Преступление победителя (ЛП) - Руткоски Мари. Страница 33

— Я никогда не сдаюсь, — сказала Кестрел. Арин улыбнулся. Она повела его в дальний угол, где стояло несколько столов. Все были заняты. За самым дальним от сенаторов столом сидели двое валорианских торговцев. Кестрел подошла к ним.

— Уступите нам свои места, — сказала она и уронила на стол кошелек, который украла у капитана порта. Торговцы посмотрели на кошелек, потом на нее и решили пить стоя. Они забрали кошелек и ушли.

— Грубо, но действенно, — признал Арин, когда Кестрел уселась спиной к придворным. Арин остался стоять. Девушка ожидала, что он скажет что-нибудь насмешливое. То металлическое веселье еще не до конца покинуло его, но смягчилось, пока они пробирались через толпу в таверне. Арин выглядел каким-то усталым, будто бегун, который только что пробежал дистанцию. Какая бы мысль ни овладела им в переулке, эта мысль оставила его... если не до конца, то почти. Кестрел больше не видела ее отражения на его обезображенном лице.

На его милом лице, которое она так любила. Как оно могло нравиться ей еще больше из-за шрама? Что за человек мог видеть чужое страдание и чувствовать, как сердце раскрывается еще шире, с еще большей готовностью, чем раньше?

С ней было что-то не так. Почему ей хотелось прикоснуться к порезу и назвать его красивым?

Арин на нее больше не смотрел. Его что-то отвлекло.

Кестрел проследила за его взглядом и увидела рыжеволосую женщину с черными глазами, которая холодно смотрела на Арина. Выражение его лица не изменилось, но что-то внутри него дернулось. Кестрел почувствовала это. Ее сердце сжалось.

Когда Арин снова обратил свое внимание на Кестрел, она изучала щербатую поверхность стола.

— Я пойду раздобуду колоду карточек, — сказал он. — И вина. Принести вина?

Ее ответом должно было стать решительное «нет». Кестрел нуждалась в ясности сознания для игры, которую она не должна была — не могла — проиграть. Но внезапно она почувствовала себя очень жалкой и поняла, что нервничает с тех пор, как Арин нашел ее у реки. Она ответила «да».

Он помедлил, будто хотел разубедить ее, а затем отошел от стола.

Его поглотила толпа. Кестрел не видела, куда он направился.

* * *

Арин не хотел оставлять ее надолго. Она привлечет к себе внимание. Таковой была ее природа. Но когда он вернулся с вином и набором для игры, Кестрел сидела в молчании и одиночестве: тишина вокруг нее была почти зловещей посреди бушующей таверны.

Он увидел ее раньше, чем она его. Он увидел, как она печальна. Арин понял, что именно это привлекло его внимание у канала, когда он посчитал ее безымянной служанкой: ощущение, будто эта незнакомка потеряла что-то для нее настолько дорогое, как и то, что потерял он сам.

В своем сознании Арин уже проиграл Кестрел в «Клык и Жало» и позволил всем своим вопросам уйти.

Он произнес: «Скажи, чего ты хочешь».

А она ответила: «Уезжай из города».

Она сказала: «Забери меня с собой».

Кестрел подняла голову. Встретившись взглядом с ее глазами — светло-светло-карими, почти золотыми, — Арин понял, что он глупец. Тысячу раз глупец.

Он должен остановиться. Эти сны наяву причиняли боль. Почему он позволял себе такие фантазии? Они все искажали. Сейчас Арин испытал стыд, вспомнив, как притворился, пусть даже на мгновение, что Кестрел была Молью. Он изгнал эту милую маленькую ложь из своей головы. Зарекся когда-либо еще так думать. Такие мысли разрывали его на две части, подобные тому, каким было его лицо: одна сторона — невредимая, а другая — изуродованная и пульсирующая.

Он сел, положил колоду на стол, поставил стакан и налил вино.

— Только один стакан? — спросила Кестрел.

Он протянул стакан ей.

— Мне не стоит пить. Как оно?

— Отвратительное, — ответила Кестрел, но сделала большой глоток.

Арин распечатал колоду. Кестрел взяла одну грубую деревянную карточку и покрутила ее в руках, попыталась стереть большим пальцем какое-то пятно. Арин смотрел, как она снова сделала глоток вина.

Арин вспомнил об испорченном платье, описанном Делией. Тенсен нетерпеливо отмахнулся от этой истории, показывая Арину, что искать в ней что-то зловещее нелепо. Рвота на рукаве платья? А разве придворным не нравится вино? Арин видел десятки валорианцев пьяными в стельку. Что же касается грязи на подоле и разорванных швов... любой может споткнуться. Верно, в Зимнем саду грязи нет, но Арин видел далеко не все открытые площадки дворца. В некоторые его части ему не позволялось входить. Кестрел могла упасть где угодно.

Неловкость и пьянство никак не вязались с Кестрел. Но Арин видел, как она почти осушила стакан.

«А вдруг я изменилась», — сказала она у реки.

Арин забрал у Кестрел карточку и с излишним усердием перемешал колоду. Игроки набрали раздачи.

Набор Арина был жалок. Единственным, что спасало его от неизбежного поражения, была пара мышей, но мышь считалась едва ли не самой низшей карточкой. В остальном его набор состоял из разнообразия карточек Жала, с которыми любила играть Кестрел, и играла хорошо. А он — не очень.

У Кестрел была лучшая комбинация. Арин знал. Ее лицо ничего не выдавало, но именно на это Арин и обратил внимание: на сгусток отсутствия любых эмоций. Кестрел изменилась, но незаметно. Она облачилась в энергию.

— Кестрел.

Она отложила одну карточку и взяла другую, не глядя на Арина. Он заметил — как он мог не заметить? — что теперь она избегала смотреть на него. И неудивительно. Его лицо болело. Швы зудели. Он испытывал огромное желание вырвать нити из швов.

— Посмотри на меня, — сказал он. Кестрел повиновалась, и внезапно Арин пожалел об этом. Он прочистил горло и сказал: — Я больше не буду пытаться убедить тебя не выходить за него.

Кестрел медленно добавила к своей раздаче еще одну карточку. Взглянув на нее, она ничего не сказала.

— Я не понимаю твоего выбора, — сказал Арин. — А может, и понимаю. Неважно. Ты этого хочешь. Это ясно. Ты всегда делаешь только то, что хочешь.

— Ты так считаешь?

Ее голос был ровным и бесстрастным.

Арин решил рискнуть:

— Я подумал...

У него была одна идея. Появилась уже некоторое время назад. Она ему не нравилась. Слова оставили на языке горечь, но он все думал об этом и думал, и если так и будет молчать...

Арин заставил себя снова всмотреться в карточки. Он пытался понять, от какой карточки Жала Кестрел получит меньше всего выгоды. Он отложил пчелу. И в то же мгновение пожалел об этом.

Следующей он взял из колоды одну из высших карточек Жала. Это могло бы воодушевить его, но у Арина было такое ощущение, будто он несется сломя голову к неизбежному моменту, когда Кестрел выиграет, и он спросит, чего она хочет.

— Я подумал...

— Арин?

Она выглядела обеспокоенной. Это заставило Арина решиться. Он глубоко вздохнул. Мышцы его живота превратились в железо. Его тело будто готовилось к прыжку в глубокую воду. К удару под дых. К самым сложным, самым высоким или низким нотам, которые он только мог спеть. Его организм знал, что должен выдержать это.

— Выходи за него, — сказал Арин, — но втайне будь моей.

Кестрел отдернула руку от карточек, будто обожглась. Она откинулась на спинку стула и потерла сгиб локтя. Допив остатки вина из стакана, она продолжила молчать. Наконец сказала:

— Я не могу.

— Почему? — Арин горел от унижения и ненавидел себя за то, что спросил. Порез на щеке пылал. — Это не сильно отличается от того, что ты готова была выбрать раньше. Когда ты поцеловала меня в своей карете в Первозимнюю ночь, ты думала оставить меня своей тайной. Если ты вообще о чем-то думала. Я стал бы одним из тех особых рабов, которых вызывают ночью, когда весь остальной дом спит. Ну? Разве все было не так?

— Нет, — тихо ответила она. — Не так.

— Тогда скажи мне. — Арин проклинал себя за каждое слово. — Скажи мне, как все было на самом деле.

Кестрел медленно ответила: