Откройте небо - Сильверберг Роберт. Страница 57

А когда она все же разделась, то на ней все равно еще остались небольшие блестящие накрывашки на сосках и треугольный лоскут материи в районе промежности. Всякий, кто питает серьезный интерес к обнаженному телу, может увидеть куда больше в любой общественной купальне. Но ведь это была, разумеется, эпоха подавления сексуальности, напомнили мы самим себе.

Стоимость выпивки и всех наших остальных расходов в ночных клубах включалась в один счет, по которому всегда платил Джеф Монро. Службе Времени совсем не хочется, чтобы мы, невежественные туристы, возились с незнакомыми для нас валютами, кроме тех случаев, когда это абсолютно необходимо. Курьер также искусно оберегал нас от то и дело пристававших к нашей группе пьянчужек, попрошаек, назойливых проституток и других опасностей, которым мы могли подвергнуться в ситуациях, возникавших в 1935 году в сфере общественной жизни.

– Нелегкая это работа, – заметила Флора Чамберс, – быть курьером.

– Зато подумайте о той свободе передвижения, которую она вам предоставит, – сказал я.

Нас до глубины души ужасало уродство людей, живших вверху по линии.

Мы понимали, что нет здесь салонов красоты, еще не открыта косметическая микрохирургия, и даже эстетическая генетика, если бы о ней услышали в 1935 году, почиталась бы одним из проявлений фашистского или коммунистического заговора против права свободных людей обзаводиться уродливыми детьми. Но все равно, мы не могли не выказывать удивления или страха при виде неправильной формы ушей, изрытой оспинами кожи, искривленных зубов, деформированных носов – всех этих заранее незапрограммированных и не прошедших косметическую коррекцию, людей. Самая невзрачная замухрышка из состава нашей группы сошла бы за театральную красавицу в сравнении со стандартом 1935 года.

Мы жалели этих людей за то, что довелось им жить в такую темную, вызывающую дрожь омерзения, эпоху.

Когда мы вернулись к себе в номер гостиницы, Флора тотчас же сбросила с себя все, что на ней было, и повалилась на кровать, исступленно разбросав в стороны ноги.

– Давай, и побыстрее! – пронзительно закричала она. – Я такая пьяная!

Я тоже был чуточку пьян, и поэтому сделал то, что она просила.

Мэдисон Джефферсон тщательно следил за тем, чтобы каждому из нас досталось не более одной порции алкогольных напитков. Каким бы ни был соблазн, вторая рюмка была нам строго воспрещена, и все остальное время приходилось ограничиваться соками и лимонадом. Он не имел права рисковать из опасения, что мы можем сболтнуть что-нибудь такое, что могло бы показаться подозрительным, под влиянием алкоголя – вещества, к которому фактически мы были непривычны. Ведь даже этой одной порции оказалось вполне достаточно, чтобы развязались наши языки и размягчились мозги до такой степени, что те несколько замечаний, которые кое-кто из нас неосторожно сделал, будь они подслушаны, могли навлечь на нас серьезные неприятности.

Меня просто поразило, как много алкоголя могут выпить люди из двадцатого столетия, не валясь при этом с ног.

«У них выработалась привычка к алкоголю», – разъяснил мне Сэм. – Это самая любимая отрава для ума в большинстве мест, расположенных вверху линии. Научись и сам терпеть ее, иначе хлопот не оберешься". «А наркотики?» – спросил я. – "Ну, кое-где травку и можно раздобыть, но ничего на самом деле психоделического. И там нигде нет Дворцов Грез.

Научись пить спиртные напитки, Джад. Научись непременно".

Этим же вечером, только гораздо позже, к нам в номер заглянул Джеф Монро. Флора валялась на постели бесформенной массой в полном изнеможении, ничего не понимая, а мы с Джефом долго обсуждали проблемы, возникающие у курьеров. Мне он даже начал слегка нравиться, несмотря на всю его прилизанность и внешнее легкомыслие.

Ему, казалось, очень нравилась его работа. Его специальностью были Соединенные Штаты двадцатого столетия, и единственное, о чем он горевал, была удручающая скука, которую вызывали у него многочисленные убийства, к месту которых ему приходилось приводить сопровождаемые им группы.

– Никого совершенно не интересует что-либо иное, – пожаловался он. – Даллас, Лос-Анджелес, Мемфис, Нью-Йорк, Чикаго, Батон-Руж, Кливленд, непрерывное повторение все одного и того же. Я не в состоянии передать, как мне тошно проталкиваться в толпу, проходящую по той памятной эстакаде, и показывать на то злополучное окно на шестом этаже, а самому видеть, как та несчастная женщина корчится на заднем сиденье автомобиля. К нынешнему времени в Далласе собралось уже добрых два десятка моих двойников. Неужели людям совсем не хочется посмотреть на счастливые эпизоды двадцатого столетия?

– А таковые бывали? – спросил я.

15

Позавтракали мы у Бреннана, пообедали у Антуана и совершили экскурсию в знаменитый Район Садов, после чего вернулись в старый город, чтобы посетить собор на площади Джексона, а затем спустились к реке, чтобы полюбоваться Миссисипи. Еще мы зашли в один из кинотеатров посмотреть на Кларка Гейбла и Джин Харлоу в «Красной пыли», посетили почтамт и публичную библиотеку, накупили множество газет (в качестве разрешенных Службой Времени сувениров) и провели несколько часов, слушая радио. Мы прокатились по маршруту «Трамвая Желание» и в нанятом автомобиле с Джефом за рулем. Он и нам самим предлагал поводить машину, но нас привела в неописуемый ужас перспектива сесть за рулевое колесо после того, как мы вдоволь насмотрелись на запутанный и совершенно непонятный для нас процесс переключения скоростей, который раз за разом приходилось ему повторять. Мы испытали еще множество всяких других ощущений, которые мог предложить нам век двадцатый. Мы буквально упивались ароматом этой эпохи.

Затем мы отправились в Батон-Руж, где, собственно, и был убит сенатор Лонг.

Мы прибыли туда в субботу, 7 сентября, и расположились в номерах – Джеф в этом торжественно поклялся – лучшей гостиницы города. Парламент США все еще заседал, и сенатор Хью вернулся сюда из Вашингтона на пару дней, чтобы уладить какие-то свои личные дела. Мы бесцельно ошивались по улицам городка до второй половины дня в воскресенье. Затем Джеф стал готовить нас стать свидетелями этого исторического события.

Сам он одел термопластическую маску, и его лицо из розового, правильной формы превратилось в болезненно-желтое, изрытое оспинами, на нем появились усы, а глаза он прикрыл темными очками – трюк, который, он, возможно, позаимствовал у Дайани.

– Я уже в третий раз провожу этот маршрут, – объяснил он нам. – Как я полагаю, могут возникнуть немалые неприятности, если кто-нибудь заметит троих совершенно одинаковых людей, стоящих в коридоре, в котором произойдет убийство Хью. Он призвал нас не обращать ни малейшего внимания на других Джефов Монро, которых мы можем увидеть на месте преступления.

Нашим подлинным курьером является только он, усатый, с покрытым оспинами лицом и в светозащитных очках. К двум другим нельзя было приближаться ни в коем случае.

Под вечер мы прогулялись к колоссальному тридцатичетырехэтажному зданию Капитолия штата Луизиана и как бы невзначай прошли внутрь повосхищаться этим сооружением – детищем Хью, которое обошлось налогоплательщикам в пять миллионов долларов. Нам это удалось сделать без каких-либо помех.

У Джефа Монро на учете была каждая секунда. Он расположил нас в таком месте, откуда все прекрасно просматривалось, но куда не могли попасть пули. Я заметил одного человека, который, безусловно, был Джефом Монро. Он стоял с группой туристов. Другая группа сгрудилась вокруг человека точно такого же роста и комплекции, который, однако, был в очках с металлической оправой и с пунцовой родинкой на щеке. Мы едва себя сдерживали, чтобы не смотреть в сторону этих двух групп. Им и самим было несладко, когда они изо всех сил старались не глядеть на нас.

Меня очень беспокоил кумулятивный парадокс. Мне казалось, что все, кто отправлялся или еще когда-либо отправится вверх по линии, чтобы стать свидетелем гибели Хью Лонга, должны сейчас здесь присутствовать – может быть, тысячи людей, которые будут здесь толпиться. Однако здесь было всего лишь несколько десятков туристов, кто прибыл из 2059 года и более ранних лет. Почему же не было всех остальных? Неужели время – столь пластичная субстанция, что одно и то же событие может происходить бесконечно часто, и каждый раз для все более многочисленной аудитории?