Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Ветлугина Анна Михайловна. Страница 56

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Страшный королевский суд в Вердене на берегу Адлера несомненно был вызван отчаянием Карла, потерявшего стольких друзей в один момент. Вскоре после этого события он изменил Саксонский капитулярий, внеся в него значительные смягчения. Отныне саксы считались полноправными жителями королевства и законы никак не ущемляли их. Также Его Величество начал развивать «каритасы» — центры помощи христианам других стран — от Испании до самого Иерусалима. Несмотря на столько созидательных действий, тень верденского суда ещё долго висела над Карлом. Резко раскритиковал это злодеяние Алкуин. Папа Адриан отмалчивался, не посылая обычных приветственных писем.

Постепенно всё стало налаживаться. Король справил Рождество в своём любимом Ахене и всерьёз задумался о Тассилоне, продолжавшем вести тайные переговоры с аварами. Шёл 783 год.

Когда весной Карл выехал в Саксонию, надеясь попутно заняться и баварскими делами, Хильдегарда не последовала за ним. Она снова была беременна, но не это остановило её. Похоже, присутствие супруга теперь скорее пугало её, чем радовало. Не захотела королева и оставаться одна в Ахене, где всё напоминало о прошедшем счастье. В итоге она обосновалась в небольшом уютном пфальце близ Меца, куда вызвала меня. Туда же спустя некоторое время прибыла Бертрада со своей верной Радегундой.

В эту весну королевскую семью, такую сплочённую, будто кто-то специально рассеял по свету. При королеве осталась только младшая дочь — двухлетняя Гизела. Старшие принцессы совершенствовали в Ахене знание языков и хорошие манеры. Первенца Хильдегарды, Карла Юного, отец уже давно обучал ратному делу. Средний Пипин, оправдывая своё звание Италийского короля, находился в Лангобардии с собственным двором, который ему подобрал отец. Даже младшего — четырёхлетнего Людовика — отправили в Аквитанию, где он скоро должен был стать королём. Изучал богословие в семейном королевском монастыре Прюм и самый старший из детей Карла — сын Гимильтруды, Пипин Горбун.

Стояли яркие весенние дни. Птицы пели и свистели на разные голоса, обустраивая гнезда в роще вокруг пфальца. Но настроение обитателей замка скорее подошло бы осени — тревоги, недомогания и грусть постоянно окружали обеих королев, передаваясь всем, кто находился рядом. Только маленькая Гизела весело топала по свежей весенней травке и радовалась цветам.

Тёплое ласковое солнышко располагало к праздности, несвойственной всем нам. Рядом с энергичным королём, ценящим каждое мгновение, не могло быть праздных людей. Сейчас же в его отсутствие мы погрузились в зачарованный сон, и даже погода застыла на месте...

Но однажды утром на горизонте появились облака в форме башен. Они росли, множились. К полудню в воздухе повисло напряжение. Вдалеке погромыхивало.

Я плохо переношу грозу с тех пор, как в детстве познакомился с ней слишком близко. Когда грохочет — мне хочется забиться в какое-нибудь строение, лучше каменное, и не высовывать носу. Понятно, что это удаётся далеко не всегда.

Сейчас я находился не в походе и срочных обязанностей не имел. Самое время удалиться в свою комнату. Вон уже как грохочет, и молнии сверкают всё ближе.

И тут я увидел Хильдегарду. Она быстро вышла из ворот замка и, переваливаясь, как утка, из-за огромного живота, поспешила к лесу. Похолодев от страха, я бросился за ней и нагнал уже у первых деревьев.

   — Ваше Величество! Опасно гулять сейчас, гроза собирается.

Она посмотрела на меня, словно не узнавая. Вдруг яростно вцепилась в ветку дерева и зашептала:

   — Я побуду здесь пока... не волнуйся, иди... мне нужно побыть здесь...

   — Я не могу допустить этого, Ваше Величество, пойдёмте в замок.

Она выпустила ветку и вымученно улыбнулась:

   — Мальчик, поцелованный молнией... ты всегда меня понимал... мне сейчас надо... кажется, срок пришёл...

Она снова со всей силы вцепилась в дерево.

У меня начали стучать зубы. Гром ударил совсем близко.

   — Ваше Величество... я сбегаю, позову Радегунду или... хотите, отнесу вас на руках?

   — Не надо, не зови, — сказала она почти спокойно. — Бертраде плохо нынче. Пусть побудет с ней. А я погуляю немножко, и...

Что-то изверглось из неё. Она стиснула мою руку, быстро зашептала, но в этот момент дождь забарабанил по листьям, и я не понял ни слова. Небеса разверзлись, под ногами у нас уже бурлили потоки. Она медленно оседала мне на руки. Я подхватил её и под ливнем потащил в замок через лужайку, моля Бога, чтобы нас не настигла молния.

   — Головы-то на плечах никогда не было, — изрекла Радегунда, увидев меня с королевой на руках, — отрубят, даже не заметишь.

   — Пошевеливайся! — закричал я на неё. — Не видишь, началось!

   — Неси в покои, — проворчала она, — умный, что ли? Разорался: «началось, началось!» Тут главное, чтобы хорошо закончилось!

В покои уже бежали лекаря и служанки. Мне велели выйти.

Наверное, я прошёл огромное расстояние, шагая взад-вперёд по своей комнате весь вечер и всю ночь. Прочитал множество молитв — а знал я их благодаря своей памяти больше, чем кто бы то ни было. Временами сквозь шум дождя слышались стоны и крики я вздрагивал, будто от удара, и снова продолжал шагать. К утру всё стихло.

Я осторожно покинул комнату, прошёл по коридорам к королевским покоям. У дверей сидела Радегунда. Глаза её опухли и покраснели.

   — Как? — робко спросил я, заранее готовый простить любую грубость.

   — Девочка, — ответила она, не глядя на меня. По щеке её ползла слеза.

   — Что? — Я почувствовал, как ноги немеют. — Что-то не... так? Слабенькая?

   — Слабенькая, — со злостью отозвалась камеристка, — хоть бы вообще её не было! — прерывисто вздохнув, она закончила: — Ушла королева...

И, безобразно скривив рот, заревела дурным голосом.

Обморок накрыл меня спасительной вязкой тьмой.

...Король после похорон поседел совершенно. На время он даже оставил дела, проводя целые дни в беседе с матерью. Он очень сблизился с ней, казалось, даже готов снова слушать её советы. Правда, говорила она теперь с трудом, превозмогая кашель. Я несколько раз читал им Августина, как в добрые старые времена.

Бертрада пережила Хильдегарду всего на два месяца. Не выжила и малютка, ставшая причиной смерти нашей дорогой королевы. Её назвали именем матери, но, кажется, не успели окрестить.

Не вынеся одиночества, Карл решил снова жениться. Послать брачное предложение византийской императрице ему помешала гордость. Похоже, он особо не перебирал, выбрав в жёны Фастраду, происходящую из семьи восточнофранкских аристократов. Главным аргументом для него оказалось её дальнее родство с Хильдегардой. Наверное, он ожидал, что новая супруга будет хоть чем-то напоминать ему ушедшую возлюбленную. Фастрада несомненно была хороша собой. Но разве можно походить на ту, чьё сердце болело о каждом голодном, на ту, о которой сказал Павел Диакон: «Её человеческая простота подобна лилии среди роз. Её красота освещена сердечным светом»?

Я переживал утрату с огромным трудом. Тоненькой ниточкой спасения для меня стало воспоминание о баронессе Имме, в которую я был влюблён в юности. Где она сейчас? Наверняка замужем и давно забыла о моём существовании. Но я хотя бы не видел её в гробу, а значит, мог утешать себя мечтаниями, пусть и несбыточными.

   — Афонсо, — сказал как-то король, — мы до сих пор неправильно использовали твой дар. С такой удивительной памятью тебе нужно стать архивариусом, соответственно прозвищу. Отныне ты назначаешься хранителем важнейших документов нашего королевства. Будешь помнить их содержание и местоположение, тебе доверят ключи от хранилища.

   — Благодарю вас, Ваше Величество.

   — Много ездить с такой должностью не придётся. Будешь сидеть в Ахене и следить за пополнением архива. Жалование тебе повысим...

   — Благодарю, — повторил я, склоняя голову. Вот и закончилось моё высокое служение. Не будет больше общения с королём, наполнявшим смыслом мою жизнь. Отныне мне предстоит скучать среди пыльных свитков, неинтересных для чтения и хранимых лишь из соображений порядка.