Убийство в запертой комнате - Макбейн Эд. Страница 26

Потом, конечно, она вспомнила все.

Она дотронулась рукой до затылка. Там, куда Вирджиния ударила ее рукояткой револьвера, вспухла огромная шишка. Анжелика осторожно дотронулась до головы, и ее пронзила адская боль. Боль пульсировала, и каждый новый толчок рождал в мозгу Анжелики ответные волны — дикого гнева. Она поднялась с пола, отряхнула юбку и метнула на Вирджинию взгляд, от которого обратилась бы в паническое бегство целая армия.

В этот момент она тоже была готова усомниться, что в бутылке действительно нитроглицерин.

Коттон Хоуз потрогал пальцем щеку — в том месте, где ствол револьвера прочертил кровавую полосу. Рану саднило. Он приложил к ней смоченный холодной водой носовой платок.

И в десятый раз подумал: вряд ли в бутылке нитроглицерин.

Стив Карелла, думала она.

Я убью Стива Кареллу. Я выстрелю в него и буду смотреть, как умирает этот подлец, а они не двинутся с места, потому что боятся этой бутылки.

Я поступила верно.

Другого способа у меня не было.

Все очень просто, размышляла она: жизнь за жизнь.

Жизнь Кареллы за жизнь моего Фрэнка. Это и есть справедливость.

До этого она как-то не задумывалась о том, что такое справедливость. Ее девичье имя было Вирджиния Макколи. Мать ее была ирландкой, отец — шотландцем. Их семья жила в Калмз-Пойнте, неподалеку от знаменитого моста, который связывал их часть города с Айзолой. Даже сейчас, много лет спустя, она испытывала приятную грусть, глядя на этот мост. Она играла под ним девчонкой, и для нее этот мост был волшебным — по нему можно было попасть в любую сторону. Настанет день, мечтала Вирджиния, когда она пройдет по этому мосту и окажется в краю, где полным-полно драгоценных камней и пряностей. В один прекрасный день она взберется по этому мосту на небеса и увидит людей в тюрбанах, караваны верблюдов и храмы со сверкающими золотыми крышами.

Она перешла этот мост и угодила в объятия человека по имени Фрэнк Додж.

Полицейские считали Фрэнка Доджа отъявленным подонком. В возрасте четырнадцати лет он был впервые арестован за хулиганское нападение на старика в Гровер-парке. Согласно закону он считался малолетним правонарушителем и поэтому отделался лишь выговором да постановкой на учет в участке. Между четырнадцатью и семнадцатью он неоднократно задерживался за мелкие правонарушения, но возраст, адвокат и наивный взгляд голубых глаз неизменно спасали его от колонии. Свое первое ограбление Додж совершил в девятнадцать.

Он уже больше не мог считаться несовершеннолетним правонарушителем. Мальчик повзрослел, и в его голубых глазах сквозила жестокость. На этот раз Доджа отправили в тюрьму на Бейли-Айленде. Когда он вышел на свободу, его ждала Вирджиния.

Для Вирджинии Фрэнк не был подонком.

Для нее он был человеком в тюрбане, который сидел на верблюде и открывал пред ней золотые ворота в волшебную страну. Фрэнк был человеком ее мечты.

Список правонарушений в досье Фрэнка Доджа был длиной с руку Вирджинии, но все равно он был человеком ее мечты, а с любовью, как известно, не спорят.

В сентябре 1953 года Фрэнк Додж устроил налет на бензоколонку. Служащий стал звать на помощь, и случилось так, что Стив Карелла как раз в этот момент ехал мимо, возвращаясь с работы домой. Услышав крики, он подъехал к бензоколонке и задержал налетчика, но до этого Фрэнк Додж успел выстрелить в служащего, отчего тот ослеп. Доджа снова отправили в тюрьму, на этот раз в Каслвью, где с такими, как он, особенно не церемонились. В первые же дни его пребывания там выяснилось, что Фрэнк Додж не из тех, кого называют идеальными заключенными. От него стонали не только надзиратели, но и соседи по камере. Фрэнк Додж постоянно нарушал тюремные правила, хотя, вполне возможно, эти правила в чем-то устарели.

Он подавал прошения о досрочном освобождении, но всякий раз безрезультатно. Его письма к жене, как могли заметить те, кто читал их в тюрьме по долгу службы, становились все более и более безутешными.

На второй год его пребывания в Каслвью оказалось, что он болен туберкулезом. Фрэнка Доджа перевели в тюремную больницу, где он вчера скончался.

А сегодня Вирджиния Додж, вооруженная револьвером и бутылкой с нитроглицерином, ждала человека, который стал причиной смерти ее Фрэнка. Она ни секунды не сомневалась, что всему виной Стив Карелла и больше никто. Если бы она не верила в это всей душой, у нее не хватило бы храбрости затеять такое безрассудное предприятие.

Самое удивительное заключалось в том, что пока все шло как по маслу. Все они боялись ее, и боялись не на шутку. Их страх вселял в нее чувство удовлетворения. Вирджиния и сама не могла бы объяснить, откуда взялось это чувство. Даже если бы она очень захотела, то не смогла бы выразить словами, почему восстала против общества, символом которого для нее стал Карелла, почему бросила вызов закону столь отчаянным образом. Разве нельзя было просто подождать Кареллу внизу и выстрелить ему в спину?

Разумеется, можно.

Не было решительно никакой необходимости делать такой мелодраматический жест, выносить свой приговор блюстителям закона, осудившим ее мужа, держать в своих руках их жизнь и смерть и разыгрывать из себя вершительницу судеб. Судеб тех людей, которые лишили ее всего, что она любила. Но, может быть, здесь скрыта какая-то неосознанная внутренняя необходимость?

Вирджиния сидела^ погрузившись в раздумья. Рука с револьвером не дрожала. В бутылке, что стояла перед ней на столе, отражались лампочки, висящие под потолком. Вирджиния мрачно улыбнулась.

Они небось думают и гадают, действительно ли в бутылке нитроглицерин.

— Ну, что вы на это скажете? — осведомился Баки.

— По-моему, чушь собачья, — сказал Джим. — Пойдем-ка лучше к испаночкам.

— Подождите минуту, — попросил Баки. — Как бы нам не оплошать. Всего минуту.

— Послушай, — сказал Джим. — Если тебе приспичило поиграть в полицейских и воров — валяй, развлекайся на здоровье. Лично мне неохота. Я хочу к испаночкам. Хочу на Мейсон-авеню. Хочу положить свою усталую голову на чью-то большую мягкую грудь. Я хочу кого-нибудь трахнуть, черт побери вас обоих!

— Испанки могут и подождать. А если это все же не чушь — что тогда?

— Исключено, — отрезал Сэмми.

— Здорово подмечено, — подтвердил Джим. — Исключено!

— Откуда вам знать? — недоверчиво спросил Баки.

— А оттуда, — сказал Сэмми, поблескивая очками, — что всякий, кто посмотрит на эту бумажку, сразу же скажет: чистая ерунда. Следственный отдел. Отчет. Господи, белиберда, да и только!

— Почему? — удивился Баки.

— Господи, Баки, ради всех святых, не будь остолопом. Отчет сотрудника детективного отдела! Знаешь, что он нашел?

— Нет, а что? — спросил Баки.

— То, что ты пишешь на пустой пачке из-под сигарет «Честерфилд» и посылаешь Джеку Уэббу, который в ответ присылает тебе пачку голубых листочков, а в прилачу пушку и свисток, чтобы ты никому не давал спать по ночам в своем районе. Липа все это, вот что.

— А мне этот листок кажется настоящим, — возразил Баки.

— Правда? Так, так. А почему тогда здесь нигде не указан город? А? Отвечай.

— Верно, не указан, но…

— Когда же ты наконец повзрослеешь, Баки? — сказал Джим. — Ты действуешь совершенно в стиле Бака Роджерса [19]. Только он посылал отчеты из космического детективного агентства.

— Ты хоть понимаешь, что тут написано? — поинтересовался Сэмми. — Сам посуди — женщина с револьвером и бутылкой нитроглицерина. Это же чушь!

— А что в этом такого невероятного? — спросил Баки.

— Абсолютно невероятно, — отрезал Сэмми. — Если эта сумасшедшая и в самом деле сидит там с револьвером и бутылкой нитроглицерина, как же, черт побери, этот твой детектив изловчился напечатать свой текст и выбросить его на улицу? Этого не может быть, Баки, потому что этого не может быть никогда.