Лицо под маской (СИ) - Дашевская Анна Викторовна "Martann". Страница 22

По закону подлости, первым мне на глаза попалось письмо от матери. В принципе, можно и не читать — я неплохо изучила набор презрительных определений, которыми она могла бы меня осыпать. Но, если я струшу и не открою письма, в Бостон не уйдет сообщение о его прочтении. И миссис Ван Дер Валлен сразу поймет, что ее дочь струсила. Поэтому я вздохнула и нажала на значок «открыть».

Прочтя короткие шесть строчек, я с трудом подавила желание протереть глаза: моя почтеннейшая матушка мягко (мягко!) укоряла меня за то, что я так долго не давала о себе знать, всячески одобряла мои приобретения (включая Ка’Виченте) и ни словом не упоминала проданную собственность. Меня слегка журили и просили оставаться на связи…

Очень интересно. Надо бы попросить кого-то из коллег-психологов проверить, не настигла ли почтенную даму какая-нибудь потеря памяти или иной Альцгеймер.

Ладно, а что мне пишет Альма?

Моя секретарша была деловитой, как такса. Она уже выполнила все распоряжения в части связи с солиситором, переговорила с тремя кандидатами на должность управляющего клиникой, и две анкеты дожидаются моего внимания в приложении. Сама же мисс Хендерсон послезавтра отплывает рейсом «Аквитанской волчицы», и через пять дней рассчитывает связаться со мной из Кале.

Снилась мне такая чушь, что я несколько раз просыпалась от собственных вскриков. Наконец, в какой-то момент, когда за окном уже начало чуточку сереть, матрас рядом со мной прогнулся, и меня боднули в локоть, сказав «Мррррр».

— Руди, — пробормотала я, подтащила кота к себе поближе и уснула без сновидений.

Родерико отложил в сторону историю болезни и посмотрел на Пьетро Контарини.

— Этот документ страдает прискорбной неполнотой, — сказал он невыразительно. — Мне хотелось бы поговорить с… эээ… доктором Венсаном, который предпринял эту попытку операции.

— К сожалению, — Контарини развел руками, — доктор Венсан погиб вскоре после этого.

— Каким образом?

— Он был в отпуске, в горах. Как мне сказали, лыжа наткнулась на камень, и он чрезвычайно неудачно упал, головой о камень. Шлем раскололся, ну, и…

— Понятно. — Ди Майо помолчал, потом задал вопрос, — Насколько мне известно, была еще одна попытка, но я не вижу этих записей.

— У нас их нет, — Пьетро вздохнул. — Та операция проводилась… без контроля Клана. Карло сам нашел врача, но тот тоже не справился.

— Что нам о нем известно?

— Практически ничего. Он был лишен лицензии по решению Гильдии медиков, работал на Ночную гильдию. Карло его посоветовали его приятели… — Тут Контарини брезгливо поморщился. — Как нам удалось узнать, пару месяцев назад его убили в драке.

— Прелестно, — Родерико откинулся в кресле и посмотрел на меня. — Нора, во что ты меня втянула? Два врача, пытавшихся снять посмертное проклятие с испорченного мальчишки, довольно быстро погибли. Ты хочешь стать третьей?

— Не хочу, — я покачала головой. — Но проклятие можно попытаться снять.

— Как? — Пьетро вскочил и снова сел, обхватив руками голову. — Неужели вы думаете, что маги нашего клана не пытались этого сделать?

Я пожала плечами.

— Возможно, у них не было в руках вот этой информации?

Достав из кармана кристалл памяти, я вложила его в коммуникатор, подождала, пока развернется в воздухе виртуальный лист из «Ежегодника магической Академии Лютеции» и развернула текст к Пьетро. Быстро пробежав его глазами, тот довольно спокойно спросил:

— А кто автор?

— Профессор Редфилд. Она, вообще-то, боевик, но, насколько мне известно, интересуется смежными дисциплинами. Так вот, она занималась, во-первых, природой проклятий, и, во-вторых, вопросом вызова, существования и развеивания посмертных сущностей. Что прямиком выводит нас на некоторые неучтенные возможности.

— Вот же тьма! — Ди Майо ладонью стукнул себя по коленке и, сморщившись, зашипел от боли. — Как ты это нашла? Я материалы по специальности читать не успеваю!

— Ну, просто я знала, что мы имеем дело с проклятием, и начала искать способы борьбы… скажем так, предоперационные.

— То есть, вы считаете, что операция будет нужна? — спросил Пьетро, ловивший каждое слово.

— Безусловно. Маска сама не отвалится, — ответил Родерико. — Что же, тогда так: я смогу приехать снова через три недели, в первую неделю марта. Потом уеду на конференцию, потом у меня три месяца курсов в Иудее… в общем, начало марта. Сможете до этих пор справиться с первым этапом — я ваш, нет…

— Ну, понятно, — подхватила я. — И, кстати, Пьетро, еще один вопрос: а что стало с девушкой?

— С девушкой? — он был несколько озадачен. — Понятия не имею. Это важно?

— Молодой человек был наказан братом девушки за то, как он с ней обошелся, — ответила я максимально серьезно. — Плохо обошелся, как я понимаю, так ведь? Если мы будем пытаться снять проклятие, то первое, что нужно сделать — это устранить его причину. Разве нет?

Тяжко вздохнув, граф Контарини махнул рукой.

Я проводила Родерико и Джулию к поезду, помогла им запихать в вагон бесчисленные коробки и пакеты с покупками, помахала рукой и задумалась, чем заняться. Клан Контарини молчал, даже Франческа не появлялась — хотя, может быть, приходит в себя после карнавала? Или у детей каникулы? Впрочем, компании мне не хотелось. Гондола довезла меня до площади Сан Марко, и я отпустила Массимо. До дому дойду пешком. Вот кстати, приколю-ка я значок с маской, раз уж синьор Лаварди мне его прислал. Буду венецианкой, которая не хочет, чтобы ее видели.

С утра было солнечно, я села за столик у кафе «Квадри» и заказала латте и их знаменитый шербет. Вчерашняя высокая вода ушла, рабочие на площади убирали мостки, распугивая голубей, мальчишки носились вокруг флагштоков. Солнце светило мне в лицо, и я лениво жмурилась, не хотелось лезть в карман за темными очками.

Вот еще пару минут посижу, съем последнюю ложечку растаявшего шербета и пойду — по Calle dei Fabbri до театра Гольдони, где всегда толпятся перекупщики театральных билетов, и дальше, к Riva Carbon, вправо мимо Ка’Бембо, а там уже совсем рукой подать и до входа в Ка’Виченте. Сегодня меня ждет загадочный чердак!

Рядом царапнула железом по камню ножка стула, и я приоткрыла правый глаз: за мой столик садилась старуха. Нет, вот правда: женщина может быть очень и очень немолодой, но старухой ее не назовешь, а тут… Неопрятно скрученные в пучочек седые волосы, опущенные углы губ, какая-то вытянутая на локтях коричневая кофта…

— Угости бабушку чашечкой кофе, — проскрипела женщина. — Слышь, красотка?

Я открыла второй глаз и посмотрела на нее, потом поинтересовалась:

— Назови мне хоть одну причину, почему я должна это сделать?

— Прокляну, не боишься?

С минуту я глядела на нее, потом расхохоталась. Я, можно сказать, по локоть копаюсь в чужих проклятиях, а мне тут угрожают своим собственным! И кто? У нее ж нет ни капли силы, это-то я вижу!

— Не боюсь, — ответила я, отсмеявшись. — Вот что, я оставлю официанту деньги на caffè sospeso, «подвешенную» чашку кофе, каждый день в течение недели, а уж будет она доставаться тебе или другому — не мое дело. Ciao!

Ворча, старуха ушла, а я подозвала официанта и расплатилась.

Calle dei Fabbri показалась мне сегодня какой-то темной: то ли от площади через арку дул холодный ветер, то ли солнце сюда не заглядывало. Я шла быстро, сунув руки в карманы кожаной куртки и прикрывая подбородок шарфом, и не увидела, откуда вынырнул мальчишка… нет, постарше, пожалуй, уже почти парень, лет семнадцати. Он пошел со мной рядом, заглядывая в лицо:

— Синьора, может быть, желает чего-нибудь? Гида? Сопровождающего? Порекомендовать хороший ресторан? Или, может быть, дом радости?

Я молча покачала головой, но парень не унимался.

— Может быть, синьору интересует курильня?

— Синьора не интересуется ничем таким, — я остановилась; в узкой улице нас все время толкали, но парень меня раздражал и немного пугал. — Ты что, плохо видишь?