Римская карусель (СИ) - Дельта Марк. Страница 73

   На пути из Афин в Элевсин было еще одно водное препятствие - небольшой стремительный поток, через который был перекинут узкий мост. К тому времени, когда процессия дошла до него, уже стали опускаться сумерки.

   Кассия испытывала не совсем привычные ощущения. Кожа ее тела стала горячей. Ноги были такими теплыми, что ей казалось, будто она смогла бы долго идти босой по льду, не чувствуя никакого холода. В веках появилась удивительная, никогда прежде не знаемая легкость, и глаза сами собой распахнулись настежь. Кассия с интересом покосилась на лица соседей. В полумраке, лишь частично рассеивавшемся светом коптящих факелов, Кассия увидела лицо щеголя, недавно пытавшегося ухаживать за ней во время "шуток на мосту". Оно было странно румяным и сияющим, а в широко раскрытых, неестественно блестящих глазах застыло выражение торжественности и какой-то яростной готовности.

   За мостиком все стали произносить особую фразу, которую разучили заранее.

   - Я постилась, - проговорила Кассия, и собственный голос показался ей неузнаваемо гулким, гудящим где-то внутри ее естества. - Я пила кикеон. Я брала предметы из большой корзины и совершала ритуал, перекладывая их в малую корзину. А оттуда я переложила их обратно в большую.

   Слова утратили для Кассии смысл. Важным было только их звучание, это гудение, гревшее грудь, заставлявшее трепетать сердце. Все сомнения вдруг отхлынули.

   - Иакх! - крикнул кто, и тысячи голосов подхватили: - Иакх! Иакх!

   Была уже ночь, когда процессия с криками "Иакх!", с трепещущими на ветру огнями факелов, вступила в священные пределы Элевсина. Усталости после перехода, длившегося целый день, никто не чувствовал. Волшебный напиток давал силы и легкость не только глазам, но и всему телу. Чувство голода тоже исчезло.

   Миновав триумфальные арки, установленные при императорах династии Антонинов - Адриане, Антонине Благочестивом и Марке Аврелии, - небольшие храмы Артемиды Привратницы и Посейдона, святилище Гекаты, Большие и Малые пропилеи, колодец, возле которого когда-то присела в своем безутешном горе Деметра, мисты пришли на большую площадь перед Телестерием.

   Кассия, бывшая в первых рядах посвященных, вскоре оказалась внутри храма, и ее взору предстал лес колонн. Теперь все факелы были погашены, кроме двух, которые держал в обеих руках дадух - второй по значимости после иерофанта жрец, факелоносец элевсинских мистерий. Света этих двух маленьких костерков на шестах было мало, но и его оказалось достаточно, чтобы увидеть, что расположенные на небольших расстояниях друг от друга колонны заполняют собой весь этот огромный зал. Лишь в середине его, рядом со статуями Матери и Дочери стояло небольшое, покрытое крышей возвышение с троном, на котором рядом с огромным гонгом восседал теперь иерофант. Мисты поднялись на широкие ступени трибун, окружавшие зал с разных сторон.

   Факелы погасли, и в темноте зазвучал негромкий хор. Голоса были странными, неземными, нельзя было понять, где женские, а где мужские. Слова гомеровского гимна смешивались с далеким гулом моря, со свистом ветра и, как почему-то стало казаться Кассии, с полетом звезд.

   Им вторили мерные удары гонга, наполнявшие громоподобными раскатами обширное пространство храма и слышимые далеко за пределами священной территории. Это были звуки царства мертвых. Именно с таким громом разверзлась земля перед Корой, когда из трещины выехала колесница похитителя.

   - Блажен тот человек Земли, кто видел это! - пели голоса. - Тот, кто не был посвящен в эти святые мистерии, остается трупом во мраке и тьме.

   Вспомнив наставления мистагога и глашатаев, Кассия попыталась думать о горе Цереры, повсюду ищущей свою дочь Прозерпину. Сначала ничего не получалось, и мысли путались, отвлекались на звуки голосов, но, затем, вернувшись к греческим именам богинь - Деметра и Кора-Персефона, - Кассия вдруг забыла обо всем, что происходило вокруг. Не думая о том, можно это делать или нет, Кассия опустилась и села на прохладный камень трибуны. Так же поступили сотни других мистов, но она об этом не знала. В кромешной тьме Кассия осталась наедине со своими мыслями, неожиданно переставшими ей подчиняться.

   Дочери должно быть намного страшнее, чем матери, поняла вдруг Кассия. Ведь она еще даже не знает, почему оказалась в подземелье, откуда не может вырваться. Ей невдомек, что бог смерти со многими именами хочет сделать ее царицей. Тем более, что она еще совсем маленькая девочка. Кора. Ей всего шесть лет.

   Почему шесть?

   Кассия вообразила-увидела-вспомнила образ черноглазой женщины. Волосами ей служили ниспадающие до плеч густые переплетения стеблей, листьев и цветов. Это была богиня-мать Деметра. Глядя неотрывным взором в глаза своей дочери Кассии-Персефоны, женщина велела:

   "Смотри в глаза своей матери!".

   Ее зрачки, а затем и радужные оболочки стали менять цвет точно так же, как это умеет делать море. Они становились из черных темно-карими, затем светло-карими, затем зеленовато-желтыми. И шестилетняя девочка, заточенная в подземелье, увидела, что это ее мать, рыжеволосая, как и она сама, Луцилла.

   Чей-то вскрик словно подал сигнал остальным погруженным в темноту участникам церемонии. То здесь, то там во мраке раздавались звуки плача, рыдания, тихого смеха, чей-то хохот. Все это вместе с голосами хора и ударами грома смешалось в одну неразличимую звуковую паутину, повисшую где-то под потолком подвала, где сидела маленькая девочка.

   В углу капала вода. Кассия лежала на матрасе, укрытая грубым солдатским одеялом, которое бросил ей стражник. Капли стучали непрерывно. Вода постепенно покрывала земляной пол безрадостного помещения. Кассия, зная, что находится в элевсинском храме, была бессильна остановить эту сцену. Она понимала, что напряжением воли могла бы встряхнуть с себя наваждение, но что-то в ней требовало прожить его до конца.

   Девочка хотела от матери того, чего та дать не могла: тепла. Девочка чувствовала себя оставленной, незащищенной и брошенной. Мать не приходила ей на помощь. Сегодняшняя Кассия неожиданно обнаружила, как жестоко она страдала без внешних проявлений любви Луциллы. Это открытие ее разозлило. Не для того она в течение столетий стремилась в Элевсин, чтобы какая-то сила начала внушать ей, будто ей очень важна та никчемная, неверная, холодная женщина, своей распутной трусливостью погубившая отца.

   Однако вода продолжала подниматься и уже затопила матрас. Девочка вскочила. Щиколотки ее были в воде, и ей становилось холодно. Внутренний жар, вызванный таинственным напитком, куда-то исчез. Теперь мороз сковал все члены и прочно утвердился в костях и крови, во внутренних органах. Одеяло девочку не спасет. Отогреть ее могла только мать, но та не шла ей на помощь!

   Возникло незваное понимание: Кассия вмиг отказалась бы от всего своего высокомерного презрения к Луцилле за одно лишь мгновение материнской ласки.

   Слова хора стали доходить до сознания посвященной. Кажется, то уже были строки не Гомера, а Пиндара:

   - Блажен тот, кто, увидев это, ступает на путь в подземное царство. Он знает конец жизни, также как и ее божественное начало!

   "Смотри в глаза своей дочери!" - велела вдруг богиня.

   Повинуясь приказу, Кассия Луцилла отождествилась со своим вторым именем. Она стала рыжеволосой женой Секста Старшего, лишенной дочерней любви. Луциллой, которая, подобно Деметре, всю жизнь искала свою дочь, но, в отличие от богини, так и не нашла ее. Луциллой, тосковавшей по Кассии, но неспособной выразить ей свою любовь из-за собственной ледяной скованности, ибо лед был ее природой.

   Лишь теперь стало понятно, почему от горя Деметры исчезли все всходы на земле, почему деревья, кусты и травы перестали расти, цвести и давать плоды.

   Мать и Дочь были едины. В великой богине плодородия и урожаев таилась частичка ее дочери, в великой богине смерти - частица ее матери.