За холмом (СИ) - Шишкин Дмитрий. Страница 28

– Я скучал по тебе, – наконец выдавил из себя мужчина.

Женщина молча приблизилась к нему и пальцами провела по его мокрым щекам, по губам, шее. Разрыдалась и упала в объятия. Художник с Бегемотиком, не сговариваясь, заслонили их спинами от возможных любопытных взглядов со стороны здания Совета.

– Я была иногда несправедлива к тебе, – подняв голову, прошептала жена.

– Иногда? – он улыбнулся, продолжая хлюпать носом.

– Ну, заяц! – она шутливо хлопнула его рукой по груди и заулыбалась в свою очередь. – Ты опять? Ну хорошо: я часто была несправедлива к тебе, так же, как и ты ко мне!

Они уткнулись лбами, глядя друг другу в глаза. Франт ухмыльнулся, но как-то плаксиво, а художник и вовсе уже давно сморкался в роскошный платок и заливался слезами.

– Боже, как я тебя любила! Ты чуть не разрушил… Мы чуть не разрушили это! Ты бы знал, как я была счастлива, когда мы только начали жить вместе! – она шептала с такой же безумной скоростью, как обычно выдавала ему рабочие новости о где-то-там-с-кем-то-поссорившихся-подругах-и-купленных-ими-обновках, но сейчас эта трескотня не раздражала, да и не трескотня это была, а настоящая песня любви, ласкающая слух, гревшая сердце и действовавшая точечно на слёзные железы. – Я хотела танцевать каждую минуту. Я писала твоё имя на запотевшем зеркале в ванной. Я пела твоё имя. Ты был таким… Ты был всем для меня.

Они разрыдались вместе и довольно громко, уронив головы друг другу на плечи. Бегемотик приблизился, всем видом показывая стеснение, хотя на него никто и не думал смотреть, легонько постучал пальцем по плечу путешественника и галантно покашлял. Мужчина, не оборачиваясь, раздражённо дёрнул плечом, но рыдания прекратил.

– А сейчас?

– Да. Опять, – ёмко ответила женщина и, подняв голову, посмотрела на него с прищуром. – А ты?

Он молча поцеловал её в губы, потом мелкими поцелуями стал осыпать всё лицо и, дойдя до уха, прошептал:

– Я тебя люблю! Я тебя всегда любил… Прости меня!

Со стороны Совета резко усилился шум толпы. Кажется, любопытных начали разгонять.

– Где пришелец мужчина? – прозвучал гнусный голос.

Художник с Бегемотиком разом кинулись к их подопечным и растащили их по сторонам. Парочки обошли каждая свой экипаж и вышли на площадь, на приличном удалении друг от друга, будто только здесь появились.

Секретарь Совета, плюгавенький кривоногий мужичок в дрянных засаленных красных панталонах и синем сюртуке, с огромным горбатым носом, занимавшим половину лица, и злыми глазами, блиставшими из-под лохматых, растущих клочьями бровей, оторопел. Пару секунд он хлопал тонкими засохшими губами, не сумев произнести ни звука, но потом всё же пришёл в обычное орущее состояние.

– Да как вы… Да как… Кто? Я же… Вам же… – судя по всему, обсценная лексика в этой стране давным-давно была запрещена и забыта, но её необходимость явственно ощущалась. Более того, она как-то сама собою угадывалась в этом красноречивом монологе секретаря, но самое главное – его все понимали!

– Понимаете, господин секретарь Совета, – начал оправдываться Бегемотик, – мне действительно отец сказал, что нам необходимо явиться раньше, чем приведут на допрос женщину. Он сказал, как только мы полностью увидим солнце…

– Ну и что? Что тебе непонятно было? – секретарь брызгал слюной.

Наш путешественник впервые увидел столь отважного человека, не ставившего ни в грош сына члена Совета. Судя по всему, «золотой молодёжи» он видел столько, что уже устал всех уважать за их родителей.

– Всё понятно, господин секретарь Совета! Но дело в том, что я приехал так, как мне и приказано было папенькой…

– Ты что, совсем дурак? – всё-таки кое-какая ругань тут была позволена. – Сейчас почти полдень, женщину привезли вовремя, ей в полдень и назначалось! Весь Совет сидит ждёт тебя с этим пришельцем! Твоего отца чуть удар не хватил от волнения!

– Ваши слова оскорбительны, господин секретарь Совета. Я абсолютно прав, ведь полностью солнце я смог увидеть лишь недавно – солнце от нас закрывает замок, и восходит оно над ним ближе к полудню!

– О-о-о! – секретарь схватился за голову. – Всем же понятно, что «когда солнце станет полностью видным» – это значит, когда совсем рассветёт, хоть где твой дом находится! И тебе твой отец прочит место в Совете! Это конец времён, это катастрофа! Куда катится этот мир? Этой стране придёт конец!

– Сдаётся мне, любого другого тут бы уже за такие слова распяли или как там у вас модно казнить… – шепнул Бегемотику путешественник.

– На его блажь закрывают глаза, – отмахнулся франт, но говорил тоже еле слышным шёпотом. – По сути, он всего лишь слуга, хотя и чистой крови, и должность как бы уважаемая. Но на самом деле он прислуживает Совету, выполняет много всякой чёрной работы, которую не доверишь постороннему. И чтобы он лучше работал, все изображают, что уважают его. Это гораздо эффективнее, чем ему чем-то грозить или больше платить. За эту эфемерную значимость он готов работать хоть сутками.

Секретарь тем временем выговорился, придя в себя, с любопытством разглядел пришельцев, презрительно сплюнул, увидев на женщине джинсы, и начал командовать:

– Так, вы оба, – он ткнул пальцем сторону Бегемотика и путешественника, – мигом в комнату заседаний Совета. А вы, – в сторону женщины с художником он мягко махнул ладонью, – должны будете пройти в отдельную комнату рядом, я дам вам мальчика, он вас проведёт. И ни в коем случае оттуда не высовывайтесь! А то тут налетели эти обнищавшие чистокровки, сплетники, проходимцы, мошенники!

– Почему он говорит «чистокровки» и обзывает их? – опять шёпотом поинтересовался мужчина у провожатого.

– Это большой класс нашего общества. Люди из семей чистой крови, которые не смогли найти места в жизни. Такие оборванцы, как те журналисты, которых ты видел, да и как сам этот секретарь, – с нескрываемым презрением в голосе ответил Бегемотик. – В Совет с поручениями посылают только людей чистой крови, вот тут как раз они и пригождаются. По сути, они такие же слуги, как и помешанные. Но людям смешанной крови путь в Совет заказан, они тут появляются только в случае, если их вызывают на допросы. И то их всегда допрашивают по двое, потому что один голос человека чистой крови приравнивается к двум голосам людей с помешанной. А сегодня, получается, эти гонцы-прислужники прознали, что можно поглазеть на пришельцев, вот и выдумали себе предлоги для визита в Совет, поэтому он и называет их мошенниками.

– Что вы там бубните? – секретарь взбеленился. – Идите уже, вас там заждались! И ты, пришелец, слишком ехидно смотришь – сделай лицо поскромнее, думай о смерти, она ходит рядом с тобой!

Глава XII. Дорога домой

Разогнать полностью толпу любопытствующих граждан не удалось, поэтому их впустили в коридор, где они тут же создали организованную очередь (эта привычка, видимо, закрепилась в обществе ещё со времён голода после Большой войны) и практически без давки и суеты разглядывали в глазок двери невиданных пришельцев.

Первым на допрос вызвали мужчину. Все были на него злы за ожидание, хотя очевидно было, что он никак не мог быть виновен в опоздании.

Здание Совета по всем признакам было когда-то театром. А сам зал заседаний – зрительным залом. Ступенчатые ярусы, правда, давно снесли, но стулья для наблюдателей и участников разбирательств всё равно расставили полукругом. Длинный стол для членов Совета стоял на сцене, которую демонтировать не стали, на ней даже сохранился занавес. Секретарь Совета сидел в углу сцены за небольшим столиком и вёл протокол заседания, скрипя по бумаге настоящим гусиным пером.

Сегодня в зале кроме мужчины с сопровождающим его Бегемотиком было ещё несколько людей, одетых по местным меркам очень богато. Это были такие же любопытствующие, как и за дверью, но уважаемые члены общества.

Совет чем-то напоминал «Тайную вечерю», только здесь все были разодеты в костюмы, похожие на средневековые. Основная одежда на всех членах Света была такая же, как и на отце Бегемотика – разноцветные, но не броские мантии. И у каждого на шее такая же толстая золотая цепь с медальоном, на котором был отчеканен холм. И эти скудные наряды они уже согласно местным нравам украшали кто как мог: у кого шапочка интересная, у кого перстенёк.