Убийство в запертой комнате - Макбейн Эд. Страница 5

Я не имею права не то что командовать — рта раскрыть. Собственно, сейчас восемьдесят седьмым участком командует Вирджиния Додж, и так будет до тех пор, пока- не произойдет одно из двух — либо мы ее обезоружим, либо она дождется Стива Кареллу и убьет его.

Есть, правда, и третий вариант. Она распсихуется и саданет из револьвера в сумку, и все мы взлетим на воздух. Ну и грохот будет! Услышат даже в восемьдесят восьмом участке! Шефа в Главном управлении взрывная волна выбросит из кресла. Но это только в том случае, если в сумке у нее действительно нитроглицерин. Как это ни грустно, мы не имеем права вести себя так, словно в сумке у нее ничего нет. Придется исходить из того, что там у нее и вправду бутылка с нитроглицерином. Револьвер во всяком случае настоящий. Положеньице, однако. Ничего не попишешь, будем вести себя тихо и скромно. Никаких прыжков. Нитроглицерин взрывается от малейшего сотрясения. Интересно, где она его раздобыла? Наследство от супруга — потрошителя сейфов? Навряд ли. Потрошители сейфов давно не пользуются нитроглицерином. Слишком уж он непредсказуем…

Сидит, начиненная взрывчаткой! Неужели она так и ехала в подземке с этой сумочкой, подумал Бернс и мрачно улыбнулся.

Ладно, нитроглицерин, предположим, имеется. Будем исходить из этого. В таком случае всякая попытка отобрать сумку…

А что делать?

Ждать Кареллу. Когда, кстати, он придет? Который час?

Бернс взглянул на стенные часы. 5.07.

На улице еще светло. Может быть, чуть темнее, чем час назад, но все равно, за окном стоит прекрасный осенний день. Знает ли кто-нибудь из наших, что мы тут играем в бутылочку?..

Капитан Фрик, конечно, ни о чем не догадался. Осел! Ну почему под ним не загорится стул? Почему на его дурацкую башку не упадет кирпич?

Надо придумать, как выбраться из западни.

Интересно, курит она или нет?

Если курит… Так… По порядку… Предположим, курит. Отлично. Отлично. Тогда надо сделать так, чтобы она сняла сумку с колен и положила ее на стол. Это не трудно. Где сумка сейчас? На коленях. А в ней бутылочка с нитроглицерином. Любимая игрушка малютки Вирджинии. Предположим, мне удастся заставить ее положить сумку на стол. Как именно? Я предложу ей сигарету. Затем дам огоньку. Если я уроню зажженную спичку ей на колени, малютка Вирджиния отлетит на милю. И тогда я ей врежу.

Револьвер — черт с ним! Конечно, приятного мало, когда в тебя стреляют, но главное — убрать подальше бутылку. С револьверами я выяснял отношения уже много раз, но нитроглицерин — дело посерьезнее. Меня потом со стены ложкой соскребать будут.

Курит она или нет?

— Как ты поживаешь, Вирджиния? — спросил он.

— Бросьте вы!

— Что?

— Эти ваши учтивости. Не для того я пришла сюда, чтобы слушать всякую ерунду. Уже наслушалась в прошлый раз.

— Это было давно, Вирджиния.

— Пять лет, три месяца, семнадцать дней назад. Так-то!

— Мы не пишем законов, — мягко сказал Бернс. — Мы следим, чтобы они соблюдались. А тот, кто их нарушает…

— Обойдусь без лекций. Умер мой муж. Его посадил Стив Карелла. Мне этого достаточно.

— Стив только арестовал твоего мужа. Его вину установили присяжные, а приговор вынес судья.

— Но Карелла…

— Ты кое о чем забыла.

— О чем?

— Из-за твоего мужа ослеп человек.

— Это был несчастный случай.

— Человек ослеп, потому что твой муж выстрелил. А он нажал на спусковой крючок не случайно.

— Тот человек начал вопить: «Полиция!» Что бы вы сделали на месте Фрэнка?

— Для начала я не стал бы грабить бензоколонку.

— Правда? Честный лейтенант Бернс! Я кое-что слышала о вашем сыне. Великий полицейский и его сыночек-наркоман.

— Это тоже было давно, Вирджиния. Теперь с ним все в порядке.

Ему и сейчас было больно об этом думать. Хотя, конечно, не так больно, как тогда. Те дни были для Бернса пыткой. Он долго скрывал от своих подчиненных, что его единственный сын — заядлый наркоман, к тому же, возможно, замешанный в историю с убийством. Потом рассказал Стиву Карелле. Карелла взялся распутывать этот клубок и едва не поплатился жизнью. После того выстрела его жизнь висела на волоске, и Бернс ни за кого не молился так, как за Стива. Но теперь все было позади, сын порвал с наркотиками, семья уцелела, и только воспоминания отзывались в нем глухой болью. И надо же случиться такому, что именно Стиву Карелле, к которому Бернс относился как к старшему сыну, предстояло свидание с женщиной в черном. С той, что воплощала собою Смерть.

— Я очень рада, что с вашим сыном все в порядке, лейтенант, — произнесла Вирджиния с сарказмом. — Чего не скажешь о моем муже. Он-то умер. И убил его Карелла, понятно вам? В общем, хватит болтать глупости, давайте помолчим.

— А я поболтал бы еще чуть-чуть.

— Только не вслух, а про себя. Мне это не интересно.

Бернс уселся на край стола. Вирджиния поправила сумку на коленях, не отводя от нее револьвера.

— Не приближайтесь, лейтенант. Последний раз предупреждаю!

— Что ты задумала, Вирджиния?

— Я уже говорила. Когда придет Карелла, я его застрелю. А потом уйду. Если же кто-то попробует мне помешать, я брошу на пол сумку с нитроглицерином.

— А если я отберу у тебя револьвер?

— На вашем месте я бы этого не делала. Лучше не пытайтесь.

— На что ты рассчитываешь?

— На то, что никто из вас не герой. Да и чья жизнь вам дороже — ваша собственная или Кареллы? Если вы вздумаете отбирать у меня револьвер, нитроглицерин вполне может взорваться. И всем вам конец. Кареллу-то вы спасете. Зато себя погубите.

— Карелла значит для меня очень многое. Я готов отдать за него жизнь.

— Серьезно? А для тех троих? Они тоже готовы отдать за него жизнь? Они согласны умереть за те гроши, которые им платят городские власти? На вашем месте, лейтенант, я бы выяснила, кто из ваших людей готов отдать жизнь за Кареллу, а кто нет. Спросите их!

Но лейтенанту вовсе не хотелось спрашивать об этом. Все, кто попался в ловушку вместе с ним, не раз проявляли стойкость и мужество. Однако храбрости вообще не бывает, она определяется конкретными обстоятельствами. Согласятся ли эти люди пойти на риск, если расплатой за неудачу будет немедленная смерть? Лейтенант не был в этом уверен. Если бы его подчиненным пришлось выбирать между ними самими и Кареллой, они, скорее всего, выбрали бы себя. Эгоистично? Наверное. Бесчеловечно? Очень может быть. Но жизнь человека — не товар, и если она пришла в негодность, в универмаге новую не купишь. Жизнью приходится дорожить. И даже любя Кареллу (а словом «любить» Бернс не бросался направо и налево), лейтенант не решался задать вопрос самому себе: «Карелла или я?» Он догадывался, каким будет ответ, это его и страшило.

— Сколько тебе лет, Вирджиния?

— Какая разница?

— Хотелось бы знать.

— Тридцать два.

Бернс кивнул.

— Выгляжу старше, да?

— Немножко.

— Лет на двадцать! И за это тоже спасибо Карелле. Вы бывали когда-нибудь в тюрьме Каслвью, лейтенант? Это место не для людей, а для скота, и Карелла отправил туда моего Фрэнка. Знаете, как быстро проходит молодость? Как умирает красота, когда ты мучаешься и что-то все время гложет тебя изнутри?

— Каслвью, конечно, не самая лучшая тюрьма в мире, и все-таки…

— Это застенок! — крикнула Вирджиния. — Вы хоть раз были внутри? Грязь, мрак. Духота, теснотища, гниль, вонь. Эту вонь чуешь за милю, лейтенант. Кому мешал Фрэнк? Да, он нарушал их порядки. Потому что он не скотина, а человек. Он не мог снести, что с ним обращаются как с животным, вот его и объявили смутьяном.

— Да, но нельзя же…

— А вам известно, что в Каслвью заключенным запрещено разговаривать во время работы? Что уборных там нет, а в камерах стоят параши? Вы знаете, как воняет в ка-мерах-клетушках? Там дышать нечем! А мой Фрэнк был очень больным человеком. Подумал ли об этом Карелла, когда совершал свой великий подвиг — арестовал моего мужа? Куда там!

— Он не совершал никаких подвигов. Он делал то, что ему положено. Пойми, наконец, Карелла — полицейский. Он выполнял свой долг.