Самый лучший враг - Емец Дмитрий Александрович. Страница 38
Потом потянулся, чтобы потрепать Мефодия по плечу, — и умер. За мгновение до этого Буслаеву показалось, что он услышал звук звякнувшей косы. Звук бесконечно короткий, но явственный. Ни одна смерть в мире не обходится без Аиды Плаховны.
Ни Ловуса, ни Аспурка больше не существовало. Оба стража-красавца исчезли. На льду лежало нечто нечеткое, распадавшееся чешуйками и похожее не столько даже на прах, сколько на сухие осенние листья. Рядом, пытаясь отползти и зарыться, корчились два дарха. Дарх Ловуса зацепился цепью за его валявшийся шлем, поэтому Варсус вначале занялся дархом Аспурка.
Хромая, он приблизился, ловко подцепил его рапирой за цепочку, а после, чуть подбросив, подсек ему горловину особым крючком на кинжале. Ссыпал эйдосы себе на ладонь и стал любоваться их освобожденным сиянием. Мефодий ожидал, что он вернет их свету, и вздрогнул, когда пастушок воровато извлек из-под свитера дарх и, смущенно открыв крышечку, стал поспешно ссыпать в него эйдосы. По лицу Варсуса прокатывались волны удовольствия, заметные как он ни пытался их скрыть.
В первую секунду, когда пастушок достал дарх, Мефодий невольно вскинул руку со спатой, но опомнившись, опустил оружие:
— Откуда у тебя это? Ты что, из них?
Во взгляде Варсуса плеснула досада. Он понял, что Меф не знал о дархе, а знала одна Дафна.
— Нет, — ответил он быстро. — Помнишь, я убил охотника за глазами? Мне захотелось понять, что ощущают стражи мрака, и я надел его дарх себе на шею.
— И не смог снять? — предположил Меф, наблюдая, как дарх Варсуса корчится и раздувается, пожи¬рая эйдосы.
— Да, не смог. Но я сниму! Когда-нибудь!
— А эйдосы?
— Их я беру временно! Пока не разобью дарх! А я его разобью! - Не думай: я его ненавижу! Он очень…
В этот момент сытый дарх послал Варсусу новую волну наслаждения, которую тот не сумел скрыть.
— Вижу, как ты его ненавидишь. Разбей его сейчас! Или давай я помогу, если ты не можешь! — предложил Мефодий.
Варсус отскочил, выставляя рапиру:
— Нет! Нет! Сейчас не могу! Мне нужно…
— Что нужно?
— Неважно! Закончить одно дело, а эйдосы дадут мне силу.
— Они могли бы дать ее и твоим крыльям. Как благодарность за освобождение, — сказал Меф.
Варсус мотнул головой.
— Нет! — сказал он быстра — Ты знаешь, я разбивал много дархов, и всегда отдавал эйдосы свету... И никогда… никогда… они не давали мне столько сил, как сейчас.
— Естественно. Там обычное искреннее «спасибо››, а здесь вечный рабский труд на дармовщинку, — заметил Меф. — Но интересно, ты в курсе, что рано или поздно дарх пожрет твои крылья? Удивляюсь, как он до сих пор этого не сделал!
Варсус схватил свои крылья рукой и прижал их к груди.
— Нет! — крикнул он. — Не сожрет. Мои крылья сильнее дарха!
— Корми его лучше, и вскоре все будет наоборот, — заметил Буслаев.
Продолжая прижимать к груди крылья, пастушок скользил взглядом по оттаявшей траве, где, прячась под шлемом, пытался зарыться в землю уцелевший дарх Ловуса. Варсус шагнул к нему, собираясь взять, но спата Мефа вонзилась в землю между дархом и его пальцами.
— Нет! — сказал Буслаев — Ловуса убил я! Рисковал своими крыльями и спатой. И эйдосы из его дарха тоже мои!
На мгновение ему показалось, что Варсус сейчас на него бросится. Его дарх, натягивая цепочку, тянул хозяина вниз, к шлему. Тянул жадно, гневно, пытаясь вцепиться в другой, ненавистный дарх, полный прекрасных эйдосов. Он уже не помнил, что недавно получил щедрую дань. И даже Варсуса, только что накормившего его, уже ненавидел — то и дело изгибался и жалил пастушка в грудь, требуя у него поспешить и скорее хватать, разбивать, пересыпать! Голод дархов вечен.
— Эй! — окликнул Меф. — Эй!
Варсус вытер мокрое от пота лицо
— А? Что?.. Отдай! — сказал он. — Зачем тебе?
— Нет! — сказал Мефодий.
Варсус посмотрел на него долгим, чуть мутным взглядом. Кончик рапиры в его руке, обращенный к земле, плясал и вздрагивал. Готовя спату к отражению атаки, Мефодий поглядывал на дарх Ловуса, который, сверля землю, пытался укрыть свое сверкающее тело под шлемом.
Чей-то голос — но чей? не дарха же! — вкрадчивой змейкой шуршал в ушах Мефодия: «Варсус сильнее. Он лучше летает, его маголодии вообще не сравнимы с твоими. Но если ты наденешь дарх Ловуса, все может перемениться! Крылья у тебя уже есть! А знаешь что такое дарх в придачу к золотым крыльям?»
Нога Буслаева едва заметно сместилась, перераспределив тяжесть на пятку. Он почти увидел свое движение нога отбрасывает шлем, он прыгает, подхватывает цепочку дарха — и вот тот уже у него на шее. Потом перекатывается уже со спатой в руках и вскакивает готовый к бою.
— Никто не знает, что мы здесь. Ловус с Аспурком не расскажут. Я могу тебя убить, — сказал Варсус негромко и как-то отстраненно точно обсуждая это не с Мефом, а с самим собой.
— Но можешь и не убить, — ответил Буслаев. — Ты похож на опаленную курицу. Твоя дудочка где-то валяется. А что опаснее: спата в моих руках или рапира в руках хромающего стража — тут можно еще поспорить. Служи я по-прежнему мраку, я дрался бы с тобой на дуэли сейчас, когда у меня хорошие шансы. Я бы даже сказал: крайне хорошие шансы.
Варсус задумчиво посмотрел на пустую руку, в которой у него обычно была дудочка.
— Да, — протянул он. — Эго ты правильно сказал. Не самый лучший момент для дуэли… Но рискнуть можно. Укол рапирой — это то, что наносится… быстро!
Его взметнувшаяся рапира прыгнула к шее Мефа. Буслаев не отбил бы удара, если бы все это время не смотрел в глаза Варсусу. Дернувшись в сторону, Мефодий спатой хлестнул по клинку рапиры.
Варсус застыл. На свою руку, предательски атаковавшую Мефа, он посмотрел теперь почти с ужасом, как на опасную змею. Этот короткий, но очень искренний взгляд спас Варсусу жизнь. Решив, что не убьет его, Мефодий, не разрывая дистанции, отшагнул по кругу, занес меч за спину, дождался, пока Варсус, страхуясь от удара, вскинет рапиру. Едва он это сделал, Мефодий, не медля, резко провернулся, и лезвие спаты, которое должно было атаковать справа и в голову, плашмя поразило Варсуса в левый бок. Пастушок согнулся.
— Недостаточно быстро. Тебе не нужно было подпускать меня. — сказал Буслаев.
Варсус, зарычав, прыгнул на него, перехватив клинок своей рапиры левой рукой, чтобы ударить ею Мефа снизу, как кинжалом. Мефодий легко ушел и, дождавшись пока бронзовые крылья пастушка по инерции взлетят на шнурке, перехлестнув клинок рапиры, резанул сверху вниз вдоль чужого клинка.
Шнурок был перерублен. Крылья упали. Не думая о Мефодии, который легко мог заколоть его, Варсус кинулся грудью на землю, схватил крылья и зажал их в ладони. Потом торопливо стал нанизывать на перерубленный шнурок. Он нанизывал их, завязывал, но крылья таинственным образом соскальзывали, оставляя на шнурке только узлы.
— Довольно? — спросил Мефодий.
Варсус, вздрогнув, вскинул голову. Сосулька дарха бесновалась на его шее и безжалостно жалила пастушка в пальцы, которыми он держал крылья.
— Прости… Сам не знаю, что на меня нашло. Я разозлился. Ты не должен был меня… поучать. А сейчас мне… очень больно. Дарх… умеет… наказывать, — тяжело дыша, выговорил он.
— Представь, знаю, — сказал Буслаев.
Варсус, что-то буркнув, опять занялся шнурком. Мефодий, благоразумно не приближаясь, потому что от пастушка можно было ожидать чего угодно, наблюдал. Не жалея своих исколотых сосулькой пальцев, Варсус продевал шнурок сквозь ушко крыльев, но почему-то, когда шнурок затягивался, крылья всякий раз оказывались снаружи. Шнурок был уже весь в узлах. Раз за разом Варсус упрямо перерезал его рапирой и опять начинал вешать крылья, не желая признавать того, что для Мефодия было уже очевидностью.
Внезапно Варсус вскинул голову. Сделал он это так резко, что Мефодий отступил на полшага, не исключая нового нападения.