Свобода Маски (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик. Страница 42

— Кто-то говорит, что угрозу. Другие говорят, что он таким образом сообщил, что я под его защитой от… ну… вы знаете… от других.

— Его методы действенны, — сказал Дефо. — Но до сих пор он славился тем, что убивал бывших преступников после того, как те выходили из тюрьмы. Уже шестерых убил. Все они были людьми с плохой репутацией, но смогли освободиться от наказания силой своих адвокатов, которые пошли на уловки, — он снова одарил гостя намеком на улыбку. — У вас есть способный и хитрый адвокат, Мэтью?

— Совершенно точно нет. Единственный друг, который у меня есть в Лондоне — человек, который ненавидел меня в Нью-Йорке.

— Нью-Йорк? Думаю, самое время начать историю. Расскажите мне все.

С чего начать? — спросил Мэтью самого себя. — С начала, разумеется.

Пока молодой человек рассказывал историю, начиная со своей работы клерком магистрата Айзека Вудворда, упокой Господь его душу, свет, проникающий через окно, переместился. Неизменными остались столбы дыма из котельных, выплевывающих пламенные ритмы на уже кипящие улицы города. Шум Лондона походил на низкий гул, перемежающийся звуком лошадиных копыт и скрипом колес повозок за опущенными решетчатыми воротами Ньюгейта. Мэтью не упустил ни одной детали рассказа о Королеве Бедлама, как не стал воздерживаться и от подробностей дела с колбасками миссис Такк в его расследовании по делу Тирануса Слотера. Он в красках описал Остров Маятник и логово Профессора Фэлла, а затем поведал печальную историю о своей поездке в Чарльз-Таун, которая должна была стать пустяковым делом, но закончилась она потерей памяти, смертью Куинн Тейт и его попаданием в плен к графу Дальгрену. Кратко молодой человек описал то, что происходило на борту «Странницы», признался в том, что действительно совершил убийство, а затем — поведал о довольно горьком итоге, который подвел судья Арчер, что и привело молодого решателя проблем в это место.

Свет из окна посерел. Облака уплотнились дымом, и за решеткой снова полил дождь. Шум от него приглушался тяжелым сердцебиением Лондона.

— Могу я попросить еще чашку воды? — спросил Мэтью. Даниэль Дефо, похоже, был ошеломлен: его рот был полуоткрыт, и он смотрел на Мэтью так же, как он сам смотрел на камеру в Плимуте, в которой оказался по прибытии в Англию.

— О… да, конечно. Берите, сколько хотите. Угощайтесь, — он посмотрел, как Мэтью наливает себе воду из кувшина. — Вы весьма занятный молодой человек, — заключил он с интересом. — Сколько вам лет?

— Двадцать четыре, но последнее время я чувствую себя на сорок два.

— Сорок два — это практически мой возраст, — сказал писатель. — Я только недавно его пересек. Цените вашу юность и вашу бодрость. Ваш рассказ… ваша история… она удивительная, Мэтью. Разумеется, я слышал об агентстве «Герральд», правда никогда не нуждался в их услугах. А Профессор Фэлл… я слышал это имя, но думал, что это просто миф, которым пугают маленьких детей, когда они плохо себя ведут.

— В таком случае он — самый реалистичный миф, который я когда-либо видел. Интересно… Арчер тоже полагал Профессора выдумкой. Я думаю, за свою карьеру он мог при этом даже судить кого-то из приспешников Фэлла.

— Судьи — это, в первую очередь, люди. Иногда они предпочитают не замечать правды, потому что не имеют никаких возможностей изменить ее. Я просто надеюсь, что моя собственная ситуация переменится к лучшему. Мне выпало несчастье попасть на слушание к судье Салафиэлю Ловеллу, который вырезан из еще более грубой и упрямой ткани, чем Арчер. И вот мы с вами оба здесь, на этом острове, состоящем из обломков кораблей наших жизней и островков надежды. Но скажите мне… у вас есть хоть малейшие представления о том, почему Альбион полагает вас важным человеком?

— Ни одного. Основной вопрос в том… как он попал в Ньюгейт? И… возможно, он все еще находится здесь — кто-то из стражников или узников? Возможно, это кто-то, у кого представления о правде и законности несколько деформированы, и он решил, что эти шестеро освобожденных не должны разгуливать на свободе ни при каких обстоятельствах? Проблема этого сценария заключается в том, — сказал Мэтью. — Что не все шестеро заключенных, убитых Альбионом, отбывали свой срок в Ньюгейте. На самом деле, я не знаю, был ли хоть кто-то из них заключен здесь, но я точно знаю, что один был недавно отпущен из тюрьмы Святого Петра.

— Хм… — протянул Дефо с легким кивком. — Вы не в том состоянии сейчас, чтобы решать такие проблемы, не правда ли? Но, гляжу, что остановиться и не думать об этом вы не можете.

— Моя природа иногда вызывает у меня сожаления, но да, это так. Что бы я по-настоящему хотел узнать, так это то, была ли какая-то связь между всеми шестью убитыми? Были ли они освобождены по одному и тому же поводу? Быть может, у них был один и тот же адвокат? Или приговор выносил один и тот же судья? Альбион устроил себе огромные неприятности, вырядившись в эту золотую раскрашенную маску. Он совершенно не стесняется, привлекая внимание. Поэтому… интересно, в чем его цель и какова его история?

— Повесть о горе и безумии, я уверен. Если только Лорд Паффери сам не нанял убийцу и ночного палача, чтобы обеспечить себе доход. Читатели заглатывают эти истории с аппетитом.

— Возможно, это история горя, — согласился Мэтью, глядя на капли дождя, струящиеся по стеклу. — А вот безумия… возможно, и нет. Похоже, что у него есть какой-то четкий план… и я каким-то образом оказался в нем замешан. Я не думаю, что Лорду Паффери есть дело до меня, — он повернулся и полностью сосредоточился на хозяине комнаты. — Вы говорите, вы писатель? И вы попали сюда за подстрекательство к мятежу?

— Я написал политический памфлет, который не оценила Корона, — сказал Дефо. — Я хотел лишь пустить ветер обсуждения, но вместо этого всколыхнул бурю, которая едва не изжарила меня самого. Но я думаю, со временем я выберусь из этого затруднительного положения, — на его лице собрались мелкие морщинки, когда он договаривал эти слова. — Лучше быть заключенным тюрьмы Ньюгейт, чем тюрьмы невежества, — хмыкнул он. — Некоторые тюрьмы являются клетками для души, и именно они — наиболее жестоки.

— Согласен. К сожалению, и сама жизнь иногда может обладать жестокой душой.

— Ах! — воскликнул Дефо. Его улыбка стала шире. — Мне это понравилось, Мэтью! То, как это звучит: жестокая душа самой жизни, — повторил он. — Я найду, где это использовать… когда-нибудь, — его улыбка угасла. — Знаете, я ведь не единственный человек пера в этих стенах. Как быстро может подняться и упасть чья-то звезда… но это ведь человеческая природа, не так ли? Здесь есть по-настоящему великие интеллектуалы, запертые в проклятье и прозябающие в бесполезности. Просто навскидку… Эдмунд Криспин, Томас Лав Пикок, Питер Гринавэй, Чарльз Годфри Леланд, Роланд Фирбанк, Макс Эрлих…. все заперты, все забыты и лишены будущего. Как и я буду лишен когда-нибудь… и вы…. и все, кто жил, дышал и боролся за право быть услышанным… быть узнанным. Но я думаю, что, если человек сделал себе славу хоть на какое-то время… если его можно узнать, если он был признан душами, обитавшими на земле, и принес кому-то минуты размышления или радости… значит, его жизнь была прожита не зря, — он грустными глазами воззрился на Мэтью. — Вы так не считаете?

— Да, — кивнул он. — Считаю.

— А вы ведь действительно герой, — сказал Дефо, и печаль испарилась с его лица так же быстро, как появилась. Он оценил, сколько осталось времени, по свече и понял, что его совсем мало. — Я получил огромное удовольствие от нашей беседы. Будьте уверены, я продолжу платить взносы за то, чтобы на вас не надевали цепи. Жаль, что у меня не так много денег на такие траты. Как я сказал, не я сам, а мои друзья уберегают меня от подземелья.

— Я понимаю. Спасибо вам большое за то, что вы сделали. Я надеюсь, в один прекрасный день я сумею отплатить вам сторицей.

— Вы уже отплатили! Тем, что умеете так думать, и тем, что позволили мне узнать вашу историю. Это очень вдохновляет, и я удивлен, что вы не погибли от рук кого-то из этих ужасных людей, с которыми сталкивались лицом к лицу!