Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович. Страница 66

— Принеси мне, пожалуйста, стаканчик вина, — попросил Иван Варфоломеевич, который, как ему казалось, и не волновался нисколько, а просто потерял способность испытывать что-либо. — Там, в кухонном шкафчике, есть такая длинная бутылка,

— Тебе — вина?!

— Да, очень помогает… я тяну эту бутылку уже года два.

Серёжа (или Серж?) принес стаканчик, но Иван Варфоломеевич долго не мог поднять руки, только шевелил пальцами. Прикрыв глаза, он приказал себе держаться, не раскисать, открыл глаза, взял стаканчик, медленно, маленькими глотками выпил, проговорил:

— Вот спасибо…

И молчал. Он знал свою особенность не сразу реагировать на несчастье или неудачу, это обыкновенно наступало чуть после, а сейчас он спросил, словно просто поинтересовался:

— Надеюсь, ты всё-таки не мой сын? Тогда мне стало бы хоть чуточку легче.

— Папа, я тебе всё объясню. — Серёжа (или Серж?) заметно нервничал. — Ты же знаешь, моей мечтой было вернуться к тебе. И я не торговался со своими хозяевами. Это было бы в высшей степени бесполезно и в не меньшей степени опасно. Со мной могли расправиться в любой момент любым способом. А условие было одно: добыть секрет твоего изобретения. Если я не выполню этого условия, меня вскоре не будет… в живых. Понимаешь? Меня не будет в живых!

— Почему ты сразу не сказал мне об этом?

— Повторяю: не хотел тебя волновать. Не приди ты вот недавно, и всё обошлось бы самым наилучшим образом.

— И что ты сейчас предлагаешь мне? — продолжал словно бы просто интересоваться Иван Варфоломеевич. Он чувствовал, как усталость расползается по всему телу. — Стать предателем? Твоим сообщником?

— Каким предателем?! — искренне поразился Серж (или Серёжа?). — Изобретение принадлежит тебе! Ты его полновластный хозяин!

Иван Варфоломеевич покачал головой, ответил:

— Всё, что мы делаем, у нас принадлежит народу. Понимаешь, мне предоставляют условия для работы. Я имею полную возможность заниматься любимым делом. Делом всей моей жизни. Я счастлив. Больше мне ничего не надо. Я, естественно, горд, что моим, представлявшимся мне совершенно невинным, изобретением заинтересовались твой хозяева. Значит, и я могу работать на оборону. Но объясни, пожалуйста, на ЧТО сейчас рассчитываешь ты? Только на мое, тобою предполагаемое предательство? Его ты не добьешься. Нет сил, которые вынудили бы меня…

— Никто тебя, папа, ни к чему не принуждает! — Серёжа (или всё-таки Серж?) уже явно нервничал и не мог этого скрыть. — Давай не будем усложнять и без того запутанную ситуацию. В этом блокноте зафиксирован принцип твоих зверюшек-игрушек? Молчишь… Предположим, зафиксирован. Тогда остается один вопрос: ты хочешь или не хочешь, чтобы я был с тобой или ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ МЕНЯ УБРАЛИ?

— Для меня нет выше счастья, чтобы сын мой был рядом, — безразличным тоном отозвался Иван Варфоломеевич, думая лишь о том, чтобы не поддаться охватившей его тяжелой усталости, которая постепенно превращалась в сонливость. — Но сын ты мне или не сын, ты совершаешь государственное преступление… — У него вырвался короткий стон. — И ты будешь отвечать за него по нашим законам.

— Отец, но если ты действительно…

— Ты дал мне снотворное, Серж, — слабым голосом прошептал Иван Варфоломеевич. — Зачем? Чего ты этим добьешься? Или это яд?.. Раньше я предполагал, что вы действуете умнее… — И, широко зевнув, он заснул.

Сынок быстро перенес его на диван, снял с него ботинки, пиджак, положил под голову подушку, накрыл пледом и бросился вон из квартиры.

Вскоре он уже был у Суслика и торопливо приказывал:

— Вот это немедленно передай куда следует. Несколько дней меня не жди. Всё в порядке. Но — передай сейчас же!

В волнении Сынок и не заметил, что Суслик был удивительно спокоен, даже умиротворен.

И пока Сынок мчится обратно, я успею, уважаемые читатели, объяснить вам причину удивительного Сусликова спокойствия, даже умиротворения.

Часа два назад у него были сыновья, облазили квартиру-универмаг почти со всеми отделами, радовались, что вещи на своих местах, печалились, что отец всё ещё жив и даже болеть не собирается, перед уходом пожелали ему недолгих лет жизни.

— Ох, и дураки же вы… — Эдик помолчал, чтобы не произнести рвущихся изнутри его существа неприличных слов, ибо считал себя культурным, интеллигентным, почти образованным человеком. — Как вы не можете, понять, что вам ни в коем случае ничего не отколется? Я просто счастлив сообщить вам, что всё мое богатство вплоть до импортного ночного горшка будет конфисковано! — И он разразился нервным, чуть истерическим, но всё-таки радостным хохотом.

Сыновья не поверили ему и ушли.

Тогда из разных мест квартиры-универмага почти со всеми отделами появились три молодых человека, недавно предъявлявших ему ордера на обыск и арест. Один из них предложил:

— Вы бы хоть телевизор включили, Шпунтиков, чтобы не скучать. Мы ведь можем пробыть у вас долго.

— Здесь я никогда не скучаю, — уныло ответил агент, теперь можно сказать, уже бывший. — Я здесь раньше мечтал. Но я очень, очень, очень доволен, что моим подонкам ничего не достанется. Они ждали моей смерти, как только стали совершеннолетними, чтобы заполучить мои богатства… — Он истерически похохотал. — Можно, я полежу на кровати? Давно я не испытывал такого удовольствия!

Вот тут-то и явился Сынок, передал пакетик с плёнкой и убежал.

— А его почему не тронули? — возмутился Суслик.

— Не извольте беспокоиться, — ответили ему, — давайте плёнку, а в условленное место передадите вот это.

— Я бы поел чего-нибудь вкусненького-вкусненького, — плаксиво произнес Суслик, вернее, уже опять Эдик, — но дома у меня ничего такого не бывает. Я питаюсь исключительно экономно — концентратами, лапшой, вермишелью… Как роскошь, позволяю себе иногда пачку плавленого сырка, которую делю на два-три раза. Когда я ем, мне кажется, что я жую деньги! Но зато, когда я питаюсь исключительно экономно, мне кажется, что кто-то в это время кладёт мне в карман деньги!.. Пойду, с блаженством полежу на кровати…

— Учтите, нам скоро выходить, — предупредил один из молодых людей.

На этом, уважаемые читатели, мы расстаемся с ничтожнейшим субъектом по фамилии Шпунтиков, он же бывший гипнотизёр, затем бывший собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, он же Эдик, бывший владелец квартиры-универмага почти со всеми отделами, он же бывший агент иностранной разведки по кличке Суслик…

А Сынок, возвращаясь в квартиру, так торопился, что думать не успевал. Задание, как он полагал, было выполнено, и в невероятно короткий срок, но вот что делать сейчас?! Примерно сутки старикашка проспит крепким здоровым сном, потом у него должны образоваться провалы в памяти, и это состояние можно продлить при помощи специальных снадобий чуть ли не на неделю. А за это время можно кое-что и придумать… может быть, «Целенаправленные Результативные Уничтожения» сумеют вернуть его обратно… уже подполковником Сержем фон Ллойдом!

Но, ворвавшись в квартиру, Сынок увидел такое, от чего буквально остолбенел: Иван Варфоломеевич сидел на диване с двумя пустыми стаканами в бессильно опущенных руках. Глаза у него были полузакрыты.

— Что с тобой… папа? — очумело спросил Сынок, судорожно соображая, что может произойти дальше. — Отец, что с тобой?

Не ответив, а может, и не расслышав, Иван Варфоломеевич с трудом, еле-еле-еле поднялся, выронил стаканы на диван и, шатаясь, вышел из комнаты, так и не открыв глаз…

Мало сказать, что Сынок растерялся, — на какие-то мгновения он вообще лишился возможности осмысливать происходившее и инстинктивно бросился на кухню. Но там Ивана Варфоломеевича не оказалось. Сынок рванулся в другую комнату и увидел, что ученый что-то допивает прямо из пузырька. После этого он глубоко передохнул, взглянул сонными глазами на Сынка и, видимо, не узнал его. Сел на кровать и неподвижно сидел, низко свесив голову, безуспешно пытаясь положить руки на колени.

Пока Сынок был у Суслика, произошло вот что. Даже сквозь сон поняв, что он попал в руки врага, Иван Варфоломеевич нечеловеческим, просто невероятным усилием воли не давал снотворному завладеть собой. Уже подсознательно, машинально он добрался до аптечки, не разыскал, а каким-то чутьем нащупал нужные препараты, разбавил водой, выпил, но как всё это делал и как снова оказался на диване, не помнил.