Падший - Корнев Павел Николаевич. Страница 7

— Как где? В «Тереме», разумеется! — рассмеялся Иван Прохорович.

— В «Тереме»?

— Не слышали? Это русский ресторан, все наши там собираются.

— Как скажете.

Мы зашагали по улице, и Соколов не преминул вернуться к прежней теме.

— Емельян Никифорович, а вот ответьте: вся прогрессивная общественность по-прежнему требует дать индусам независимость? — не слишком-то вежливо толкнул он товарища в бок локтем.

— Не без этого, — подтвердил Красин.

— Ничего в этой жизни не понимаю! — покачал головой Иван Прохорович. — Ну что за люди такие? В последнюю войну поздравительные телеграммы императору Поднебесной отправляли, теперь за душителей вступаются. Как так можно?

— В первую очередь, они ратуют за объективность. Призывают не повторять ошибок прошлого и не грести под одну гребенку, — рассудительно отметил Емельян Никифорович. — Если человек индус, он не обязательно душитель. Презумпция невиновности…

— Брось! — отмахнулся Соколов. — Индусы как тараканы. Они повсюду! Да еще умудряются своей мистической ерундой пудрить мозги цивилизованным людям. Теперь уже и англичане среди почитателей Кали попадаются! Англичане, французы и голландцы! Можете себе представить?

Я мог, но не хотел. Хотел есть. Поэтому огляделся по сторонам и озадаченно спросил:

— Как вы здесь только ориентируетесь?

— Бросьте, граф! Заблудиться в этом городе невозможно! — уверил меня Соколов. — Он весь окружен линией электрической конки и нарезан на районы радиальными бульварами, словно неаполитанский круглый пирог…

— Пицца, — подсказал Красин.

У меня заурчало в животе.

— Именно пицца! Все радиальные дороги ведут к площади Максвелла, — подтвердил Иван Прохорович и махнул рукой. — Она там. Не промахнетесь.

Я посмотрел в указанном направлении и обратил внимание на висевший над городом дирижабль.

— Кто-то на воды прилетел? — пошутил я, озадаченно потирая свежевыбритый затылок.

— Что? — проследил за моим взглядом Соколов. — Нет, это какой-то нувориш из Нового Света взялся финансировать реконструкцию амфитеатра. На днях состоится открытие, поэтому цены на проживание растут как на дрожжах!

Меня это известие оставило равнодушным, поскольку задерживаться в городе я не собирался. Пообедаю, дабы хоть немного унять резь в животе, и отправлюсь прямиком на вокзал.

— Не нувориш, а миллионер и меценат, — укорил товарища Емельян Никифорович. — Уж поверь, перестройка амфитеатра влетела ему в копеечку!

— Нет, это ты мне поверь! — вспылил Соколов. — Отобьет свое на рекламе с лихвой! Подобная публика в убыток себе ничего не сделает. Капиталисты…

— Давай не будем ссориться, — мрачно глянул в ответ Красин. — К тому же мы уже пришли.

И в самом деле: на фасаде двухэтажного особняка красовалась яркая вывеска: «Терем». Перед высоким гранитным крыльцом дожидались клиентов сразу несколько открытых колясок, а на входе гостей встречал слуга в синей поддевке, жилете и заправленных в начищенные ваксой сапоги штанах.

Моих спутников слуга знал и поспешно распахнул перед нами дверь. Емельян Никифорович задержался сунуть ему в руку мелкую монету.

Внутри оказалось шумно. Просторный зал с пальмами в кадках вдоль стен и огромной люстрой под потолком был наполнен гомоном голосов; играла музыка, кто-то пытался декламировать стихи. На глаза попалось несколько свободных столов, но Иван Прохорович повел нас на второй этаж. Там было не так многолюдно.

— Франция — это просто какой-то кошмар, господа! — объявил собутыльникам статный молодой человек с пышной шевелюрой вьющихся волос. — Грязь! Физическая и, что еще страшнее, духовная!

Мы прошли мимо к свободному столу, и тогда Соколов небрежно бросил:

— Шлак!

Я обернулся и присмотрелся к столь нелицеприятно охарактеризованному им господину.

— От слова «шлакоблок», надеюсь? — спросил после у Ивана Прохоровича. — Не в плане оценки творчества?

Мои спутники рассмеялись.

— А вам, граф, палец в рот не клади! — покачал головой Соколов. — На ходу подметки режете!

Подошел официант, принес меню на русском.

— Чего изволите-с? — поинтересовался он.

За последний год я изрядно подтянул свое знание языка, поэтому в написанных кириллицей названиях не путался. Заказал тарелку ухи, черный чай и большую сковороду жареной картошки. Мог бы умять за один присест и целого поросенка в яблоках, помешала развернуться ограниченность в средствах.

Соколов остановил свой выбор на сибирских пельменях и соленьях, к ним велел принести графин водки.

— Только холодной, — предупредил он. — Не как в прошлый раз. Пить невозможно было.

— Возьмем с ледника-с, — уверил его халдей.

Красин, тяжело отдуваясь, вытер платком покрасневшее лицо и ткнул пухлым пальцем в строчку с супом-пюре.

— Соленый арбуз и хлебную корзинку? — уточнил официант.

— Неси, — махнул рукой Емельян Никифорович и повернулся ко мне: — Лев Борисович, не просветите нас, чем зарабатываете на жизнь? Не сочтите за назойливость, просто это самый верный способ завязать разговор.

— Я не зарабатываю, я трачу, — нейтрально улыбнулся я. — Трачу матушкино наследство, путешествую по миру, смотрю новые страны, знакомлюсь с людьми…

— Это дело, — одобрительно кивнул Соколов. — А вот нам с Емельяном Никифоровичем приходится в поте лица на хлеб насущный зарабатывать.

— В поте лица — это про меня, — возразил Красин. — Вы же, Иван Прохорович, как попрыгунья-стрекоза, с места на место перелетаете.

— Ну, потею точно меньше вашего, — огладил русую бородку Соколов. — А что бегать приходится — так работа такая. Нашего брата ноги кормят. — Он повернулся ко мне и официальным тоном объявил: — Соколов Иван Прохорович, специальный корреспондент ряда ведущих российских газет и журналов. Помимо этого, публикую фельетоны под псевдонимом Голый Король.

— Гол как сокол? Это от фамилии? — догадался я и потер подбородок. — Вот насчет короля не уверен. Что-то от Ивана к Цезарю?

— Два сапога пара, — фыркнул Емельян Никифорович. — Вам друг с другом точно скучно не будет.

— И какими судьбами здесь? — вежливо поинтересовался я. — Поправляете здоровье?

— Если бы! — горестно вздохнул Соколов. — На службе! — Он снял пробку с принесенного графина, налил себе стопку водки, потом зачем-то плеснул немного в чайное блюдечко и поинтересовался: — Лев Борисович, по маленькой?

— Пожалуй, воздержусь, — отказался я, с нескрываемым удивлением наблюдая за манипуляциями Красина, который положил в блюдце с водкой ломоть белого хлеба. — Жарко сегодня.

— Тут всегда жарко, — уверил меня Иван Прохорович. — Жарко, и не протолкнуться от известных личностей. А уж на открытие амфитеатра и вовсе весь бомонд собрался. Ожидается даже ее императорское высочество, слышали?

— Нет, — ответил я, нервно вздрогнув. Пересекаться со своей венценосной родственницей и тем паче ее окружением не хотелось абсолютно.

Обедаю — и сразу на вокзал. Без промедления.

Только вот не станут ли меня ждать именно там? Или даже не меня, а погибшего стюарда? Ведь он, без сомнения, намеренно выгадал время поджога, чтобы после прыжка с парашютом приземлиться в окрестностях Монтекалиды и укатить отсюда по железной дороге. Могут его встречать, могут.

Я погрузился в напряженные раздумья и едва не пропустил рассказ Соколова о причинах его пребывания в курортном городе.

— И вот меня посылают сюда светским обозревателем, — объявил Иван Прохорович, — а суточных выделяют — с гулькин нос. Не поверите, скоро начну милостыней побираться.

— Вашему брату к этому не привыкать, — сварливо отметил Емельян Никифорович, переворачивая хлеб. — Многие так и вовсе нормальным полагают сначала в газете человека грязью облить, а потом у него же на водку целковый занять.

На виске Соколова задергалась жилка, но он сдержался.

— У кого занимать-то? — криво ухмыльнулся репортер. — Творческий люд вечно без копейки сидит, это вам лучше меня известно.