Падший - Корнев Павел Николаевич. Страница 37

На сорочке и брюках подозрительные пятна в глаза не бросались, я спокойно вышел из прохода меж домов и зашагал по безлюдной улочке, узенькой и глухой, с воротами оптовых лавок и складов на первых этажах домов. Людей на ней не было, лишь сидевший на брусчатке лепрекон выбивал ложечкой мелодию из составленных перед собой разнокалиберных бутылок.

— Драть! — брезгливо поморщился он при моем появлении. — Ну и вид!

Не останавливаясь, я сплюнул кровью в перевернутый для сбора подаяний цилиндр и поспешил дальше. Настырный коротышка выгреб набросанную в головной убор мелочь, нахлобучил его на макушку и засеменил следом.

— Сгинь! — прорычал я и свернул в переулок, в дальнем конце которого серебром сверкала на солнце мелкая рябь воды.

За спиной послышался перестук копыт, по улице пронесся полицейский экипаж. Лепрекон обернулся, засунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Сегодня он уже не казался бесплотным призраком, но тени коротышка по-прежнему не отбрасывал.

— Пристрелю! — на полном серьезе пообещал я.

Альбинос осекся, а когда я подпрыгнул и перевалился через закрывавшую проход к реке решетку, протиснулся сквозь ржавые прутья, сбежал на дебаркадер и принялся мочиться в воду с парапета.

— Сволочь, — хрипло выдохнул я, сошел на каменные ступени и кинул под ноги безнадежно испачканный кровью пиджак. Потом медленно и осторожно опустился на корточки, зачерпнул пригоршню воды и умылся. Левая рука уже понемногу шевелилась, но опухоль нисколько не спала, пальцы почти не двигались. И эта боль…

Жгучая боль вгрызалась в кости, крутила суставы и рвала сухожилия. Она отдавалась в плечо и острыми уколами дотягивалась до шеи, заставляла страдальчески морщиться и шипеть сквозь стиснутые зубы проклятия.

Не обращать на нее внимания было дьявольски непросто, но ничего другого мне сейчас просто не оставалось. Могла помочь инъекция опиума или бутылка дрянного рома, вот только ошибок отца я повторять не намеревался. Насмотрелся в свое время…

Тут вспомнился сухой треск раздавленной гортани и тепло чужой крови, потекшей по руке; меня затрясло. Подобным образом имел обыкновение убивать печально знаменитый Прокруст, мой несчастный отец. Тогда, когда не терял над собой контроль и попросту не разрывал жертв на куски.

Что еще я взял от него? Что перешло по наследству и до поры до времени дремлет в подсознании?

Что, а?

— Кстати, малыш! Безумно рад видеть тебя в добром здравии! — сказал лепрекон, застегнув последнюю пуговицу ширинки. — Но вряд ли папенька мог бы тобой гордиться!

Я молча развернул лежавший на каменной ступени пиджак. При виде пистолета надоедливый коротышка выставил вверх средний палец и шагнул с парапета в реку. Плеска воды не прозвучало.

— Чтоб ты сгинул! — в сердцах выругался я, отцепил от «Цербера» съемную кассету, вынул стреляные гильзы и зашвырнул их на глубину. Перезарядил оружие и убрал его в карман брюк.

Потом принялся замывать обнаруженные на манжетах капли крови, бурые и уже подсохшие, но до конца их не оттер, поскольку безумно захотел есть. Закружилась голова, желудок начало резать от голода.

Сплюнув под ноги струйку розовой слюны, я тыльной стороной ладони вытер губы, и хоть во рту продолжал стоять металлический привкус крови, пить из реки не стал, вместо этого положил на язык малиновый леденец. И дело было вовсе не в брезгливости из-за беспардонной выходки лепрекона, просто воды Ярдена в пределах Нового Вавилона содержали столько разнообразных химических соединений, что могли прикончить и оборотня. А то и зомби упокоить.

Вот нисколько бы не удивился. Воистину — святая вода нового времени.

До Леонардо-да-Винчи-плац, где располагалась лавка Александра Дьяка «Механизмы и раритеты», добирался окольными путями, да и в окрестностях Императорской академии изрядно покружил в безуспешных попытках выявить возможную слежку. Благо мой внешний вид особого удивления у местных обитателей не вызывал. Помимо студентов технических специальностей, опрятных и подтянутых, на извилистых улочках исторической части города хватало и растрепанных гуманитариев. Учащиеся высокой школы искусств и слушатели театральных курсов зачастую и вовсе выглядели еще хлеще меня.

Пока шатался по округе, на глаза попался фонтанчик с питьевой водой, тоненькой струйкой бивший из стены старинного на вид дома. Я умылся и напился, потом сунул в чашу левую кисть и держал ее там до тех пор, пока пальцы не начали отниматься, а холод не заморозил боль.

Так себе обезболивающее, но ничего более действенного у меня сейчас не было.

Когда я переступил порог лавки, Александр Дьяк в изумлении округлил глаза, хрипло выдохнув:

— Леопольд Борисович?! — и сразу закашлялся, сотрясаясь всем телом. Какое-то время он гулко бухал, тяжело опираясь обеими руками на прилавок, потом выпрямился и махнул рукой: — Закрывайте!

Я повесил на дверь табличку: «Закрыто» и задвинул засов, а изобретатель вытер рот платком и вышел из-за прилавка.

— Вы разве не отправились в Новый Свет? — поинтересовался он. — И что у вас за вид? Что-то случилось?

— Обострение болезни. Семейной.

— Да проходите же!

Владелец лавки едва ли не силком втолкнул меня в заднюю комнату, там я выложил брякнувший металлом пиджак на стол и без сил повалился на кушетку.

— Насколько серьезный был приступ и что у вас с рукой? — спросил изобретатель, выкатывая из дальнего угла тележку с установленным на ней электрическим оборудованием.

Я уставился в потолок и попытался пошевелить пальцами левой руки. Смог, но боль при этом была просто адская.

— Леопольд Борисович!

— Частичная трансформация, — сообщил я хозяину лавки, оставив в покое распухшую руку. В остальном самочувствие не беспокоило. Ушибы больше не болели, оставленная удавкой ссадина на шее пропала без следа, будто и не было ничего.

— Когда это случилось?

— Час назад.

Дьяк вновь закашлялся, сплюнул в платок мокроту и выругался:

— Чертова жара доконает меня! — потом уточнил: — Когда последний раз ставили капельницу?

— Неделю назад. Может, чуть больше.

— Разве я не говорил, насколько важно соблюдать периодичность? — укорил меня изобретатель, размотал кабель и подключил аппарат к электрической сети. Потом он наполнил стеклянный сосуд из стоявшей в углу кадки с водой, опустил в него анод и катод и повернул выключатель, выставляя его на две минуты.

— Мне бы поесть, — попросил я.

— Даже думать забудьте! — резко отозвался хозяин лавки. — Обильная пища сразу после приступа может стать причиной возникновения условного рефлекса. Хотите превратиться в каннибала?

Я не хотел становиться каннибалом. Просто хотел есть.

— Терпите! — потребовал старик, включая прибор. Загудел трансформатор, от серебряного катода начала расходиться заметная невооруженным глазом муть.

— Что с вашей установкой для электролиза? — спросил тогда Дьяк.

— Пропала, — сознался я. — Небольшой форс-мажор.

— Эх, молодость, молодость, — только и покачал головой изобретатель. — Разве вы не понимаете, насколько серьезно ваше положение? Насыщенная ионами серебра вода в перспективе способна полностью вас исцелить! Как же можно столь наплевательски относиться к собственному здоровью?!

Я приподнялся на одном локте и с определенной долей скепсиса посмотрел на пожилого господина в старомодном сюртуке, с седой бородкой и поредевшей шевелюрой с глубокими залысинами.

— Честно говоря, не заметил особого эффекта от капельниц.

— Ну разумеется! — всплеснул руками Дьяк. — Разумеется, не заметили! Болезнь ведь до сегодняшнего дня не переходила в активную стадию?

— Нет.

— В этом-то все и дело! Леопольд Борисович, в основе этого метода лечения оборотней лежат фундаментальные исследования академика Павлова!

— Как скажете.

С громким щелчком отключился прибор для серебрения воды, и я принялся закатывать правый рукав.