что начальство само объяснит причины столь неурочного вызова сотрудника, формально находящегося в отпуске по состоянию здоровья.

— Здравствуй, Слава, и извини, что так вышло, — невпопад ответил он на мой вопрошающий взгляд, — сам же знаешь, что с медициной не спорят.

— Да я и не спорю, товарищ генерал, — ответил я, вспомнив, что с десяток лет назад генерал и сам находился в такой же ситуации, когда ему вот так же, по завершении августовской компании по борьбе с грызунами медики закрыли выход в поле.

— Ладно, — махнул рукой генерал, — Теперь слушай. Тут мне позвонили с самого верха, — легким кивком головы мой начальник отпасовал невысказанный вопрос к висящему на стене портрету, — Для какого-то очень важного и секретного дела им нужен офицер с большим жизненным опытом и развитой «чуйкой». А я-то знаю, что у тебя этого добра навалом.

Тут душа моя, нет, не ушла в пятки, и не воспарила к небесам, а просто смутилась. Всю жизнь я исповедовал извечную солдатскую мудрость — быть подальше от начальства, и докладывать только о конечном результате своей работы. И вот, судя по всему, мне предлагается работать под непосредственным руководством человека, изображенного на портрете. Это, и вставляет, и доставляет, причем, одновременно.

— Ну как, Слава, ты согласен? — спросил генерал, видимо выждав положенное в таких случаях время, — Мне сказали, что ТАМ нужны исключительно добровольцы.

— Что за служба? — поинтересовался я.

— Подробности, извини, сообщить не могу, — ответил генерал, — ибо сам их не знаю. Скажу только то, что погоны тебе снимать не придется. Речь идет не о твоем переводе, а лишь о прикомандировании…

— Ну, как всегда, — подумал я, — Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что…

Впрочем, думал я недолго. Бросив еще один взгляд на портрет, я вздохнул и сказал, — Согласен, товарищ генерал. Я записался добровольцем еще тогда, когда одел лейтенантские погоны. Куда и когда я должен явиться?