Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна. Страница 91

– Кстати, на портрете, который висит в гостиной, не она ли, не Софья Батурина в юности? Она ведь описывает в своем дневнике, как граф рисовал ее с брошкой у горла.

– Она. Паша увлекается старым голливудским кино, особенно фильмами тридцатых. Вот и купил этот портрет, когда узнал, что на нем Софи Порье в юности.

– А что, брошка, которую она зарыла в саду, действительно такая дорогая? Интересно, нашел потом кто-нибудь эту серебряную шкатулку?

– Ладно, хватит, – Мальцев внезапно повысил голос, у него стали неприятные злые глаза, – ты бы лучше к экзаменам готовилась, читала то, что надо по программе.

За окном послышался звук мотора Мальцев взглянул на часы и отправило вниз, в гостиную. Варя подбежала к окну и увидела, как въезжает в ворота голубой седан Павла Владимировича.

Через несколько минут раздались шаги по лестнице. Прежде чем они поднялись в кабинет и закрыли за собой дверь, Варя услышала обрывок разговора. Дмитрий Владимирович был сильно раздражен и говорил на повышенных тонах, почти кричал что случалось с ним редко.

– Он сказал, с чем это связано? Паша, сосредоточься, пожалуйста. Возьми себя в руки. Он ведь не на экскурсию туда пришел, не ради расширения общего кругозора.

– Митя, не кричи. Там вроде бы дело об убийстве тележурналиста, но никаких подробностей я не знаю. Как ты понимаешь, оперативник профессору Удальцову подробностей не докладывал, а Удальцов мне – тем более. Существует тайна следствия.

– Хорошо, Павлик, тележурналист это хоть что-то. Это уже теплее. Я попробую уточнить в прокуратуре... Вот что, позвони ему, пусть даст оперативнику твой телефон, пусть скажет, что ты уже в Москве. Ну, придумай какой-нибудь предлог.

Хлопнула дверь кабинета. Голоса затихли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Беляева готова была приехать в следственный отдел прямо с утра. Она сообщила, что у нее есть два часа свободного времени, с десяти до двенадцати. Но Илья Никитич представил, сколько любопытных под разными невинными предлогами станет заглядывать в его маленький кабинет, когда по УВД пойдет слух, что у него сидит сама Елизавета Беляева. Вряд ли удастся нормально побеседовать.

– Если не возражаете, я лучше подъеду к вам домой, прямо сейчас.

– Да, конечно. – Она подробно объяснила, как добираться.

Илья Никитич, ожидал, что попадет в роскошную квартиру, где комнат не меньше пяти, а скорее всего, это будет двухэтажный пентхауз со стеклянной оранжереей в одной из так называемых «лужковских» новостроек для очень богатых людей.

Но оказалось, телезвезда живет в обычном сталинском доме, в трехкомнатной квартире, без всяких оранжерей.

Без грима, в джинсах и свитере, Беляева выглядела, пожалуй, даже привлекательней, чем на экране. Во всяком случае, так показалось Илье Никитичу, который вообще не любил подкрашенных женских лиц.

* * *

– Чай? Кофе?

– Если чай в пакетиках, то лучше кофе.

– А если кофе растворимый, то лучше чай, – она улыбнулась, – я сварю кофе потому что сама еще не завтракала. Честно говоря, я только что встала и все никак не могу проснуться.

Илья Никитич заметил, что глаза у нее действительно сонные, даже как будто воспаленные.

– Значит, убийцу Артема пока не нашли? – спросила она, стоя у плиты и следя за пеной, поднимающейся в большой медной турке.

– Пока нет. Сколько лет вы были знакомы с Бутейко?

– Лет пять, не меньше, – она сняла турку с плиты, разлила кофе по маленьким чашкам, села напротив, – вам, вероятно, уже сообщили, что у нас с Артемом сложились очень скверные отношения.

– Да, мне говорили, и я видел несколько старых передач в записи.

– Какие именно передачи, если не секрет? – Она отхлебнула кофе, поморщилась, потому что он был слишком горячий, встала, достала из холодильника пачку грейпфрутового сока. – Вам налить?

– Да, немного. Спасибо.

Сок был ледяной. Она выпила залпом.

Илья Никитич понял, что она довольно сильно волнуется.

– Попробуйте кекс, – она кивнула на тарелку, на которой лежало покупное печенье двух сортов и ломтики домашнего кекса, – это моя дочь пекла. Получилось неплохо. Попробуйте.

Илья Никитич съел кусок.

– Сколько лет дочке?

– Недавно исполнилось двенадцать.

– Да, действительно у нее неплохо получилось, учитывая возраст.

Она улыбнулась и, кажется, немного успокоилась.

– Вы любите домашнюю выпечку?

– Очень люблю, – признался Илья Никитич, – скажите, Елизавета Павловна, ваши отношения с Бутейко с самого начала не сложились? Или были какие-то конкретные причины, из-за которых между вами возникла вражда?

– Илья Никитич, вы так и не ответили, какие именно видели передачи. Если бы я знала, что вы успели просмотреть, мне было бы легче ответить на ваш вопрос.

– Вы сначала расскажите в общих словах, что произошло, а о передачах мы потом поговорим.

– Ну хорошо, – она еще раз улыбнулась, уже совсем спокойно и тепло, – у вас, я вижу, есть профессиональные приемы ведения диалога. Мы действительно терпеть не могли друг друга, – она вытащила сигарету из пачки, стала вертеть в руках, – но это обычное дело на телевидении. Там сегодня дружат семьями, целуются при встрече, а завтра так гадят друг другу, что не дай Бог. Впрочем, послезавтра могут опять стать лучшими друзьями. А чаще все происходит одновременно. Наша вражда с Артемом отличалась тем, что была открытой. Это действительно редкость. Однако по внутреннему накалу страстей она не превосходила обычные телевизионные интриги, – Беляева отложила незажженную сигарету, взяла с тарелки кусок кекса, отхлебнула кофе, съела кекс к только тогда закурила.

«Значит, не так уж сильно волнуется, если не стала курить на голодный желудок, хотя очень хотела», – отметил про себя Илья Никитич.

– Кофе у вас замечательный, – произнес он с улыбкой, – можно еще чашечку? Нет, сидите, я сам налью. Знаете, Елизавета Павловна, мне попалась кассета с записью первого и последнего ток-шоу Бутейко.

– Надо же, – она покачала головой, – я думала, записи не сохранилась. Мне почему-то казалось, что вы сейчас напомните мне о недавнем его сюжете с моей матерью.

– У Бутейко остался довольно большой архив. Он хранил практически все, даже аудиокассеты с интервью. Да, сюжет о вашей маме я видел. Скажите, Елизавета Павловна, почему вы сорвали его ток-шоу три года назад?

– Ну, если вы просмотрели запись, то должны были понять почему. Тем более, вы следователь, и вам, как никому, ясно, насколько нелепо и небрежно он подготовил свой криминальный сюжет.

– Но вы ведь понимали, что наживаете себе серьезного врага.

– Вот об этом я тогда не думала. Потом, конечно, много раз жалела о своем поступке. Но тогда, на ток-шоу, я жутко разозлилась.

– Почему?

– Это долгая история.

– Я с удовольствием послушаю.

– Ну хорошо, я попробую объяснить, хотя, предупреждаю, все это на уровне эмоций и вряд ли имеет отношение к убийству. Не знаю, попалась ли вам запись передачи «Стоп-кадр», в которой был сюжет Артема о милиционере и певце.

– Да, я видел этот сюжет.

– Вы, вероятно, уже знаете, что того капитана посадили на три года. Не мне судить, насколько справедливо это было, и, в общем, дело даже не в справедливости. Так получилось, что я стала случайным свидетелем разговора между капитаном и Артемом. Был еще третий человек, приятель Артема, кажется, его одноклассник. Фамилию не помню. Капитан пришел в Дом кино, там праздновался десятилетний юбилей передачи «Стоп-кадр». Он пришел специально, чтобы попросить Бутейко не пускать в эфир сюжет о ресторанной драке. Я поняла, что это уже не первый их разговор. То есть человек унижался во второй или в третий раз. Ему уже было все равно. Фойе Дома кино, антракт, люди кругом. Капитан в форме готов был встать на колени, а мальчики, Артем и его приятель, получали от этого удовольствие. Они открыто куражились над капитаном, и смотреть на это было невозможно. Не знаю, поймете вы меня или нет. После той сцены я стала значительно хуже относиться к Артему. Он вдоволь, с удовольствием, поиздевался над капитаном, а потом запустил в эфир сюжет. Для него это было важно. О сюжете много говорили, он решил за счет того ресторанного мордобоя свои профессиональные проблемы, в итоге получил то, к чему давно стремился: возможность делать собственное ток-шоу. И вот, когда я увидела, что в качестве героя он пригласил того самого приятеля-одноклассника, и они не потрудились хотя бы продумать свою фальшивую историю, а зал верит, зал плачет, мне стало противно. До этого мне казалось, что в цинизме Артема все-таки больше игры, позы, чем правды, и есть какой-то внутренний предел. Все-таки одно дело – постельные секреты звезд, и совсем другое – загубленная жизнь. В общем, я поняла, что предела нет. Если на меня, постороннего человека, эта история произвела такое сильное впечатление, что я решилась нарушить закон жанра, сорвать коллеге премьеру в прямом эфире, то каково же было капитану? Как он должен был возненавидеть Бутейко и его приятеля? Кстати, три года прошло. Наверное, тот капитан уже на свободе, только вряд ли вернулся в милицию.