Слепой охотник (СИ) - Каршева Ульяна. Страница 42

Круг света пропал. Женя судорожно вдохнул воздух, не веря своим впечатлениям: пахло густой еловой или сосновой хвоей. Не поверил он и тому, что увидел. Странные, мохнатые от паутины и общей замшелости деревья согнулись от собственной старости. Под ногами мягкий слой травы и той же слежавшейся хвои. Под ногами?.. Он уже не сидит на стуле — стоит?.. Где-то там, наверху, чувствуется — светит солнце, но сюда, в дебри зарослей, в тёмную чащобу, ему не пробиться.

Высокий широкоплечий парень насмешливо заглянул в глаза художника, который чувствовал себя неловко в джинсах и в джемпере — перед ним, человеком, чьей отличкой в одежде является кольчужная рубаха поверх обычной, из грубого полотна; свободные штаны, заправленные в крепкие сапоги, и ремешок на голове, удерживающий вьющиеся светлые волосы.

— Я не знаю, понимаешь ли ты, что прошло немало веков, — медленно выговорил Женя. — Для меня прошлое — тайна за семью печатями. А если спросить тебя? Ты понимаешь, что происходит? Начнём выяснять? Я пытаюсь добудиться человека из своего времени — появляешься ты! Так кто ты? Тоже Григорий?

— Душа человеческая одна — одежд у неё много, — вздохнул парень. — А сознания души, проживающей век за веком человеческим, накладываются одно на другое. Я знаю того Григория, которого выручаешь ты. Но я знаю и того Григория, брата Рады, которую в прошлом полюбил ты. Два сознания соединились. И кто скажет сейчас, чьё именно сознание пробуждается?

Риторический вопрос — понял Женя. Пора переходить к конкретике. Для начала решить личный вопрос.

— Почему Рада мне не поверила? — Спрашивая, он вспоминал женщину, мать Агнии, из своих снов. Она, несмотря на внешнюю резкость, была… симпатичной. Неудивительно, что Женя из прошлого, охотник Живко, влюбился в неё.

— Она потеряла силы — ты обрёл их. Она чувствовала неравноправие и считала это несправедливым. А потом… — Голова Григория печально склонилась. — Намудрили вы тогда. Очень уж намудрили. Она ждала, что ты придёшь снова. И уже готова была уступить. Демьян вмешался. Боги дали тебе силы нездешние, не каждодневные, но не силу богатырей. Медведь поймал тебя в лесу и сильно поломал. Ты никому не сказал. Когда приходило время волхвов, время совершеннолетия, они посчитали, что ты обуян гордыней: ты встречал их, сидя на скамье, словно князь какой, чтобы отдать листы с силой. И ни один из них не догадывался, что родные специально сажают тебя, прислоняя к стене, зная день их прихода. Рада тоже пришла. Ты не сказал ей и слова, не то что ласкового. Молча передал книгу-листы. И смотрел, по её, надменней всех князей. Она решила, что ты стал хуже Демьяна. А ты терпел боль и, что любишь, не признавался, боясь быть ей обузой. Агния, дочка её, знала, но с неё ты взял слово молчания.

В глухой тишине тёмной чащобы еле чирикнула птица — так слабо, будто боясь голос подать. Женя непроизвольно вздохнул.

— Но почему Демьян оставил меня в живых? Ты сам сказал — поломал.

— Мы оказались рядом, — пожал плечами Григорий. — Семья наша испокон веков была под княжеской рукой — дружинниками. Демьяна мы по-свойски проучили, когда тебя отобрали у него, а потом уж в тебе узнали того самого охотника, который должен отдать нашим сёстрам и братьям силу их, заключённую в листы. Знать бы мне тогда же, что ты за Радой приходил, я б тогда же ей сказал о тебе.

Женя хлопнул ресницами — и чуть вслух не выругался от изумления: воина напротив уже не было. Всё так же в свободной позе, слегка перенеся вес тела на одну ногу, стоял перед ним словно вставший с кресла современный ему Григорий — в домашних мягких штанах, в домашней куртке.

— И зачем ты мне это сейчас рассказываешь?

— А чтоб больше не дурили оба, — легко ответил Григорий.

— Может, о деле поговорим?

— Спрашивай.

— Я могу тебя вывести из состояния глухаря?

— Уже. — По плеснувшему негодованию (Женя и сам чувствовал, что сдержаться не сумел) Григорий сообразил, что ответ слишком краток. — Как только поговорим о том, чего не должны знать остальные, я встану.

— Но который ты встанешь? Сегодняшний брат Ирины — или тогдашний брат Рады?

— Сегодняшний, но вспомнивший странствия души во всех прошлых воплощениях. Правда, постараюсь, чтобы вам это не мешало.

— Почему ты стал глухарём? И кто ты такой, как и другие двое при волхвах?

— Последнее просто: если вместо одного внука волхв получал от своих детей двоих с почти одинаковой силой, один из них становился воином-хранителем, которого можно было вызвать, в случае если с волхвами случалось что-то, с чем справиться они не могут. А вот почему глухарями стали… — Григорий нахмурился. — Соблюдай Демьян-старший закон, установленный богами, живи он подальше от внука и не бросай своих сил на личное благополучие, Демьян-младший не стал бы откровенным вором. Но стал. Обыскал как-то без деда его подвал, любимую берлогу, обнаружил заветную тетрадь. Сил-то у нас нет сверхчеловеческих, но, если знать приёмы, можно их развить. Что Демьян-младший и сделал по дедовой тетради. А дальше — хуже. Он нашёл способ подчинять себе людей и пустился напропалую грабить и роскошествовать. Наткнулся на нас, хранителей. Современные сопротивляться его взгляду не сумели, но вместе с этим пробудились мы — хранители прошлых веков, и не дали Демьяну подчинить необученных. Я ждал только проникновения в закрытый мир Григория силы из прошлого. И дождался.

— Не слишком сложно? — с недоверием спросил Женя. — Ну, ведь старшие могли заранее научить внуков, как именно надо жить, чтобы не попадать в различные ситуации.

— Искушение силой и присущей ей властью — одно из самых сильных, — задумчиво сказал Григорий. — Суть возраста, назначенного богами, тридцати шести лет, в том, что человек в эти годы становится сложившейся личностью, которая вписана в общество. И для него уже не существует лёгких искушений. — И усмехнулся. — Старые боги как-то не думали о том, что в будущем окажется гораздо больше искушений, чем в их время. Они надеялись, что наделяют силой людей, зрелых, уже преодолевших искушения. Людей, если не мудрых, то умных. Ну что? Мы выходим из состояния глухаря? Или у тебя есть ещё вопросы?

— Ну… Наверное, будут новые — я сумею спросить у тебя о чём-то втихаря от остальных?

— Сумеешь, — чуть улыбнулся Григорий.

— Откуда ты всё это знаешь? — всё-таки не выдержал Женя.

— Хранители всегда всё знают, когда им приходится заниматься такими вещами, — пожал плечами тот. И, став серьёзным, посоветовал: — Только будь осторожен сейчас, когда я начну выходить из своего глухарства.

— Почему?

— Мне нужно немедленно приходить в форму, — объяснил хранитель, — чтобы обеспечить вашу безопасность и помочь нашим старшим. Выход будет довольно бурным для человека, который пару лет сидел почти в коме и чьи мышцы хоть и не атрофировались, благодаря заботе сестры и бабули, но ощутимо ослабели. Я буду приводить это тело в боевую форму, проводя его во времени по тем часам, которые помогали ему оставаться хранителем, пусть и в неведении о том.

— И как я должен быть… осторожным? — насторожился Женя.

— Ну, помогите телу не пораниться, — спокойно и даже безмятежно ответил Григорий. — Этого достаточно. А потом выведем в реальность остальных глухарей.

Эта последняя фраза, высказанная Григорием даже как-то легкомысленно, заглушила тревоги Жени. Поэтому-то он тоже довольно спокойно спросил:

— Ну а знак какой-нибудь будет, что ты выходишь?

— Будет-будет, — пообещал Григорий. — Ещё одно: как только восстановление боевой формы закончится, вы должны лечь спать. Выведение других хранителей потребует много сил, а для невыспавшихся это чревато потерей сил.

Только Женя подумал, что разговор весь сумбурный и обрывками, потому что сразу и не вспомнишь, что именно хочется узнать, как согбенные ветви чащобных деревьев будто взметнулись кверху и, опершись в привычный потолок привычной квартиры, растаяли. А в комнате оказались они с Григорием — друг напротив друга, а за спиной — остальные трое… Глядя на неподвижного брата Ирины, без изменений сидящего в кресле, Женя только и успел подумать, не сон ли ему приснился — из тех быстрых, когда лишь закроешь глаза, а сновидения мгновенно наваливаются толпами, беспорядочно сменяя друг друга…