Мертвое море (ЛП) - Каррэн Тим. Страница 78

            - Мы обязательно воспользуемся твоими мозгами, - сказал Маркс. - Если найдем выход, позволим выбрать тебе номер двери.

            Джордж подумал, что нельзя было не восхищаться энергетическим уровнем Маркса. Он был всегда на ногах, всегда был готов исполнить танго. Для такого парня пессимизм был немыслим. Ему было не место в его природном ритме. Если б вы спросили его, Маркс сказал бы, что пессимисты это всего лишь философствующие нытики с хорошей дикцией.

            - Давайте привяжем плот к вашей шлюпке и возьмемся за весла, - сказал Гослинг. У меня такое чувство, будто эти каналы, проделанные в зарослях водорослей, случайно или преднамеренно, куда-то ведут. И я хочу знать, куда именно.

            - Здесь есть течение, - сказал Маркс. - И оно тянет нас в том направлении. Рано или поздно мы окажемся там, можно конечно убиться греблей и увидеть это прежде, чем оно увидит нас.

            Чесбро открыл, было рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал.

            И Джордж понял, что, возможно, это к лучшему.

            Маркс объяснил им, что все, выплюнутое в это место, похоже, плывет в том же направлении. Поэтому, если есть еще выжившие, они окажутся там

             - И кто знает? Если это то же самое место, которое засасывает корабли и самолеты из Треугольника и Саргасс с незапамятных времен, то они, возможно, тоже здесь. Господи, хоть бы мы нашли хорошую лодку... я занялся бы двигателями и топливом... черт, я бы вернул нас домой, или хотя бы попытался.

            А это, как понимал Джордж, было почти то же самое, как свыкнуться с мыслью жить в этом месте.

            Надежды здесь было мало... но лучше, чем плыть по течению и грустить. Джордж испытывал странное чувство, что они стоят на пороге открытия. Он лишь надеялся, что оно будет не с большими зубами и пустым брюхом.

18

            Проснувшись, Менхаус инстинктивно понял, что что-то не так.

            Его веки, затрепетав, открылись. Он не мог описать это, но чувствовал, так же как чувствуешь кого-то, находящегося рядом с тобой в темноте. Не нужно видеть, или слышать, можно просто чувствовать. Навязчивое ощущение присутствия... не менее заметное, чем прикосновение чьих-то ногтей к твоей спине.

            Сакс слегка похрапывал.

            Чокнутого Слима Менхаус не видел. В каюте было слишком темно. Тени гнездились, как змеи, находили друг друга, сливались воедино, и спаривались, порождая ползучий выводок вьющейся тьмы.

            Менхаус попытался сморгнуть наваждение, ибо было что-то определенно противоестественное в этой темноте.

            Он прислушался. Да, теперь он слышал это. Он слышал тьму.

            Едва уловимый шелест, но он почувствовал его. А еще он услышал какой-то влажный звук волочения. Как будто мокрое, изъеденное молью одеяло тащили по полу. Он сглотнул, приподнялся на локтях, вытянул шею, прислушался. Вот. Он снова это услышал. Осторожный шорох. Такой звук могли издавать в темноте змеи... но это были не змеи. Менхаус хорошо это знал. Не здесь. Не на этом мертвом корабле посреди бескрайнего кладбищенского моря. Нет, это было намеренно осторожное перемещение. Нечто, старающееся не шуметь. Нечто, знающее, что его слушают, и пытающееся быть незамеченным.

            Менхаусу хотелось списать это на игру воображения, на нервы, но тщетно.

            Ибо теперь он не только слышал это, но и чувствовал его запах.

            Прогорклый, влажный запах. Так может пахнуть нечто, поднятое со дна пруда.

            Осторожно Менхаус нашел зажигалку и щелкнул ей.

            - Сакс? - шепотом позвал он. - Сакс?

            Ничего.  Сакс спал мертвецким сном.

            Лишь тот шелест.

            Менхаус спустил ноги с койки и тихо, по-кошачьи, спрыгнул на пол. Схватил одну из свечей, найденных в салоне, и зажег.

            Койка Маковски была пуста.

            Нет, не пуста. Не совсем. Там была какая-то форма, очертания чего-то твердого. Да, Маковски там был, но закутанный в паутину из тени.

            Только тень эта не двигалась... не рассеивалась, при попадании на нее света.

            Да, когда он подошел со свечей к Маковски, тьма не отступила. Она саваном висела над ним. Чернее черного, блестящая от влаги, маслянистая тьма. Казалось, она чуть вздрогнула от вторжения света, словно и не тень это была вовсе, а нечто, притворяющееся таковой.

            Менхаус почувствовал, что сердце тут же замерло в груди.

            Маковски был полностью закутан в это вещество.

            Выглядел так, словно его обмакнули в деготь.

            Когда Менхаус стал подносить свечу ближе, масса начала сползать с Маковски, словно горячий воск с его изумленного лица. Толстый, змеевидный сгусток выскользнул из его раскрытого рта со звуком выдернутых из рыбьего брюха кишок. Маковски начал конвульсировать, давиться, всхлипывать и дрожать. Черное вещество походило на живую ткань, мясистую и извивающуюся. Даже было видно сокращение мышц под этой неопреновой кожей.

            Господи, это была живая... живая чернота.

            Менхаус увидел, всего лишь на одно безумное мгновение, в этой черноте лицо. Гладкая, блестящая пародия на женское лицо ухмылялась ему... а затем растворилась, словно ее и не было.

            Он захотел закричать.

            Захотел, но горло, словно, сузилось до размера булавочной головки. Дрожа, он протянул свечу вслед отступающей черной массе. Та двигалась быстро, в поисках темноты, где можно было укрыться. На одно безумное мгновение он увидел, как она заметалась, а затем исчезла среди теней или сама стала тенью.

            Менхаус беспомощно стоял, огонек свечи дико мерцал в дрожащей руке, отбрасывая кошмарные тени на переборки. Ему хотелось рухнуть на пол, закричать, завопить, но губы словно наглухо слиплись.

            Но тут Маковски обрел голос.

            Высокий безумный вопль заполнил каюту, многократно отражаясь в неподвижном воздухе. Он повалился на пол, крича, завывая, и останавливаясь лишь для того, чтобы набрать полные легкие воздуха. Он уткнулся в Менхауса, и тот едва не выронил свечу, отлично зная, что этого делать нельзя. Потому что если она упадет, если она упадет...

            Маковски цеплялся за его ноги как напуганный ребенок, разинутый рот плевался слюной и ужасом:

            - ОНО НА МНЕ, Я НЕ МОГУ ДЫШАТЬ, НЕ МОГУ...

            Сперва Менхаус попытался оттолкнуть его, затем опустился на колени, поставил свечу на пол, так чтобы ее свет не подпускал тьму. Схватил Маковски за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Маковски бился у него в руках, словно выброшенный на берег лосось, извиваясь, вертясь и царапаясь, обезумев от паники.

            - ПРЕКРАТИ! - закричал Менхаус. - ПРЕКРАТИ! МАКОВСКИ! ПРЕКРАТИ! ОНО УШЛО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! УШЛО, СЛЫШИШЬ?

            Наконец, Маковски упал в объятья Менхаусу, невесомый и обессилевший. Он свернулся на коленях калачиком, как больной ребенок, и дрожал, взмокший от пота. Его руки сжимались и разжимались.

            К тому времени Сакс встал со своей койки.

            - Что такое? - спросил он. - Что, черт возьми, происходит?

            И что должен был сказать Менхаус? Что на них напали тени? Но озвучивать подобное было большим безумием, чем наблюдать это. Поэтому он ничего не ответил. Сердце у него бешено стучало, дыхание было прерывистым.

            Сакс уставился на него.

            - Ну и? Какого черта, вы, двое сосунков, здесь разорались?

            Внезапно Менхаус почувствовал необъяснимое желание расхохотаться. Но не стал этого делать. Вместо этого, обретя голос, рассказал Саксу, что видел.

            - Я видела это. Господи, Сакс, я действительно видел это.