Путешествие на край ночи - Селин Луи Фердинанд. Страница 74

Робинзон и Маделон, должно быть, опять ссорились, пока мы были в «катерпиллере». Она вылезла из этой карусели в полном раздражении. С ней положительно разговаривать нельзя было. Чтобы всех успокоить, я решил устроить конкурс в балагане, где ловили на удочку бутылки. Маделон ворчливо согласилась. Но выигрывала она, как хотела. Она накидывала кольцо прямо на пробку и одним махом вытягивала ее. Раз! Клик! И готово. Хозяин балагана очень удивился. Он передал несколько бутылок шампанского. Это чтобы показать, до чего она была ловка, но она все-таки была недовольна.

— Я эту дрянь пить не буду, — сейчас же объявила она.

Тогда Робинзон ловко откупорил бутылку. Гоп! Это было странно с его стороны, он, можно сказать, никогда не пил.

Мы подходили к жестяной свадьбе. Пиф! Паф! Грустно, до чего я неловок! Я поздравляю Робинзона. Он выигрывает во все игры. Но он даже не улыбается. Можно подумать, что мы их слишком заставляем веселиться. Ничто их не развлекает, не оживляет.

— Мы ведь пришли веселиться! — ору я, не зная больше, что и придумать.

Но им было совершенно все равно, что я тереблю их, что я им кричу это в уши. Они не слышали меня. Я беспокойно оглянулся. Но другие делали все, что нужно, для того чтобы веселиться, они вовсе не были похожи на нас, не ковырялись в своих неприятностях. Вовсе нет! Они пользовались праздником. Тут на франк — там на пятьдесят сантимов… Огней… Разговоров, музыки и конфет…

Среди балаганов я сейчас же, проходя мимо, узнал «Тир наций», но я ничего не сказал остальным. «Пятнадцать лет прошло», — сказал я про себя, совсем про себя…

В эту минуту я был готов на все, только бы отвлечь их от мыслей, но никто мне в этом не помогал. Я очень жалел, что пришел. Маделон все-таки начала смеяться, но смех ее нас вовсе не веселил. Робинзон тоже посмеивался, чтобы не отстать от нее. Софья вдруг начала шутить. Мы нерешительно проходили мимо павильона фотографа, и фотограф заметил нашу нерешительность. Нам вовсе не хотелось дать себя фотографировать, кроме разве Софьи. Но мы так долго мялись перед его дверью, что в результате мы все-таки оказались перед аппаратом. Выставленные на картонном мостике воображаемого корабля «Прекрасная Франция», который он, должно быть, сам соорудил, мы покорно исполняли его приказания. Название было написано на ненастоящих спасательных кругах. Другие клиенты с нетерпением ждали, чтобы мы слезли с мостика, и мстили нам за то, что мы их заставили ждать, все громче и громче находя нас уродами.

Они пользовались тем, что мы не могли двинуться.

Но Маделон ничего не боялась, она их здорово обложила в ответ, с хорошим южным акцентом. Ее хорошо было слышно.

Ответ был хоть куда.

Вспышка магния. Мы мигаем. Каждому по фотографии. Мы еще уродливей, чем были. Дождь проникает через полотно. Ветер открыл наше существование в то время, как мы позировали фотографу; повсюду щели, пальто как не бывало.

Приходится шататься по балаганам. Я не смею предложить вернуться в Виньи. Было еще рано. Сентиментальный орган карусели, воспользовавшись тем, что нас и так уже трясет как в лихорадке, хватает нас за нервы и трясет еще пуще.

От лотка к толпе, от каруселей к лотереям, мы так долго шатались, что подошли к самому концу гулянья, к темному пустому пространству, куда ходили по нужде целыми семьями…

Полуоборот! По дороге обратно мы щелкали каштаны, чтобы возбудить жажду. У нас заболели рты, а есть не хотелось. В каштанах бывают червяки, хорошенькие. Как нарочно, он попался Маделон. Именно с этого момента все и пошло так плохо; до тех пор все сдерживалось, но червяк окончательно вывел ее из себя.

Как раз когда она подошла к краю тротуара, чтобы выплюнуть червяка, Леон что-то сказал, вроде того, чтобы она этого не делала; уж не знаю, что ему втемяшилось, но Леону вдруг ни с того ни с сего не понравилось, что она пошла плеваться. Он ее довольно глупо спросил, уж не попалась ли ей косточка?.. Конечно, таких вопросов не стоит задавать. А тут еще Софья вмешивается в их спор; она никак не могла понять, из-за чего они ссорятся. Она хотела бы знать.

Их еще больше раздражает, что Софья прерывает их; это понятно: она посторонний человек. Как раз в нашу компанию врезается группа каких-то горлопанов и разъединяет нас. Когда мы опять сошлись, Робинзон и Маделон все еще ссорились.

«Ну, теперь пора ехать домой, — подумал я про себя. — Если оставить их вместе еще несколько минут, они нам устроят скандал при всем честном народе. На сегодня довольно».

Полная неудача, надо было признаться.

— Хотите ехать домой? — предложил я ему.

Он смотрит на меня удивленно. Но мне это казалось самым благоразумным и правильным решением.

— Разве вы еще не нагулялись? — прибавляю я.

Он знаком объясняет мне, что лучше было бы спросить сначала Маделон. Можно спросить Маделон, хотя я находил, что это не очень остроумно.

— Ведь она поедет с нами, Маделон, — говорю я наконец.

— С нами? Куда это? — спрашивает он.

— В Виньи, конечно, — отвечаю.

Этого не следовало говорить.

Я опять наговорил лишнее. Но я не мог отступиться от своих слов.

— У нас найдется для нее комната, чтобы переночевать в Виньи, — прибавляю я. — В комнатах у нас недостатка нет. Можно будет поужинать вместе, перед тем как лечь спать. Во всяком случае, это будет веселее, чем здесь, где мы мерзнем уже второй час… Это очень легко устроить…

Маделон ничего не отвечала на мои предложения. Она даже не смотрела в мою сторону, пока я говорил, но не пропускала ни одного слова. Но что сказано, того не воротить.

Когда я отстал немного от других, она подошла ко мне и спросила, не собираюсь ли я сыграть с ней какую-нибудь шутку, приглашая ее в Виньи. Я ничего не ответил. Невозможно рассуждать с ревнивой женщиной: это бы послужило предлогом еще для бесконечных разговоров. И потом я не знал, кого и к кому она, в сущности, ревнует. Трудно бывает определить чувства, которые порождает ревность. В общем, она ревновала всех ко всем, как это делают все.

Софья не знала больше, как себя вести, но она упорно старалась быть любезной. Она даже взяла Маделон под руку, но Маделон была слишком взбешена и слишком довольна тем, что она в бешенстве, чтобы позволить отвлечь себя от этого любезностями.

Мы с трудом протиснулись сквозь толпу к трамваю на площади Клиши. Как раз в тот момент, когда мы собирались влезть в трамвай, над площадью прорвалась туча, и дождь полил водопадом. Небеса разверзлись.

Все автомобили сейчас же были захвачены с бою.

— Ты опять хочешь оскорбить меня публично?.. А, Леон? — слышу я, как Маделон вполголоса спрашивает Робинзона.

Плохо дело!

— Я тебе уже надоела?.. Скажи, что я тебе надоела! — начинала она все сначала. — Скажи же! Ведь ты меня нечасто видишь. Но ты предпочитаешь остаться один с ними. Вы, конечно, спите все втроем, когда меня нет?.. Скажи же, что ты предпочитаешь остаться с ними… Скажи. Я хочу это слышать.

После этого она замолкла, и лицо ее сжалось в гримасу вокруг носа, который тянул кверху рот. Мы стояли и ждали на тротуаре.

— Ты видишь, как твои друзья со мной обращаются? Скажи, Леон! — снова начала она.

Но нужно отдать справедливость Леону: он не возражал, он не провоцировал ее, он глядел в другую сторону, на дома, на бульвар, на автомобили.

А ведь он бывал вспыльчив, Леон. Так как она видела, что эти в своем роде угрозы не действуют, она взялась за него с другого боку, попробовала взять на нежность, все продолжая выжидать.

— Ведь я тебя люблю, мой Леон! Ты слышишь? Скажи — я тебя люблю?.. Тебе понятно по крайней мере, что я для тебя сделала, Леон?.. Может быть, мне не надо было сегодня приходить?.. Может быть, ты все-таки меня немножко любишь, Леон? Ведь это невозможно, чтобы ты меня совсем не любил! У тебя же есть сердце, Леон? Немножко сердца… Отчего же ты тогда презираешь мою любовь?.. Ведь мы все вместе когда-то мечтали… Как ты жесток ко мне!.. Ты презираешь мою мечту! Ты осквернил ее. Ты разрушил мой идеал… Неужели ты хочешь, чтобы я не верила больше в любовь? Скажи!.. А теперь ты, значит, хочешь, чтобы я ушла навсегда? Ты этого хочешь? — спрашивала она его, пока лил дождь сквозь навес кафе.