Реванш у смерти (СИ) - Шакирова Алия. Страница 39

— Пахнешь… как роса… свобода… жизнь…

С трудом улавливаю шепот Тарелла.

Задурманенный восторгом мозг не способен осознать происходящее. Чересчур давно я не получала жизненно важной энергии. Мускулы поют, натягиваются, обновляются. Дорогущие маски, суперкремы, пиллинги, иные достижения косметологии не сравнятся с тем, что чувствует возрожденная кожа.

Не встретив сопротивления, Тарелл укладывает меня на постель, придавливая исполинским торсом. Его язык настойчиво прижимается к телу, скользит размеренно, попадая в каждую впадинку, огибая каждую родинку. В каком-то забытьи от неземного блаженства пропускаю момент, когда людоед рвет одежду прямо на мне. Треск поддавшейся ткани — и мягкий сгусток возобновляет путь.

Из горла Тарелла рвется урчание… Настоящее, кошачье, ласкающее слух, пробирающее до костей. Мурашки разом выступают пупырышками… Клетки вибрируют в такт утробному звуку.

Ур-р-р… ур-р-р… ур-р-р…

Я еще в омуте эйфории. Никогда прежде не прогревалась целиком. Запутавшись в эмоциях, впечатлениях, не успевая следить за приливом крови к пальцам, стопам, носу, смутно воспринимаю Тарелла.

Ур-р-р.

Кан уже где-то в районе моего живота. Информация приходит сама. Вылизывание — ритуал между людоедом и его самкой, возможной парой. Как кошки проходятся по себе языком, так поступают каны с собственной женщиной.

Ум слегка проясняется. Достаточно, чтобы осознавать силу возбуждения Тарелла. Смотреть не надо, упругая, твердая плоть все время задевает то ногу, то живот, то еще что-нибудь. В подобные мгновения волна крупной дрожи овладевает людоедом. Он сопит, урчит, пыхтит. На долю секунды останавливается, чуть запрокидывая голову, отстраняясь. Замирает и продолжает вылизывание. Ноги, руки, плечи, бедра… Непоследовательно, алчно, дергано. Судорожно глотает, льнет. Чувствую стремительную пульсацию возле пупка. Тягучая жидкость опрыскивает кожу. Людоед медленно выпускает воздух изо рта, нависает. Зрачки цвета ночи изучают, вдалбливаются в мозг.

— Твой запах… — хрипло рычит кан. — Сводит с ума, лишает воли, забирает самообладание.

Цепенею. Натужно соображаю — что же стряслось. Тарелл кажется тоже. Осторожно встает, подбирает с пола штаны. Когда снял? Дрожащими руками натягивает, с третьей попытки завязывает веревку на поясе.

— Я… Ты, — бормочет нерешительно. — Мы с то… — осекается на полуслове.

Каменеет в чуть ссутуленной, неестественной позе, хмурится, вмиг превратившись из растерянного, смущенного мужчины в потревоженного хищника. В чем дело? Вопрос замирает на устах, потому что кан разряжается чередой грязных ругательств и без объяснений покидает комнату. Полнейшее замешательство вынуждает дернуться следом, но жалобный визг колес возле дома и вопрос Ала:

— Где она? — расставляет все по местам.

Появляется неуместная мысль. Так вот почему Тарелл разозлился в автобусе! Думал, я учуяла запах и отреагировала на его эмоции негативно! Вопрос людоеда — отдавалась ли Алу, фактически означал: «Ты влюблена в Ала?»

Как все запутано! По мнению альфы канов мужчина может брать женщину просто так, в целях наказания, как Стеллу. Бедолагу насиловали многие соплеменники, в том числе и женатые! «Самку» же принуждают — по закону или силой, либо она сходится с партнером добровольно, по любви. Третьего не дано. Первобытное сознание оборотней не ведает полутонов, впрочем, как и пограничных решений.

22

Корсет — тоже оружие

(Ната)

Прежде чем покинуть свою крепость, бросила взгляд в окно гостиной.

У дверей коттеджа беспардонно красовалась дорогущая машина Альпина. Вчера, окутанная густыми вечерними сумерками она казалась малахитовой. Нынче сияла на солнце чистым цветом, напоминающим оттенок морской гляди, пронзенной рассветными лучами.

Большая, вместительная машина удивляла изяществом, даже изысканностью форм. Гордо выйдя из дома, в вызывающем одеянии — корсете поверх свободной шелковой блузы и узких кожаных брюках-стрейч, ненадолго замерла. Надо ж Ледлею оценить великолепие! Сработало! Альпин высунулся из окна машины настолько, что прохожие могли видеть его широкий кожаный ремень, подхватывающий белоснежную шелковую рубаху с кружевным воротом и рукавами. С минуту глаза его жадно бродили по моему телу. Ледяной не сразу взял себя в руки, изобразив на лице благодушную улыбку. Ну хоть не зря ломала себя, напяливая этот ужас! В жизни больше так не выряжусь!

Красноречивый взгляд Гэссы — соседки-чиновницы из городской мэрии, заставил сжать кулаки. Жаль, дуэли отменили, а кулачные драки с участием служителей правопорядка почти всегда расцениваются как незаконное применение силы.

Грациозной походкой спустившись с крыльца своего коттеджа, Гэсса остановилась, элегантно приподняв ножку, будто разглядывая тонюсенькую шпильку черных лодочек. Неторопливо оправила узкий серый пояс на юбке-карандаше, одернула изумительно сидящий на худощавой фигуре пиджак. Рассчитанным движением руки убрала за ухо прядь платиновых волос, забранных в небольшой хвостик. Позировала Альпину, а заодно краем глаза оценивала мое падение.

Несколько мужчин-соседей буквально прилипли к окнам домов, силясь получше меня разглядеть. Так и подмывало крикнуть: «Господа! Пользуйтесь моментом. Невиданное зрелище! Ната в роли вамп-вумен. Только за хлыстом сгоняю… Но тогда уж не обессудьте. Как говорится: „Женщина всегда стремиться быть такой, какой ее хотят видеть“…»

Тем временем молчаливое представление Гэссы подошло к апогею. Тридцатипятилетняя, судя по нашим данным, девица изумленно захлопала накрашенными ресницами, чуть тронула щеку ладонью — при более ощутимом касании штукатурка наверняка шмякнулась бы на пыльную дорогу и пролепетала:

— Ната! Да ты сменила имидж? А кто этот привлекательный ледяной?

Непроизвольно приподняв ногу и коснувшись значка, спрятанного в кармашек высоких кожаных сапог, вместе с компактной версией пистолета, намеревалась ответить нечто подобающее случаю. Вроде: «Не говори слишком громко, косметика с лица осыпется. Пожалей дворника, он тональник час будет отмывать, не говоря уже о водостойкой туши».

Если бы не вмешательство Альпина, жители ближайших особнячков стали бы счастливыми свидетелями истинно женской склоки. То-то удивились бы — какие слова знают благовоспитанные питомцы градоначальства.

— Доброго дня, уважаемая незнакомка, — выясняется, чертов Ледлей одним тоном может охладить не хуже ушата льда. Удостоив Гэссу мимолетным взглядом, ледяной уставился на меня так, что уши начали гореть и продолжил свой блистательный монолог, — А теперь, когда формальные приличия соблюдены, я хотел ограничить общение той, за которой заехал.

Вот так дал! Опустить человека ниже плинтуса, не произнеся ни единого грубого слова! Сразу видно воспитание галантных веков, когда даже оскорбляли языком Шекспира и Байрона.

Я думала Гэсса стечет на ровно выложенную подъездную дорогу своего коттеджа. Чиновница побледнела как полотно и молча засеменила к своему алому спортивному авто с тончайшим цветочным орнаментом на дверцах.

Увы, остроумия Альпина хватило ненадолго. Взгляд его упал на то самое место, которое корсет выставлял в лучшем свете. Немертвый умолк, газанул, подъезжая ко мне поближе, еле-еле избежав столкновения с богатым внедорожником районного прокурора, отжавшего самый большой коттедж на нашей аллее.

Черт! Моя полуобнаженная грудь явно сильно снизила прежде великолепную координацию Ледлея. Надеюсь это разовое явление! В противном случае придется ехать по лесу. Деревья хоть в суд не подадут.

— У меня выходной. И раз уже вынуждена все-таки выйти на работу, оделась буднично, — как бы невзначай заметила я, опускаясь на сидение рядом с ледяным. Сверкнув выскочившими клыками и стряхивая несуществующую пылинку с кожаных штанов, Альпин выдал:

— Так вот как одеваются в вашем подразделении в будни, — типа норовил поддеть.