Призрачный двойник - Страуд Джонатан. Страница 17

— Я слышу плач.

— Она в окне. Внутри стекла. Ты ее видишь?

— Нет.

— Не видишь ее скрюченные, готовые схватить, пальцы?

— Нет. И, пожалуйста, не нужно мне их описывать…

— Хорошо, что я лишен воображения, иначе мне сегодня снились бы кошмары. На ней кружевное серое платье, и что-то вроде вуали на лице. В одной руке она держит какое-то письмо, оно испачкано чем-то темным — не знаю, кровь это или просто слезы. Она прижимает письмо к груди своими когтистыми иссохшими пальцами… Ну, вот что, сейчас я разложу цепь. По-моему, самое лучшее, что мы можем сделать, это разбить стекло. Разбить, собрать все осколки, и отправить их на сжигание, — голос Локвуда звучал спокойно и ровно, я слышала, как он позвякивает цепью.

— Погоди, Локвуд.

Я стояла, ничего не видя, чувствуя лишь прикосновение морозного воздуха к лицу, сосредоточилась, и открыла свои уши и сознание навстречу более тонким, потаенным вещам. Плач стал чуточку тише, а затем я уловила чуть слышный шепот и такое же едва ощутимое дыхание.

— Спрятала…

— Что? — спросила я. — Что ты спрятала?

— Люси, — сказал Локвуд. — Ты не видишь того, что вижу я. Ты не должна разговаривать с этой тварью. Это плохо кончится.

Локвуд взял меня под локоть, потянул вперед за собой. Я вошла в выложенный из цепи круг, шепот тут же оборвался, на секунду вернулся, и вновь исчез.

— Убери цепь, — потребовала я. — Мне не слышно.

— Спрятала, спрятала…

— Люси.

— Тише.

— Я его спрятала…

— Где оно? — спросила я. — Где?

— Там.

Я повернулась, чтобы посмотреть, и мое Зрение прояснилось. Краешком глаза я увидела контур окна, а в нем — фигуру, что была чернее темноты. Длинные волосы, сгорбленные плечи, странным образом поднятые над головой руки, скрюченные то ли в безумном танце, то ли в ходе какого-то жуткого колдовского обряда. Неестественно длинные пальцы, казалось, тянутся ко мне через всю комнату. Я вскрикнула. Почувствовала, как стоявший рядом со мной Локвуд ринулся вперед, взмахнул своей рапирой вперед и вверх. Длинные пальцы обломились, из каждого обрубка вырвался луч потустороннего света, и эти лучи разлетелись в стороны, словно переломленные в призме.

Мои уши разорвал дикий вопль. Затем раздался хруст разбитого стекла. И наступила блаженная тишина.

Мои барабанные перепонки распрямились, висевшее в комнате напряжение разрядилось. Сквозь разбитое окно в комнату проник розовый свет уличных фонарей с Нельсон-стрит, показались стоявшие в комнате предметы. Какой же маленькой оказалась при свете эта комната, казавшаяся до этого огромным пустым пространством! Обычная спальня с детской двухъярусной кроватью и несколькими стульями. Да еще с темным гардеробом, стоявшим у меня за спиной. Из-под двери в спальню потекли струйки теплого воздуха — как приятно было чувствовать их прикосновение к моим замерзшим лодыжкам! Локвуд стоял впереди меня с рапирой в вытянутой руке. Сквозь разбитое окно на улицу свисала железная цепь. В доме напротив светились огни. Из оконной рамы, как зубы, торчали осколки стекла.

Локвуд обернулся ко мне, тяжело дышал, пристально глядя на меня. Один глаз у него был прикрыт свалившейся на лоб непослушной прядью темных волос.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Разумеется, — ответила я и перевела свой взгляд на гардероб. — А что со мной могло случиться?

— Она напала на тебя, Люси. Ты бы видела ее лицо, когда с него сдуло вуаль.

— Нет, нет, — сказала я. — Все в порядке, она просто показала мне, где оно.

— Что оно?

— Не знаю. Мне трудно соображать. Помолчи, пожалуйста.

Я отодвинула Локвуда в сторону, а сама направилась к гардеробу. Он был большой и старый. Дерево, из которого был сделан этот бегемот, потемнело от времени, казалось почти черным. Дверцы гардероба были украшены резьбой, детальной и аккуратной, как это было принято в старину. Я потянула дверцу гардероба, она со скрипом отворилась. Внутри гардероба висели детские вещи, посыпанные белым порошком от моли. Я посмотрела на одежду, фыркнула, затем решительно отодвинула вешалки в сторону. Пол гардероба был сделан из цельного куска древесины. Если посмотреть со стороны, он поднимался над нижним краем гардероба почти на тридцать сантиметров. Я вытащила из кармашка рабочего пояса свой перочинный нож.

Над моим плечом наклонился Локвуд.

— Люси, ты что… — сказал он.

— Страшила в вуали показала мне место, где она что-то спрятала, — пробормотала я. — И мне кажется… Ага, есть!

Я догадалась вставить лезвие ножа в щель между полом гардероба и его задней стенкой. Затем нажала, и панель пошла вверх. Поднимаясь, она сбила с вешалок на пол половину одежды, но главное дело было сделано. Я убрала нож и достала вместо него свой фонарик.

— Вот оно, — сказала я. — Видишь?

Он лежал внутри пустой полости — пыльный, сложенный в несколько раз лист бумаги, скрепленный восковой печатью. На бумаге виднелись темные пятна. Может быть, кровь, может быть, слезы.

— Она показывала мне, где оно, — повторила я. — Тебе не стоило волноваться.

Локвуд кивнул, но лицо у него оставалось задумчивым. Он пристально посмотрел на меня и сказал.

— Возможно… — и тут вдруг весело, широко улыбнулся. — Больше всего меня утешает то, что чай, наверное, еще не успел остыть. Интересно, печенье она к нему догадается подать?

Мне хотелось петь от счастья. Мой инстинкт меня не подвел. Всего лишь нескольких секунд мне хватило, чтобы вступить в контакт с призраком и понять его намерения. Что ж, Локвуд способен видеть Явления, но я могу заглянуть еще глубже. Я могу находить спрятанные вещи. Иными словами, Источники. Локвуд придержал для меня дверцу гардероба, и я вылезла наружу. Улыбнулась Локвуду, сжала ему руку. Когда мы вышли на лестничную площадку, снизу до нас долетел дребезжащий голос миссис Петерс, она все еще продолжала распевать псалмы у себя на кухне.

7

Выяснилось, что письмо, которое мы нашли, было признанием призрака — точнее, признанием некоей Арабеллы Кроули, написанным в 1837 году, что совпадало с покроем платья на женщине с вуалью. В письме она признавалась в том, что задушила своего спящего мужа, но ей, судя по всему, удалось избежать наказания. Нераскаянная вина заставила дух миссис Кроули восстать из мертвых, но теперь, когда письмо найдено и ее вина стала известна, она уже вряд ли вернется сюда.

Во всяком случае, я именно так все себе представляла. Узнать об этом случае более подробно мне не оставил шансов Локвуд, он тем же утром отправил осколки разбитого стекла на сожжение в Кленкервелл, и убедил миссис Петерс в том, что спокойствия ради лучше сжечь и гардероб тоже. К моему неудовольствию, Локвуд вновь строго-настрого запретил мне пытаться вступать в контакт с призраками, если те полностью не заблокированы. Разумеется, я понимала, почему он так волнуется — на него давили воспоминания о печальной судьбе его собственной сестры, но, по-моему, он преувеличивал риск. Я все больше становилась уверена в том, что мой Дар сможет помочь мне обойти возможные в подобных случаях затруднения.

На протяжении нескольких следующих дней мы быстро и успешно завершили еще целый ряд дел. На эти задания Локвуд, Джордж и я выходили поодиночке.

Такой режим работы вызывал ряд проблем. Главная из них заключалась в том, что при таком плотном графике у нас совершенно не оставалось времени на то, чтобы проводить предварительные расследования, а это, должна я вам сказать, довольно рискованно. В результате в одну из ночей Локвуд едва-едва смог избежать призрачного прикосновения в церкви возле Олд-стрит. Он загнал своего призрака — это оказался Фантазм — за алтарь, и едва не проморгал второго Гостя, появившегося прямо у него за спиной. Если бы у него было время, Локвуд непременно выяснил бы заранее, что в этой церкви орудуют призраки убитых братьев-близнецов.

Сильно сказывалась и усталость тоже. Джордж позволил Луркеру, которого не заметил из-за переутомления возле шлюза Уайтчепел Лок, загнать себя в угол, и смог спастись, только нырнув вниз головой в канал. А я вообще заснула на своем посту во время расследования в пекарне и пропустила появление обугленного призрака, вылезшего из печи. Я проснулась только от запаха горелого мяса в тот самый момент, когда Гость почти уже коснулся моего лица своими почерневшими пальцами. Добавлю, что за этой сценой с огромным интересом наблюдал шепчущий череп. Он видел все, откровенно забавлялся, но и не подумал даже разбудить меня, мерзавец.