Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна. Страница 49

– Видел пару раз.

– И какое он на вас произвел впечатление?

– Я не понимаю, к чему ты клонишь? При чем здесь мои впечатления?

– При том... – он отправил в рот второй кусок, глотнул минералки, – мне кажется, он больной.

– Кто?

– Наш заказчик.

– Очень интересно, – усмехнулся Павел Владимирович, – откуда такие мрачные подозрения?

– Ну, подумайте сами, разве нормальный человек вышвырнет такие деньги на ветер? Сколько он уже потратил ради этой несчастной брошки? Нет, он точно больной.

– А ты знаешь, Толик, в прошлом году на аукционе «Сотби» за потертого плюшевого медведя было заплачено пятнадцать тысяч долларов.

– Правильно, – кивнул Красавченко, – ничего удивительного, все коллекционеры сумасшедшие. Ими движет придурь, безумие.

Павел Владимирович хрипло откашлялся и, стараясь не глядеть собеседнику в глаза, равнодушно произнес:

– Ну что ж, в этом есть своя логика. Почему же ты с самого начала не отказался участвовать в этом безумии?

– Да кто же откажется от живых денег? К тому же в начале все выглядело вполне разумно. Я взялся выполнить обычную для себя работу, проверить круг людей, которые могут владеть информацией. Я этим занимался много раз. С моей стороны не было ни одного прокола. Но сейчас, когда мы оказались в тупике, я понял, что сама идея этой операции абсурдна, и у мне странно, как вы не этого не понимаете. Мы с вами, два нормальных человека, два профессионала, идем на поводу у сумасшедшего, ищем иголку в стоге сена. Мы никогда не найдем этот несчастный камень. Я не могу рисковать ради какой-то брошки, пусть даже она стоит миллион долларов. Это ведь все равно не мой миллион.

– Ты что, хочешь выйти из игры?

– Ни в коем случае. Зачем же расставаться с больным человеком, который готов сорить деньгами? – Красавченко уже расправился с говядиной, доедал последние, самые поджаристые ломтики французского картофеля, никак не мог подцепить их вилкой и принялся есть руками. – Сколько он выложил на одну только эту нашу поездку в Канаду? Дорога, жилье, суточные. И ради чего, спрашивается? – Погоди, – перебил его Павел Владимирович, – я не понимаю, какого черта ты вдруг стал считать деньги заказчика?

– Ну, если он сам их не считает, так почему бы не вмешаться? – Красавченко весело подмигнул, выпил залпом остатки своего томатного сока и принялся за салат Павел Владимирович кивнул официанту и попросил стакан минеральной воды. У него пересохло во рту.

– И каким же образом ты собираешься вмешиваться?

– Сейчас попробую объяснить, – он откинулся на спинку кресла и закурил, – если камень мы не найдем, то ни копейки больше не получим. Верно?

– Допустим, – кивнул Мальцев и жадно втянул ноздрями табачный дым. Он бросил курить пару лет назад, но сейчас захотелось нестерпимо, – я возьму у тебя сигарету?

– Разволновались? – Красавченко понимающе улыбнулся. – Пожалуйста, курите на здоровье.

– У тебя что? «Мальборо»? Нет, для меня слишком крепко. Погоди, я сейчас, – он вскочил, бросился в соседний зал, к бару.

«Какая сволочь... какая опасная сволочь...» – Павел Владимирович бестолково уставился на бармена за стойкой, словно у него, а не у самого себя хотел спросить, сколько еще надо прожить лет на свете, чтобы не ошибаться в людях? Почему всегда кажется, что если ты нанял злодея и хорошо ему заплатил, то его злодейство будет работать на тебя, а не против тебя?

– Я могу вам помочь, сэр? – улыбнулся ему бармен.

– Пожалуйста, пачку сигарет, самых слабых.

Когда он расплачивался, отстчитывал тяжелые конадские монетки, руки его уже не дрожали, глаза стали спокойными.

«Тебе, Паша, пятьдесят четыре года. Ты доктор искусствоведения, ты много всякого дерьма повидал в жизни, потому что ты любишь драгоценные кристаллы, а они притягивают к себе, как магниты, и кровь, и дерьмо, и пули. Стыдно трусить перед этим ублюдком, у которого, кроме наглости и звериного напора, ничего нет».

К столу он вернулся спокойной, неспешной походкой – Курить ему расхотелось.

– Слушаю тебя, Толик, – произнес он, усаживаясь.

Красавченко сосредоточенно ковырял в зубах зубочисткой.

– Мы с вами должны использовать те возможности, которые открываются для нас в процессе операции. Для себя лично использовать, чтобы не оказаться потом в дураках.

– И какие же, по-твоему, нам с тобой открываются возможности?

– Пока только одна. Ее зовут Елизавета Беляева. Теперь вы поняли?

– Нет.

– Ну, это ведь так просто! – Он укоризненно покачал головой. – Вы же умный человек, Павел Владимирович. Беляева – это живой эфир, а знаете, сколько стоит живой эфир?

– Дорого стоит. Дальше что?

Красавченко несколько секунд молчал, держал таинственную паузу и наконец произнес, чуть понизив голос:

– У меня появилась возможность получить видеопленку, на которой образец чистоты и нравственности занимается грубым сексом с чужим мужчиной, изменяет мужу, причем с огромным удовольствием.

– И кто же этот счастливец? – Павел Владимирович покосился на белый воротничок его рубашки, испачканный пудрой и помадой.

– Я же говорил вам, что к этой даме нужен индивидуальный подход, – опять на его лице заиграла сытая блатная улыбочка, – сорок лет – это серьезно. Женщина способна на многое в этом критическом возрасте. Я говорил, а вы мне не верили, иронизировали. Ну, что вы на меня так смотрите? Баба есть баба, будь она хоть трижды гениальной и знаменитой.

– Ты хочешь сказать, что тебе все-таки удалось... – Павел Владимирович откашлялся, – или тебе помог твой препарат?

– Какая разница? Главное, все получилось, к нашему взаимному удовольствию. Нет, насчет препарата вы меня обижаете. Сначала все получилось, а потом уж мы с ней выпили по бокалу вина.

– Слушай, по-моему, это ты сумасшедший, а вовсе не наш заказчик.

– В таком случае, вам придется выбирать между двумя психами, – усмехнулся Красавченко, – причем выбирать сию минуту.

– Ты что, собираешься ее шантажировать? – Павел Владимирович залпом выпил воду. – Господи, какой пошлый ход! Сейчас только ленивый не пытается заработать на постельном компромате. Вряд ли этим кого-то удивишь и напугаешь. И потом, ты не учитываешь главного. Затащить в постель и заснять на пленку не так уж сложно. Допустим, ты справишься с этой задачей или уже справился. Но что дальше? Ты ведь понимаешь, чтобы запустить порнушку в эфир, надо обладать такими связями, такими деньгами и полномочиями, какие тебе, дорогой мой, не снились. А уж Беляева знает это еще лучше. Она не испугается.

* * *

– Кроме миллионов телезрителей, у Елизаветы Павловны есть еще семья. Не надо никаких особенных связей, чтобы подкинуть кассету ее мужу.

– Ладно, гений, допустим, тебе все удастся. И сколько ты сумеешь из нее вытянуть? У нее просто нет таких денег, ради которых стоит рисковать. Взяток она не берет. Да, получает неплохо, но если уж шантажировать, то лучше найти кого-нибудь побогаче.

– Правильно. И я уже выбрал. Наш заказчик человек очень богатый, но совершенно не умеет распоряжаться своими деньгами, не знает, куда их деть, тратит на глупые побрякушки. Так пусть лучше нам отдаст. – Красавченко весело подмигнул и закурил еще одну сигарету. – Не все, но хотя бы часть.

– Очень интересно, – криво усмехнулся Мальцев, – а при чем здесь Беляева?

– Ну я же сказал, Беляева – это прямой доступ к телеэфиру. Благодаря нашей нежной дружбе я получаю неограниченные возможности. Я успел понять, что заказчик тщательно скрывает свою страсть к драгоценным камням. Из этого я сделал вывод, что он скорее всего не банкир, не частный предприниматель, а крупный государственный чиновник. Я прав?

– Понятия не имею. – Павел Владимирович равнодушно пожал плечами и почувствовал, как под рубашкой между лопатками выступает ледяная испарина.

– Я прав, – улыбнулся Красавченко, – как всегда! Вы все никак не хотите меня дослушать, почему-то очень нервничаете, постоянно перебиваете.

– Не знаю, кто из нас нервничает, – криво усмехнулся Мальцев.