Бабочка в янтаре (СИ) - Руднев Александр Викторович. Страница 24

Затем покойников Егор видел еще не раз, но реагировал уже спокойнее, поймав однажды себя на мысли, что со временем стал более безразличен к чужой смерти. С какой-то необъяснимой подростковой бравадой он понимал, что преодолел незримую черту, после которой мертвое тело воспринимается не более чем органические соединения, подверженные разложению, считая такое рациональное отношение к усопшим необходимым условием взросления.

Так уж случилось, что не приходилось Астахову терять близких людей, да и некого, по сути, было терять. Друзей не приобрел, родителей не знал, девушки, и те долго не задерживались.

Когда же он увидел Милу там, в душевой, ему почудилось, что это он сам обескровленный лежит в липкой подсыхающей луже и смотрит в реальный мир откуда-то извне. И пустота! Бесконечная, жуткая, неживая. Словно оторвалась часть его самого и безвозвратно упала в зияющую под ногами бездну.

Как бы то ни было, но он теперь главный подозреваемый. Да еще и в полном неведении. Перебирая возможные варианты объяснений, Астахов, стараясь подавить подступающее отчаяние, понимал, что его злоключения, связанные с компанией «Фобос» имеют свое неизбежное и преотвратительное продолжение. Вся эта история с убийством, наверняка, рассчитана на то, чтобы вывести его из игры и запугать. Между тем, мысль о том, что его с легкостью признают виновным, уже давно назойливо скребущая мозг, казалась теперь не такой уж абсурдной.

Егор вдруг вспомнил свою жизнь на Галилее, расписанную по часам, хотя и казавшуюся в последнее время монотонной и утомительной. Он двигался к понятной и вполне осязаемой цели, не раз представляя себя на вершине карьерной лестницы, понимая, что нужно изрядно попотеть, чтобы приблизиться к ней хотя бы на несколько шагов. И он шагал, упрямо, падая и поднимаясь. Ведь там, куда он устремлял свой пытливый взор, его ждала качественно иная жизнь, захватывающая и наполненная высоким смыслом. И что теперь? Разве об этом он мечтал? Егор огляделся и сплюнул.

Конечно, можно сколько угодно себя успокаивать и убеждать, что все происходящее — это ошибка, скоро все поймут и извинятся перед ним, обеспечат полную безопасность и вызовут специальную комиссию для расследования фактов вопиющего беззакония. Только всем своим нутром Астахов даже не понимал, а чувствовал, что стал участником каких-то непостижимых событий, и его судьба заботила таинственных режиссеров этого жутковатого кино не более, чем участь кролика, которому полагалось в кадре стать центральным блюдом праздничного стола.

Он уже несколько часов изучал выцветший бледный потолок, а за ним никто не приходил. Не то чтобы это обстоятельство удручало Егора, где-то в душе он даже надеялся, что все обойдется без изнурительного допроса. Мало ли по каким правилам его здесь проводят, и какие пытки у них разрешены?

Еще вчера эти страхи показались бы ему смехотворными, потому как уже несколько столетий подследственных не пытали в силу примитивности и неэффективности такого способа получения показаний. На этот счет у Корпорации были свои правила. Однако, оказавшись в изоляции несправедливо обвиненным в ужасном злодеянии, за сотни световых лет от тех, кто мог бы за него вступиться и во всем разобраться, он готов был поверить во что угодно, только не в торжество законов в этой злосчастной колонии.

Между тем, столь долгое отсутствие внимания к его персоне со стороны следствия могло означать, что в его деле попросту нет никаких неясностей и белых пятен, и допрос самого преступника, по сути, ничего не изменит. Именно эта мысль делала ожидание мучительным, и участь его казалась еще более безрадостной.

Как бы не старался Егор применить все свои знания по самогипнозу, но усмирить мечущуюся психику не удавалось. В какой-то момент ему показалось, что он теряет рассудок, но гнусавый голос, раздавшийся прямо из стены, вырвал его из потустороннего состояния и вернул в реальность.

Заключенный Астахов, приготовьтесь к открытию двери. Вам надлежит пройти для допроса в бокс номер три.

Что значило, приготовиться к открытию двери, Егор не знал, однако, приподнявшись на кровати, он спустил ноги на пол, чувствуя, как по телу пробежала волна напряжения.

Дверь медленно отошла в сторону, открывая выход в коридор. Механический голос, доносящийся из стен, еще раз назвал номер бокса, куда следовало идти, однако Астахов не спешил выходить из своей камеры, помня о браслете.

Успокойтесь, мистер Астахов, — пропел монотонно голос, — Ваши биоритмы превышают допустимое значение. Браслет реагирует на Ваши нервные импульсы.

Видимо, электроника фиксировала его состояние и не отключала систему безопасности, пока он не успокоится. Уж чего-чего, а технологии по контролю за арестованными были на высоте. Человечество всегда изолировало себе подобных, не вписывающихся по разным параметрам в установленные рамки, и способы усмирения арестантов совершенствовались на десятилетия вперед.

Наконец, на табло браслета загорелась зеленая зона, и Егор, поглядывая на щиколотку, неуверенно направился к выходу. Ни в коридоре, ни на площадках перед боксами охраны не было, вероятно, все передвижения заключенных контролировались дистанционно с помощью видеонаблюдения и звуковых команд.

В третьем боксе у стены напротив входа за большим блестящим столом сидел Лоу и изучал свои руки. Вид у него был болезненный и неряшливый. Подняв взгляд на вошедшего Астахова, судебный следователь кивнул на стоящий в центре помещения тяжелый железный стул.

— Садитесь.

Егор ждал вопросы, но Лоу молчал, пристально рассматривая его, словно хотел прочесть мысли. Потом откинулся в кресле и прикрыл глаза. После нескольких минут тишины, Егор заерзал и подал голос.

— А разве мне не положен адвокат?

Зыркнув на него, Лоу щелкнул какой-то кнопкой и официальным тоном произнес, обращаясь к кому-то невидимому.

— Допрос подозреваемого Астахова сто пятнадцатые сутки по местному исчислению, две тысячи семьсот тридцать седьмого года земного времени, колония Тиберон шестнадцать. Назовите себя.

Теперь следователь обращался к нему.

Допрос продолжался уже больше часа. Егор рассказал все, что знал, собственно, скрывать ему было нечего. Лоу слушал внимательно, не перебивая и практически не задавая вопросов. Несколько раз он вставал, прохаживался по комнате, замыкая руки за спиной, потом подходил к стене, отвернувшись от Астахова и проводил по ней пальцем, словно чертил какие-то странные замысловатые знаки. Когда рассказ был окончен, следователь не сразу заметил что подозреваемый умолк. Когда же он повернулся, Егор нахмурился. Вид полицейского говорил о том, что его разум сейчас не здесь, среди серых осыпавшихся стен комнаты для допросов, а где-то далеко за пределами этого подвального помещения. Лоу рассеянно взглянул на Егора и вернулся в кресло.

— Вы закончили? — спросил он уныло, словно, заранее знал все, что он скажет.

Казалось, ответ его не интересовал вовсе. У Астахова защемило в груди. Неужели действительно все уже решено? К чему тогда этот цирк? В животе завозилась неприятная тянущая боль.

Однако в поведении Лоу появилось что-то необычное, хотя откуда Егору знать, как ведут себя следователи обычно. С полицией он сталкивался нечасто, да и то, по мелочи. В общем, чиновник явно мыслями продолжал пребывать где-то в другом месте, причем, судя по всему, те не доставляли ему особой радости. Ничем Лоу свое смятение не выдавал, но у Астахова на этот счет были свои соображения.

— Что со мной будет? — осторожно спросил Егор.

Словно, очнувшись, следователь вздрогнул и уставился на него. Что бы тот не скрывал, Астахова эта недосказанность стала раздражать, и он постарался изобразить на лице нетерпение. Однако, несмотря на то, что Егор приготовился ловить каждое слово, голос следователя все равно пронзил тишину неожиданно, заставив его сжаться.

— У Вас есть возможность вернуться в гостевой купол.

— Я не понимаю, — Егор нахмурился.