Падший - Корнев Павел Николаевич. Страница 30

— Лили!

С той стороны щелкнул замок, дверь распахнулась, и Лилиана буквально ворвалась в мою гостиную. Она подскочила к зеркалу и завертелась перед ним в новом платье до пола с коротким рукавом и глубоким, забранным узорным тюлем вырезом на спине.

— И как тебе? — поинтересовалась Лили, увлеченно разглядывая свое отражение, будто это зеркало чем-то отличалось от зеркал в ее собственном номере.

— Папа такое не одобрит, — решил я.

— Меня интересует твое мнение.

— Мне нравится. Ты в нем пойдешь на ужин?

Лили перестала крутиться перед зеркалом, посмотрела на меня и наморщила нос.

— Ужинать? — переспросила она, бросив быстрый взгляд в свой номер, где на столе громоздились картонные коробки с покупками. — Знаешь, Лео, мне не хочется никуда идти. Так набегалась за день, с ног валюсь!

— А никуда идти и не надо, ресторан есть в отеле.

— Да нахваталась всего понемногу. — Лили провела ладонями по талии и вздохнула. — И фигуру блюсти надо…

— И покупки разобрать, — понимающе улыбнулся я.

— И покупки! — подтвердила она и, на ходу стягивая с рук длинные перчатки, убежала к себе. — Лучше сходим куда-нибудь завтра! — предложила она, прежде чем закрыть дверь.

— Сходим, — пробурчал я и задумчиво потер подбородок.

Чего точно не хотелось — так это ложиться спать на голодный желудок. Да и сна не было ни в одном глазу, в поезде выспался.

Я запер дверь, спустился на второй этаж и прошел в ресторан. Людей в погруженном в полумрак зале было совсем немного, оркестр играл популярное в этом сезоне «Кукурузное танго», и кто-то даже танцевал. Я занял свободный стол у окна и попросил официанта принести двойную порцию ростбифа с гарниром из жареной картошки.

— Что будете пить?

— Чай. Черный.

К моему немалому удивлению, последовало уточнение:

— Индийский или африканский?

— Африканский, — решил я и добавил: — И еще принесите лимонный поссет. Высокий бокал.

— Хорошо.

Официант отправился передавать мои пожелания на кухню и в бар, а я с обреченным вздохом ослабил шейный платок и без особого интереса огляделся по сторонам. Еще не так давно посещение подобного заведения стало бы для меня настоящим событием, сейчас же просто хотелось поскорее поужинать и вернуться к себе. Раньше мне было интересно наблюдать за чужой роскошной жизнью, за дамами в вечерних платьях и напыщенными кавалерами, теперь это навевало одну лишь скуку.

Ничего удивительного: одиночество и скука, по обыкновению, идут рука об руку.

Очень скоро я начал жалеть, что заказал ростбиф, а не банальный стейк, но отменять заказ не стал. Понемногу потягивал чай и смотрел за окно. Вид из ресторана открывался на площадь императора Климента.

Наконец принесли ростбиф с гарниром, я в пять минут расправился с ужином, расплатился и поднялся в номер с бокалом лимонного поссета. Обычно молочный напиток со специями готовили с ромом или крепким элем, в этом случае их роль выполнял лимонный сок. Дурманить сознание алкоголем сегодня не стоило: вынужденное возвращение в Новый Вавилон и без того не лучшим образом сказалось на нервах, сердце было не на месте.

«Сердце не на месте»? — Я невольно улыбнулся этой мысли, но слишком уж нервной вышла улыбка, похожей на оскал. Попытался заставить себя успокоиться — не получилось.

Для одних я мертв, а для других сгинул без вести, но кто-то сумел проникнуть в мой секрет, и это заставляло ежиться от выматывающего ожидания удара в спину.

А так и с катушек слететь недолго.

Отперев номер, я слегка приоткрыл дверь, прислушался, принюхался — ничего. Но выговаривать себе за паранойю не стал: сожженный дирижабль плодом моего воображения не являлся. Меня хотели убить. Отчего-то эта мысль навалилась всей своей безысходностью именно сейчас.

Впрочем, ничего удивительного: убывающая луна, пропуск приема лекарств, возвращение в столицу…

Я поставил бокал с поссетом на стол, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Затем подступил к двери в номер Лили и аккуратно, чтобы ненароком не лязгнуть металлом, задвинул засов со своей стороны.

Поссет к этому времени уже остыл, но и так я с удовольствием отпил его и ушел на террасу. Уселся на плетеный стул, вытянул ноги и посмотрел на погруженный в сумерки Новый Вавилон, словно вернувшийся к отчему дому блудный сын. Аж слезы на глазах навернулись.

Но это все дым. Ностальгия никогда не донимала меня, старые добрые времена были, скорее, старыми недобрыми, да и здравый смысл подсказывал держаться от столицы как можно дальше.

Окончательно стемнело, над отелем зависла подернутая дымной пеленой половинка луны. Дома с островерхими крышами, башенками и шпилями выделялись на фоне неба однотонными силуэтами. Где-то светились прямоугольники окон, но большей частью старого города завладели сумерки. Так мне казалось. Из кресла газовые фонари на улицах были не видны, мешало ограждение, а подниматься на ноги не хотелось.

Я взглянул на соседний балкон, куда падал отсвет из окна номера Лилианы, и невесть с чего в голове мелькнула шальная мысль перебраться через невысокий бортик и тайком заглянуть в спальню Лили. Даже не стал рассматривать ее всерьез.

Допив поссет, я ушел в гостиную и только поставил на стол пустой бокал, как за спиной прозвучал мерзкий смешок. Нож оказался в руке сам собой, щелкнул титановый клинок, и я ударил в развороте — снизу вверх!

Беловолосый коротышка в распахнутом на груди зеленом камзоле зажал ладонью горло, выпучил глаза, забулькал и навзничь повалился на ковер. Откатился к стене гармошкой смятый цилиндр, судорожно задергавшаяся нога отбила короткую дробь ботинком с обрезанным носом, и лепрекон затих.

— Проклятье! — в голос выругался я. — Ты откуда взялся?!

Альбинос приподнялся на одном локте и скорчил рожу.

— Драть! — выругался он. — Я так старался! Мог бы сделать вид, что поверил! Мог бы погоревать о старом друге, которого ты… — коротышка жалостливо шмыгнул носом и резким движением провел по горлу отставленным в сторону большим пальцем, — собственноручно зарезал!

Ноги враз стали ватными, я опустился на стул, отложил нож и взглянул на левую ладонь. Перечертившая ее нить белого шрама никуда не делась.

— Эгей, малыш! — Лепрекон поднял с пола сплющенный цилиндр и водрузил его на голову. — Ты, часом, язык не проглотил, болезный?

— Ты полупрозрачный, — заявил я в ответ. — Через тебя проходит свет!

Газовые рожки в гостиной не горели, но проникавшее в окно лунное сияние позволяло разглядеть золоченый узор обоев за спиной лепрекона, а сам он казался каким-то тусклым, напоминая сотворенную с помощью дыма и зеркал иллюзию балаганного фокусника.

— Драть, тоже мне новость! — расхохотался коротышка. — Я же призрак! — Он поковырял пальцем в носу, вытер неровно обкусанный ноготь о штанину и задумчиво посмотрел в окно. — Или нет?

Вот уж кем лепрекон не являлся, так это призраком. Воображаемый друг детства был не просто порождением моего подсознания и таланта сиятельного, он являлся частью меня самого. Не альтер эго, нечто совсем другое. Воплощение моего проклятия, звериная ипостась.

— Какого дьявола?! — вскочил я на ноги. — Откуда тебя черти принесли?!

— Ты меня спрашиваешь?! — окрысился в ответ коротышка. — Это тебя спросить надо! — Он ловко заскочил на стул, перебрался с него на стол и, заложив руки за спину, прошелся по белоснежной скатерти. — Хотя ты — это я, и наоборот, поэтому не важно, кому из нас задавать такой вопрос. Факт остается фактом — ответа мы не знаем.

— Бред! — только и выдохнул я на это заявление.

— Тебе видней, — легко согласился со мной лепрекон и фыркнул: — Драть! Да ты сам с собой разговариваешь! Нехороший симптомчик! — Он снял крышку с жестяной банки из-под леденцов, вытащил оттуда пистолетный патрон, попытался надкусить пулю и с отвращением бросил обратно. — Невкусно!

— Не иллюзия… — отметил я, когда небрежный тычок ботинка с обрезанным носом скинул жестянку со стола, и вылетевшие из нее патроны раскатились по всей комнате.