Вечная сказка (СИ) - "AlmaZa". Страница 19

- Лухан! Лухан! – надрывалась я, но силы были не равными. Отец только убеждался в том, что я не в себе, и я пыталась успокоиться и прекратить свою истерику, но слишком боялась, что это последнее моё посещение особняка.

Когда мы уже были на пороге, я услышала первые ноты мелодии, отдаленно доносившейся со второго этажа. На миг, отец что-то услышал, мне показалось, что сейчас он образумится и остановится, но, тряхнув головой, словно стряхивая с себя заклятье, посмотрел через плечо, приняв расходящийся звук за ветер и его пение в опустевших помещениях.

- Ничего, ничего, дочка, с тобой всё будет хорошо, - вытолкал он меня за порог и, дико закричав от ярости и немощности, я ощутила внутри какой-то надрыв и потеряла сознание.

* * *

Когда я пришла в себя, то была в своей комнате. Переваривая произошедшее, я бы предпочла некоторое время побыть одна, но родители вскоре зашли ко мне. Сначала со мной попыталась говорить мама, но едва только я стала повторять то, что пыталась донести до отца, я поняла, что и она принимает точку зрения своего мужа, что их ребенок тронулся умом. Стоило им выйти, я поднялась и, бродя по спальне, убедилась, что все мои книги о привидениях, реинкарнации и мистике они унесли. Скорее всего, вернули в библиотеку. Интернет они отключили, наверное, считая, что это лучшее средство вернуть меня в реальность, если я перестану сталкиваться с тем, что возбуждает моё воображение, то я приду в себя. Да и вообще, они готовы были поверить в то, что меня загипнотизировали через компьютер, сведя с ума, только не в то, что где-то неподалеку существует страдающее одинокое существо, которое могу видеть и слышать только я. Все люди считают реальным только то, во что верят сами. Мама верила в Бога, никогда его не видев, потому что ей так хотелось, или так было принято, но поверить в Лухана было выше её достоинства, потому что общество бы с ней не согласилось и, в первую очередь, её супруг. С этого дня они всё меньше становились моими родителями, приобретая черты посторонних людей, которых попросили приглядеть за мной в этой жизни, чтобы я не нарушила свою карму, не смогла её исправить. Лухан всё верно сказал, какая разница пытаться нам и делать что-то, когда обстоятельства против, а они состоят из тысяч и миллионов людей, серой массы, никогда не испытывавшей любви, не встречавшейся с ней, даже, порой, не задумывавшейся о ней, как и о других чудесах, с которыми не сталкивались. А любовь – это настоящее чудо, разве нет? Во все временна людям первостепеннее было найти пропитание, хорошо устроиться, заслужить признание, получить должность, много денег, приблизиться к власти, а тех романтиков, что интересовались лишь любовью и счастьем, осуждали, придавали анафеме, казнили, унижали, втаптывали в грязь, называя дураками и пустыми мечтателями. Прожив столько жизней и сейчас очень подробно их вспомнив, я поняла, что вокруг нас с Луханом попадались единицы таких же, как мы, и чаще всего они ничего не могли сделать, потому что, руководствуясь такими же ценностями, как и мы – духовными, высокими чувствами, они не добивались ничего в жизни, ни богатства, ни титула, ни авторитетности. Они желали мира, любви и покоя, и уничтожались, как мы, стремящимися к материальным целям, чью картину жизни мы портили тем, чего они не могли понять и почувствовать. Мы были наглядными образцами того, чего не дано низким, пошлым и слабым людишкам, коих большинство. Мы относились к ним с жалостью, равнодушием или дружеским расположением, а они к нам с завистью, ненавистью и злобой, и ничего никогда не изменит этой ситуации, потому что, как нищий кошельком завидует богатому, так нищий душой завидует любящему, насмехаясь и пытаясь доказать своё превосходство. «Какая любовь? Разве ей наешься? – говорят они. – Главное деньги, а для этого нужны образование, работа, связи…». Так ешьте же, учитесь и работайте. Без любви, без счастья и взаимопонимания, раз быть сытым обладателем бездушного хлама – ваша конечная цель. Моя судьба, моя с Луханом судьба доказала, что ничего из этого с собой не возьмешь ни в смерть, ни в следующую жизнь, а любовь и вечную привязанность не погубит ни одна форма умирания. Жуйте свои богатства под могильными плитами, если сумеете, а блаженным даруется вечная жизнь… через любые страдания и потрясения, она сделается сказкой, но не со счастливым финалом, а вовсе без него. Она станет вечностью счастливой любви. Мои странные рассуждения, прорвавшиеся будто из всех моих существований, а не из головы семнадцатилетней девчонки, немного успокоили меня. После того, как я коснулась Лухана сегодня утром, я знала, что справедливость есть. Не всем хватает терпения, чтобы её дождаться, но я пообещала себе, что ради Лухана, не ради себя, я добьюсь того, к чему мы так долго шли.

Отец взял отпуск на две недели, чтобы провожать и встречать меня из школы. Оставалось ровно столько до каникул и меня пугало, что они предпримут после?.. Попытаются увезти меня подальше? Мне было всё равно на себя, у меня было то, от чего я могла бы избавиться, прекратив страдания – жизнь, я беспокоилась только о Лухане, представляя, в какую бездну отчаяния погружается он с каждым днем, понимая, что я не приду. Сутки за сутками, проходит его неосязаемая беспрерывность существования, но ничего не меняется. Я пыталась дважды сбежать по пути из школы или в неё, но отец слишком зорко за мной приглядывал. Я перестала с ними разговаривать – с этим мужчиной и с этой женщиной, которые озабочено и любяще смотрели на меня, стараясь убедить меня в том, что я нездорова, что Лухана нет – он галлюцинация, порождение расстройства мозговой деятельности. Я попыталась играть по их правилам, тревожась приближающихся каникул, сделала вид, что забыла обо всем и даже улыбалась, говоря только об учебе и занятиях, но меня не спешили никуда выпускать, а когда я однажды пришла домой, то обнаружила гостя, которого никогда раньше не видела среди друзей отца. Когда же они усадили меня в свою взрослую компанию и мужчина попытался заговорить со мной, я поняла, что он психотерапевт, а никакой не приятель или коллега. Возмутившись этому отвратительному обману, я ушла в спальню и хлопнула дверью. Они хотят убедиться, что я здорова? Они не верят мне… они хотят лечить меня разговорами с таким же циником и скептиком, как они сами? Разве я так много просила? Хотя бы одно свидание в неделю! Если бы они пускали меня хоть на пару часов к Лухану… я бы больше ничего не требовала, не бунтовала, не противилась, не обижалась, только пустите меня к нему! Если я пока ещё в своём уме, то это может измениться, потому что без Лухана, с каждым днем, мне становилось всё хуже. А ему каково? Когда я только натолкнулась на него, он был похож на немного странного. Семнадцать лет одиночества! Он был силен и выдержал, но выдержал однажды, а если это повторится? Я бы сломалась и с первого раза.

Во время уроков я не могла думать ни о чем другом. Как я буду сдавать экзамены? Я обещала наверстать упущенное и стать хорошей ученицей, но это давалось всё труднее. Беспокойство за Лухана изводило, истощало, отнимало все силы и владело всеми мыслями. Я должна подать ему какой-то знак… Я попросила лучшую подругу пробраться в особняк и передала ей записку, объяснив, что её нужно развернуть и положить на пол в том доме. Я написала в ней о своей любви, о том, что не на миг не забываю о нем, что каждую минуту думаю, как вырваться к нему. Я знала, что ответа не последует, но что поделать… Лишь бы Лухан знал, что я с ним, что не добровольно покинула его. Подруга трижды выполнила мою просьбу, но потом отказалась, сказав, что это слишком глупо и странно, что ей страшно ходить в заброшенный дом, и что она не видит смысла в этих записках, ведь их никто не берет, и они лежат там, одна рядом с другой, никем не тронутые. Кажется, она стала что-то подозревать, видя, что отец ходит со мной до школы и от неё. Как и они – все те люди и подобные им, - она заподозрила во мне ненормальность, которой стоило сторониться, чураться, остерегаться. Будто это зараза какая-то. Я осталась совершенно одна, не понимаемая никем, отлученная от единственного, кто любил меня по-настоящему, для кого я родилась и жила.