Диктатор (СИ) - Шахов Борис Федорович. Страница 168

Пыточное проклятье в исполнении Барти ненамного уступало в силе аналогичному от Темного Лорда. Воистину - вернейший и преданнейший последователь. И сейчас этот гад непрерывно хлестал меня пыточным, прерываясь лишь на вопрос "Готов?", и не слыша утвердительного ответа, продолжал. И его действия постепенно будили во мне злобу. Наверх из памяти поднялись весьма неприятные воспоминания о Крэббе-старшем и его отношениях с сыном. Особенно, последняя встреча. Или о допросе у Малфоя. И пробуждающиеся в душе лютая ненависть рано или поздно должна была найти себе выход. "Я не беззащитный маггл, чтобы терпеть такое!"

- Фините. Готов? Кру...

- Авада Кедавра, - и зеленая молния, сорвавшаяся с кончика моей волшебной палочки, пролетела в считанных дюймах от тела ловко увернувшегося Крауча. Тот от попытки своего ученика напасть на него даже бровью не повел, только похвалил:

- Очень хорошо, Винстент, но не туда. Давай! Умрут магглы - боль прекратится. Круцио! - и дрессировка неуступчивого кандидата в Упиванцы продолжалась. Успешно продолжалась, потому что в конце концов, после приблизительно получаса попыток и пыток я двумя Авадами пробил щиты, защищающие мужчину и женщину, и убил их.

- Хорошо. Давай, добивай последнего маггла, и идем отсюда. Уже поздно.

- Что? Убить и... ребенка?

- А что в этом такого? - как-то не совсем естественно удивился Крауч. - Тоже, маггл как маггл, только мелкий. Давай. Заканчивай.

Последние слова Крауча отправили меня в полнейший ступор. "Как это - убить ребенка?" Для меня эти слова не имеют никакого смысла. Ну не ест же никто тарелку после того как на ней кончилась еда - тарелка несъедобная. И стена если стоит на пути, никто в нее лбом не упирается, пытаясь продавить - это невозможно. Так и с этим - бессмысленный набор слов и действий. Невозможное. Так меня воспитало в детстве общество, которое тогда очень далеко ушло в развитии от людоедских понятий современности.

Как же это сложно, сформулировать всем известные основы основ. Нет. Я не толстовец, и не пацифист. Да и замарался уже порядочно: пытки, убийства, но... везде и во всем должны быть свои границы. И дело тут не только в эмоциональной жалости, хотя и в ней тоже, но и в логике и понимании психологии. У любого человека есть определенные моральные установки, в пределах которых лежат все мысли и поступки человека. И не важно, каким образом границы определены: уложены ли они в детстве в голову ребенка родителями, сформированы окружающим обществом или выстраданы личным жизненным опытом, важен сам факт их наличия. Случайно выйти за их пределы - получить психологическую травму на всю жизнь, стать надломленным, этаким калекой. Перейти их сознательно, под чужим давлением - сломаться навсегда. В каком-то роде умереть, ибо тот, кто будет после этого - это совсем другой человек.

Болевые точки есть у каждого человека, хотя могут быть совершенно различные. Кто-то любит природу, а кто-то ради шутки может поджечь лес. Кто-то не ест мяса, а кто-то с удовольствием посмотрит, как еще дергающуюся зверюшку приготовят на его глазах. Кто-то обожает и почитает своих родителей, кто-то готов их сгноить ради скорейшего получения наследства. Кто-то без особого напряжения, с доброй улыбкой отправит в печку десяток-другой детишек, но зальется слезами при виде замерзающего котенка, а кто-то наоборот, пожертвует своей жизнью ради ребенка, даже чужого. Все зависит от общества, времени, достатка, религии и много еще от чего, но лимиты есть у каждого. Есть такие границы и у меня. Я достаточно легко смог списать взрослых, уговорив свою совесть логическими выкладками, но вот ребенок... Я точно знаю, убивать детей вот так вот просто, ради того, чтобы польстить фанатику-живодеру, это для меня навсегда потерять самого себя, как бы пафосно это ни звучало. Да и вообще, без всяких там "ради того"! Для меня - это конец. Окончательно превратиться в сволочь и мразь, а потом всю жизнь топить свою совесть в спиртяге и чужой крови, и быть совершенно обоснованно рано или поздно приконченным как бешеная тварь, под одобрительные хлопки всего общества? С соответствующей памятью в веках? Нет. Мне такого не надо.

Конечно, случись со мной или у меня что-то по-настоящему чудовищное, не знаю как бы я себя повел. Хотя... Что это я иду на поводу у современного общества и стыжусь той части нормального воспитания, что у меня есть (насколько бы неоднозначно это ни звучало после совершенного только что двойного убийства)? Лично для меня в плане иконы воли и прощения служило то, что произошло в конце Великой Отечественной. Раз уж остались на планете немцы, раз не передушили их всех, не глядя на пол и возраст, а даже помогли потом... И это после всего того, что те совершили у нас?! Я бы, честно скажу, так наверное не смог. Не сдержался бы. А они, поколение моих дедушек и бабушек, сдержались. И я буду их достоин. И это нужно не кому-нибудь там вроде закона, президента, бога или командира, или галочки в личное дело, а лично мне. Для того, чтобы остаться самим собой. Человеком, а не упырем-людоедом. И цена этого сейчас не такая и большая - уж пыточное-то я перенесу, не в первой. А поэтому:

- Нет. Я не буду делать этого!

Для того, чтобы со стопроцентной точностью предсказать следующие слова Крауча не нужно раскрывать "свое внутреннее око" или смотреть в гадательный хрустальный шар.

- Круцио! - услышал я ожидаемый ответ. - Фините. Не передумал?

- Нет.

- КРУЦИО! КРУЦИО!

- Я сказал - НЕТ! И другого ответа не будет! - прохрипел я.

Следующие полчаса для моего восприятия растянулись на полвечности. На этот раз, почувствовав реальное, а не фальшивое, "из-за приличий" сопротивление, Крауч занялся мной по-настоящему серьезно. В дело взлома моих устоев шло все. "Сеансы" Круциатуса, злого, очень злого, но короткого по длительности воздействия перемежались длинными паузами на словесные атаки. Причем они были настолько разнообразны, что оставалось бы (если бы на это было у меня желание) только пожалеть, какого политика потеряла Магическая Британия. Логика, угрозы, уговоры, подкуп, лесть, даже злые шуточки, все это я был вынужден выслушивать, пока приходил в себя. Как только я восстанавливался достаточно, чтобы кинуть в своего мучителя Аваду, Диффиндо или выпустить плеть крови, короткий перерыв кончался и в ход опять шел Круциатус. Крауч пытал меня и в перерывах уворачивался от моих авад. Пытал и защищался щитами от моей кровавой плети. Пытал, пытал, пытал... Пытал до тех пор, пока сил у меня не осталось совсем и никаких. Даже просто на то, чтобы плюнуть в ненавистную рожу блондина. Поняв, что больше от меня ждать больше нечего, фальшивый профессор зло выругался. Проигрывать, видимо, он не любил.

- Слабак и чистюля! - презрительно бросил Крауч, подошел ко мне, и за волосы поднял мою голову. - Ты думаешь, нашего господина будет интересовать твое мнение? Господина интересует только верность и беспрекословное выполнение его приказов! Ты понимаешь, что вопрос может стоять в форме "или он или ты?"

- Да пошел ты! Я сказал!

- Ты думаешь, что что-то можешь изменить? Так смотри! Петрификус Тоталус.

Я куском неподвижного камня упал на пол Тайной Комнаты. Крауч пинком развернул меня так, чтобы я мог все хорошо разглядеть, после чего направил свою волшебную палочку на ребенка, и сказал мне:

- Смотри! В этом виноват ты! Игнис!

- И-и-и-а-а-а...

Яркое жаркое пламя объяло детскую фигурку. Крик девочки сверлом ввинчивался мне в голову. Но у меня не было никакой возможности ни спасти, ни прекратить ее мучения, ни даже отвести глаза. Какая же ты мразь, Крауч! Вместе со своим "господином"!

- Игнис!

Когда жуткий костер догорел Бартемиус Крауч-младший подошел ко мне и спросил:

- Надеюсь, ты понял урок? Фините! - веревки растворились в воздухе. - Свободен.