Подари мне пламя. Чернильная мышь (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт". Страница 20

— Ах, не получилось, — осклабился Оршез, придвигаясь все ближе. — Бедная девочка… Тупая сучка, у которой не хватило ума проверить, дома ли хозяин. Да ты хоть знаешь, дрянь, в какие неприятности меня втравила?

— Пустите… Я закричу…

— Только попробуй! Монтроза ты умаслила, но со мной такое не пройдет. Не смогла, значит? А уехать под утро в его экипаже — смогла? Что хлопаешь глазами — я ждал возле дома. Три часа сидел, как последний болван! Чтобы какая-то шлюха меня…

Не пытаясь больше ничего сказать, Маред отчаянно пнула его ногой, путаясь в юбке и жалея, что сменила верные ботинки на легкие туфли. Удар вышел совсем слабым, да и бить стоило гораздо выше, как учил ее Конопушка Майкл, сын их грума. Но тогда Маред не носила корсет и плотную юбку.

— А вот за это я с тобой особо поговорю, — с исказившимся лицом пообещал Оршез, таща ее с крыльца. — Ну-ка, пошла в эки…

Распахнувшаяся дверь едва не ударила его в лицо, чувствительно задев по руке.

— Поли-и-иция! Поли-и-иция!

Голос тье Румстронг, вывалившейся из двери, показался Маред музыкой фей.

— Отойди от нее, негодяй! — потребовала величественная в праведном гневе тье, толкая Оршеза бюстом, по размерам и форме достойным украсить бушприт королевского фрегата.

Голос у тье Румстронг тоже наводил на мысли о флоте. О корабельной сирене, например. Вдобавок сегодня на ней было особенно нарядное платье: красное, в лиловых и желтых цветах размером с ладонь, и неудивительно, что Оршез отшатнулся от такого впечатляющего зрелища, выпустив руку Маред.

— Вы посмотрите на него, добрые люди Лундена! Среди бела дня приставать к почтенной женщине, добропорядочной вдове! Думаешь, коли в экипаже приехал, так тебе тут все можно?

Гнев тье Румстронг набирал обороты. Маред, вжавшись в угол между дверью и перилами крыльца, даже предпочла бы, чтоб домохозяйка вела себя потише… Но Оршез отошел на шаг, потом на второй…

— Мерзавец! Чтоб у тебя руки отсохли! Чтоб тебя наизнанку вывернуло и перекособочило! Житья от вас нет, честной женщине по улице не пройти! Полиция! Полиция-я-я! Да где их, дармоедов, носит, когда в кои-то веки нужны? Ну, ничего, и без них справимся!

Подобрав юбки, тье Румстронг парой шагов слетела с крыльца, надвигаясь на Оршеза с неотвратимостью Дикой Охоты, и тьен не выдержал. Помянув сквозь зубы сумасшедшую бабу, он боком двинулся по дорожке, пытаясь сохранить видимость достоинства.

— Это я-то сумасшедшая? Ах ты, сморчок! Это я-то баба? Мерин холощеный! Сала протухшего кусок! Да чтоб тебе только с баньши обниматься!

Уперев руки в мощные бедра, обтянутые ало-желто-лиловым, тье Румстронг еще с минуту стояла на дорожке, выкрикивая вслед позорно сбежавшему тьену подробности его бесславной жизни, происхождения и непристойных пристрастий. Потом повернулась к онемевшей и боящейся шевельнуться Маред:

— Ну, что встала, девочка? Иди наверх или куда ты там шла. Этот гриб червивый сюда больше не вернется, а если посмеет — ты меня только кликни. Или я не вижу разницу между девкой и приличной женщиной? Кого он вздумал за руки хватать? Да еще у меня на крыльце! Здесь приличный дом, а не бордель какой-нибудь… Иди и учись, раз уж такая твоя судьба.

— Спасибо, тье Румстронг, — дрожащими от накатившего вдруг страха и стыда губами проговорила Маред. — Спасибо вам. Благослови вас Бри-ги…

— Иди уж, — хмыкнула хозяйка. — Совсем лица нет, вон, как побелела. Чаю выпей, что ли. Сидишь по ночам, все учишься… Смотри, высохнешь — никто снова замуж не возьмет. А ты же еще молодая, куда тебе вдовье колечко всю жизнь таскать. Эх, дурехи, вы, дурехи…

Она величественно поплыла по дорожке прочь от Маред, вскоре скрывшись за забором. Маред же, переведя дух, мышкой шмыгнула в холл и помчалась по лестнице наверх, надеясь, что военные действия тье Румстронг в защиту ее добродетели не привлекли внимания всего дома. Напрасные надежды, конечно, такого развлечения местные злые языки не упустят.

Когда дверь квартиры защелкнулась позади Маред, она в изнеможении скинула туфли, уронила на кровать сумочку и упала на стул. Светлые боги, благословите почтенную тье Румстронг. А ведь Маред даже имени ее не знает — никогда в голову не приходило спросить. Но как стыдно и неприятно! Теперь пересудов не оберешься, да и отсрочка временная — Оршез еще вернется. Или подкараулит ее в другом месте, не будет же она вечно отсиживаться под крылышком грозной тье домовладелицы. Нет, это просто маленькая удача, не больше. Что делать? Бросить Университет, платить за который нечем, и бежать из Лундена? Ведь о том, чтобы принять предложение Монтроза, и речи быть не может, верно?

Маред глянула в окно на плавящиеся в мареве силуэты башен и тихонько, бессильно и зло заплакала.

Флория проскользнула в дверь совершенно бесшумно, не стукнув остреньким каблучком, не шелестя пышной юбкой светло-бирюзового платья, больше подходящего для вечернего приема, чем для частного визита. Впрочем, она всегда одевалась чуть-чуть наряднее, чем позволял этикет, и Алексу это нравилось. Ведь она одевалась для него. И раздевалась — тоже.

Прокравшись сначала по паркету, а потом по роскошному циньскому ковру, она сбросила туфельки и опустилась на колени возле кресла Алекса. Глянула из-под полуопущенных ресниц на пустой бокал, затем на Алекса, мгновенно оценила… Умница же. Знает, что днем хозяин без особых причин в одиночку не пьет. Склонила голову так, что несколько платиновых прядей, расчетливо выбившихся из прически в античном стиле, упали на лицо, оттеняя безупречность линии скул.

— Доброго дня, моя Незабудочка, — мягко сказал Алекс. — Ну, рассказывай. Что ты изволила устроить на моей вечеринке и, главное, зачем?

— Простите, хозяин…

— Я тебе велел рассказывать, а не просить прощения, — еще мягче напомнил Алекс. — Последнее ты еще успеешь.

Он уронил руку на хрупкое плечико под бирюзовым шелком, погладил. Как всегда восхитился продуманностью образа нежной целомудренной девочки — и это в двадцать шесть лет! Хотя на вид Флории с трудом можно дать больше семнадцати, если не заглядывать в глаза. Статуэточка фарфоровая…

Впервые увидев изящное белокурое чудо на очередном приеме, устроенном Шэннон, Алекс едва не возмутился присутствию ребенка. Но потом разглядел, что девица, тянущая разноцветный коктейль, не так уж и юна. Откровенное розовое платье и черные кружевные перчатки до локтя — вызывающее и почти смешное сочетание, но ей почему-то шло. Впрочем, на приемах Шэннон трудно было кого-то удивить странным нарядом, это была их изюминка: карнавальный стиль, балансирующий между пошлостью и изысканностью.

— Кто ее покровитель? — на правах старого друга поинтересовался Алекс у Шэннон.

Как раз в этот момент чудо поправило обрамляющий лицо белоснежный локон, сверкнув в сторону Алекса неприлично большими голубыми глазищами.

— Нравится? — усмехнулась Шэннон. — Временно — никто. Прежний уехал в Лютецию, и девочка ищет нового. Познакомить вас?

— А ты уверена, что мои предпочтения придутся ей по вкусу? — усмехнулся в ответ Алекс.

— Вполне, — равнодушно бросила Шэннон. — Ты не смотри, что она выглядит нежным цветочком — характер у крошки еще тот, не говоря уж о запросах к содержанию. Но дисциплину понимает и в постели — огонь.

— Сама проверяла? — шутливо поднял бровь Алекс. — Хорошо-хорошо, поверю на слово.

Шэннон подвела его к девице, при их приближении скромно опустившей взгляд.

— Флория, милочка, позволь представить тебе лэрда Александра Монтроза. Он мой давний и хороший друг. Лэрд Монтроз — тьеда Флория Бёрнс.

— Рада знакомству, — хрустальным голоском поздоровалась Флория, не поднимая глаз.

— Простите, я вас оставлю. Уверена, лэрд Монтроз будет прекрасным собеседником.

Шэннон отошла к другим гостям — у хозяйки приема забот всегда хватает. Алекс еще несколько мгновений изучал Флорию, пока не заметил, что та, в свою очередь, кидает на него кокетливые взгляды из-под пушистых ресниц, словно и не разглядывала до этого в открытую.