Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович. Страница 10

— История довольно длинная, но тебе придётся её выслушать! Представляешь, иду я в тот оказавшийся впоследствии ужасным день, а на душе у меня, как говорится, птички поют, оч-чень радостно распевают. Я ведь переменил квартиру, никто меня в доме не знает. Для всех я — просто обыкновенный старичок-пенсионерик. Значит, надо мне для начала с кем-нибудь познакомиться. Оглядываюсь я по сторонам и вдруг вижу… Нет, ты даже вообразить не можешь, какую мерзость я увидел! Я…

— Приказываю тебе, старый вояка, успокоиться! — строго остановил его Иван Варфоломеевич. — В твоем возрасте…

— В моем возрасте некогда успокаиваться! — грозно перебил его Илларион Венедиктович. — И, пожалуйста, не прерывай меня!.. Представь себе такую отвратительную картину. Привезли во двор огромную кучу песка, чтобы было где играть малышам. Ведь их страсть к песку общеизвестна. И вот четверо оболтусов-лоботрясов, или, точнее, четверо малолетних негодяев младшего школьного возраста, вырыли в песке яму. И знаешь, чем они развлекались?

— Если ты не перестанешь трястись… — сердито произнес Иван Варфоломеевич, — я не стану тебя слушать!

— Если ты не прекратишь перебивание, я уйду и найду более внимательного друга!

— Попей хотя бы чаю, — попросил Иван Варфоломеевич, — и больше перебиваний не будет.

Илларион Венедиктович большими глотками выпил уже тёплый чай и продолжал чуть-чуть-чуть спокойнее:

— Негодяи младшего школьного возраста развлекались так. Берёт один из них чёрного котёночка, бросает его в яму, и все вчетвером закидывают этого хвостатого младенчика песком! Котёночек выкарабкивается из-под песка, пищит, а четверо истязателей начинают всё сначала и при этом вопиющем негодяйстве оч-чень громко хо-хо-чут! Ну, как прикажешь квалифицировать их действия?

— Дураки они, по-моему, и действительно несовершеннолетние негодяи.

— А что я должен был делать? Пристыдить? Подзатыльник дать? Толку-то от — этого всё равно никакого, раз их такими воспитали!.. А они вчетвером продолжают измываться над бедным котёночком.

И я крикнул оболтусам-лоботрясам: «Прекратите издевательство!» А они на меня — ноль внимания, фунт презрения! И я потихоньку стал, подходить к ним всё ближе и ближе, прикидывая, у кого из четырех уши длиннее, чтобы удобнее ухватить было и надежнее! Но один из оболтусов-лоботрясов заметил меня и нагло, этак нахально-спокойненько объяснил: «Котёнок-то наш, дедушка, что хотим, то с ним и делаем». — «Мы его тренируем!» — с хахаканьем добавил второй. «Молчать! — приказал я, услышав такие потрясающие гадкие глупости или глупые гадости. — Смирно! — И схватил одного из негодяев за ухо, так крепко и умело схватил, что тот завизжал. — Не вздумай вырываться! — предупредил я. — Совсем ухо оторву, если хоть пошевелишься!» Приятели его, истязатели, конечно, врассыпную. «Ой, дедушка, отпустите! Ой, больно-то как!» — «А котёночку, по-твоему, как было? Оч-чень приятно, да?» — «Так ведь он — ой! — котёночек — ой! — а я — ой! — человек! Ой-ой-ой!!!» Пожалел я его, отпустил ухо, взял за резинку трусов: если и вырвется, то придётся ему в неприличном виде бежать. «Звать тебя, хулиган, как?» — «Федька». — «Что мне с тобой делать прикажешь?» — «Отпустить, конечно». — «Хитрый какой. А кто за ваши безобразные действия отвечать будет? Кому из вас в голову ударило бедное животное мучить?» — «Мы не мучили, мы играли». Короче говоря, Федька ничегошеньки не разумел в своем безобразнейшем поведении, оказался болван болваном. Ну, попытался я ему внушить, что он гражданин великой державы, будущий солдат нашей непобедимой армии. «Фёдор, — говорил я ему, — мы ведь не против, чтобы ты бегал, даже дрался, когда обстоятельства потребуют, до одури гонял мяч, глупости всякие вытворял по мере надобности… Но ведь с детства, Фёдор, надо хоть немножечко о будущем думать! Ведь страна надеется на вас! На каждого из вас! Родине одинаково дорог каждый мальчишка и каждая девчонка!». А Федька этак старательно в носу ковыряет всеми пальцами подряд, даже большими. «Чего ты там ищешь?» — возмутился я, почувствовав, что говорю с ним абсолютно напрасно. «Где чего ищу?» — «Да в носу!» — «Это у меня привычка такая, — с достоинством, понимаешь ли, объяснил Федька и прямо-таки с гордостью добавил: — Меня из-за этого даже из класса выгоняют с уроков». — «Неужели отвыкнуть не можешь?» — «А зачем? Интересно это, да и время быстрее проходит». — «Ну вот о чём ты сейчас думаешь? — в полнейшем бессилии и в такой же растерянности спросил я. — После того, что я тебе сказал?» — «О пирожках! — Федька неимоверно оживился. — Мамка пирожки стряпает. Вот я и жду. Только долго ещё. Папка мамку копухой зовет. Она медленно всё делает»… И знаешь, Иванушка, ушёл я от этого Федьки с таким ощущением, будто он меня побил, морально меня избил!

— Преувеличиваешь, дружище, — сочувственно, но с укором ответил Иван Варфоломеевич. — Конечно, федек таких немало. И нормальных людей из них, как правило, не вырастает. Настоящих — тем более.

— Тебя это не беспокоит?

— Странный, даже обидный вопрос для человека, который знает меня так много лет!

— Прости. Ну, а можем мы что-нибудь сделать, чтобы содействовать превращению таких федек в хороших людей?

— Не сомневаюсь! — тут вдруг разволновался Иван Варфоломеевич. — Я, старина, завтра лечу за границу. На форум сторонников мира. Мне там предстоит выступать. Как вернусь, встретимся. Я близок к завершению работы над эликсиром грандиозус наоборотус, о котором тебе неоднократно рассказывал.

— Помню, помню! — с восторгом вырвалось у Иллариона Венедиктовича. — А у меня есть идея, оч-чень связанная с твоим изобретением! Понимаешь, — почти кричал он в лицо почти обескураженного друга, — дважды ко мне во сне являлась Смерть, фашистка подлая, и требовала, чтобы я ничего не делал доброго для людей, особенно детей! Эта негодяйка уверяла, что человечество может добиться запрещения всех существующих видов оружия, и тогда вспыхнет война за умы и сердца людей, особенно детей! Тут ведь врагам нашим и пригодятся федьки с его приятелями-истязателями! Вот я и решил оставшуюся жизнь посвятить детям. Мои-то уже взрослые, и пожаловаться я на них не могу.

— Мне Гордеюшка звонил, — сообщил Иван Варфоломеевич, — просил о встрече. Вот вернусь, сразу соберемся.

Расстались друзья радостные, взволнованные и чуть растревоженные.

А вот за границей с Иваном Варфоломеевичем произошли события, которые круто изменили его жизнь.

Бывая в различных странах, Иван Варфоломеевич, несмотря на огромную занятость, всегда находил время побывать в магазинах детских игрушек. И заметил он ошеломившую его сначала деталь: в какой-нибудь западной стране на каком-нибудь совещании или переговорах взрослые дяди и влиятельные персоны этого государства с трибун уверяли, что они всей душой за мир на земле, что и не думают воевать, что дети их растут для мирной жизни. А полки и витрины детских магазинов были заполнены всевозможнейшими военными игрушками. И это были действующие игрушки, их даже игрушками-то можно было считать лишь условно. Это были маленькие модели современного оружия! Создавалось впечатление, что такие магазины всё приготовили для проведения детских маневров под кодовым названием «Сегодня играем — завтра воюем!». Да, да, детей с малых лет готовили воевать! Не лошадки, уточки, слоники, мишки и бегемотики им предлагались, а оружие, пока, правда, игрушечное, но почти настоящее!

И теперь вот, прибыв в страну, которая уверяла весь мир, что миролюбивей её нет никакого другого государства, на свете, а военной угрозы можно ожидать только со стороны нашей державы, Иван Варфоломеевич зашёл в магазин детских игрушек и увидел знакомейшую картину. Если бы все продаваемые здесь игрушки раздать детям, разделить их на две армии и отдать приказ начать войну, дети, по крайней мере, глаза бы друг другу из разного рода оружия повыбивали и синяков бы друг другу наставили игрушечными бомбами и снарядами.