Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович. Страница 98

Линн — городок крошечный. В центре его — школа, ресторан, банк; две шоссейные дороги — с севера на юг и с востока на запад — пересекают его; вокруг городка — посевы пшеницы и ржи, «бескрайние просторы», которые так сильно действуют на молодое воображение. Жителей в городке — меньше тысячи. По нашим понятиям — захолустье, даже на райцентр может не потянуть. Куда деться в такой дыре молодому человеку, рвущемуся осуществить пока еще смутные мечты о своем особом призвании, о некоей миссии, возложенной на него чудесным сновидением матери? Шутка сказать — предстоит ему ни много ни мало спасти греховный мир от гибели, от страданий и несчастий…

Джонс считал, что в жилах матери течет немного крови индейцев племени чироки. Возможно, что это, а также религиозные тексты, которые он знал, натолкнуло его на мысль о расовой несправедливости, которую он наблюдал вокруг. В маленьком Линне жила большая злоба — та тупая животная ненависть к черным, которая отравляла жизнь Америки, порождала ку-клукс-клан, приводила к страху: «Ни один черномазый не должен появляться на улицах Линна после захода солнца», — такой был лозунг местных человеконенавистников. Вспомним, что детство и юность Джонса пришлись на 1930–1940-е годы, когда Америке еще предстояло изживать расизм… Что делать в этой атмосфере юноше, чья кровь «не совсем белая»? Можно скрыть это обстоятельство, можно махнуть на него рукой и заняться тем, к чему лежит сердце, а можно ведь и возгордиться, неправда ли? Да, Джонс любил с гордостью говорить, что в нем течет и индейская кровь, и это хорошо, потому что делает его совсем американцем, коренным жителем страны…

Как часто человек, ненавидя нацизм или расизм, не замечает, что противопоставляет этим мироощущениям то же самое. Такие выверты не становятся менее противными оттого, что их легко понять… Казалось бы, что в том, какая кровь в тебе перемешалась, к какой расе, нации, вере или сословию принадлежали твои предки? Узнать бы, что они были за люди, к чему стремились, чего достигли, какое духовное и идейное наследство оставили, что из этого достояния следовало бы развить, а от чего отвернуться как от ненужного, а то так и стыдного! Память о предках, семейная традиция для сердца незаменимы, но память подробная, по возможности точная, а не хвастливо-неопределенная…

В 1947 году Джонс перешел в школу города Ричмонда (к югу от Линна), которую и окончил с посредственными отметками в 1949 году; в том же году поступил в университет штата Индиана в Блумингтоне. К этому времени он уже, видимо, окончательно решил стать проповедником — он настойчиво читал Библию, пытаясь время от времени поговорить с другими студентами на религиозно-философские темы. Но тон при этом он брал настолько высокомерный, что сочувствия не находил; к тому же идеи его были очень неопределенны, говорил он путано, знаний имел очень мало… «Я этому парню не доверял совершенно. Всем, с кем он был знаком, он причинил одни неприятности. Но его соученики не издевались над ним, они просто его игнорировали. Мы вынуждены были так вести себя», — вспоминает Кеннет Лимоне, живший с ним в общежитии в одной комнате.

Учеба в университете давалась Джонсу трудно — только десять лет спустя он его окончил, получив степень бакалавра искусств.

Учась в вузе, Джонс попал однажды на место санитара в больнице Ричмонда, где встретился с медсестрой Марселиной Болдуин, двадцатидвухлетней худенькой и очень миловидной женщиной, влюбившейся в него самозабвенно и на всю жизнь, и женился на ней. Думаю, что если бы в момент их знакомства показать Марселине, как она умрет — выпив добровольно яд в джунглях Гайяны, — это не изменило бы ни ее любви, ни последующего поведения. Способность так подействовать на сердце женщины, увлечь ее своими мечтами, заставить поверить в себя — признак несомненной незаурядности молодого Джонса. Марселина была старше мужа на четыре года, не случайно, что сперва было что-то материнское в ее отношении к своему будущему убийце; тот, со своей стороны, нашел наконец-то долгожданного слушателя, сторонника, последователя… Без самозабвенной помощи этой женщины Джонс немногого достиг бы…

В 1950 году супруги переезжают в Индианаполис, где Джонс становится пастором в методистской церкви. Правда, он поговаривал, что в методистской церкви (вариант протестантского вероисповедания) мало любви, что стоило бы многое сделать по-иному, но проповеди читал увлеченно, с напором. Кроме того, он руководил центром по интеграции общества, стремившимся ликвидировать межрасовый антагонизм. Его борьба за интеграцию, за гражданские права негров привлекла внимание к маленькой церкви — многие недовольные члены его паствы возмущались молодым священнослужителем, расисты устраивали протестующие демонстрации, угрожали Джонсу физической расправой, подкидывали в церковь дохлых кошек.

В 1953 году он основал собственную церковь — разные авторы приводят разные ее названия; это была очередная разновидность протестантизма. Ее полноправным главой стал Джонс.

Первоначально расходов было больше, чем доходов, и Джонс, изыскивая деньги, в частности, торговал живыми обезьянками — по 29 долларов за каждую, — которых привозили из Южной Америки и Азии. Контакты с покупателями он использовал для рекламы своей «новой, прогрессивной, истинно гуманной церкви».

К 1956 году у него было уже достаточно средств и сторонников, чтобы купить для своей церкви здание в Индианаполисе, в районе, который быстро заселяла черная беднота, вытесняя белых, — на Норт-Дельвэр-стрит, 975. Видимо, в это же время он стал называть свою церковь Народным Храмом.

К сожалению, мне неизвестны проповеди Джонса, подробное их содержание. Это была смесь различных христианских и вульгарно-социалистических идей. Несомненно, что центральным положением Джойса было равенство рас, их интеграция, слияние, братство; он призывал слушателей объединиться, создать такое содружество людей, в котором царили бы взаимопомощь и любовь — независимо от цвета кожи, нации, возраста, пола… Большую популярность молодому проповеднику принесло то, что он усыновил семерых детей (у них с женой был лишь один ребенок) — белых, черных, корейца, «кавказца» (не знаю, какой народ подразумевается под этим «кавказцем^[2]»).

Церковь Джонса приобретала все новых и новых друзей, сторонников, донаторов. Доходы религиозных организаций не облагаются налогами, сами организации не подлежат контролю со стороны властей, пользуются разными привилегиями. Церковь Джонса процветала.

Конец 1950-х годов Джонс провел в напряженной работе. Он учил жить других и учился сам. В частности, он ездил в свободные дни по Америке, знакомясь с деятельностью других проповедников. Большое впечатление произвел на него филадельфийский проповедник отец Дивайн (Богослов), который установил в своей секте (состоявшей в большинстве из пожилых черных женщин) строгий порядок — все беспрекословно слушались отца Богослова, сулившего пастве все что угодно и хорошо владевшего шарлатанскими приемами «исцеления» больных.

Вскоре Джонс учредил в своей церкви следственный комитет, составленный из самых преданных ему людей. Комитет должен был бороться за сплоченность рядов секты, за ее единство на путях реализации благороднейших целей. Джонс считал, что без личной преданности ему, без повиновения его воле невозможна никакая успешная работа — а она, несомненно, велась и включала различную материальную и духовную помощь тем, кто в такой помощи нуждался.

Не всем нравилось единовластие Джонса. Находились люди, которые не понимали следственного комитета и были готовы цепляться к каждому промаху руководителя Народного Храма. Один из них, Томас Диксон, покинул секту и заявил, что Джонс изменился с того момента, как возглавил собственную церковь «Он всегда говорил, что каждый должен его любить, и если этого не было, он становился страшно свирепым — не в смысле физического насилия, а словесно, иногда и матерился, — рассказывал Диксон. — Он брал, бывало, Библию — он называл ее черной книгой — и швырял на пол, говоря: „Слишком многие смотрят на нее, вместо того чтобы смотреть на меня“. А людей недовольных заставляли являться в следственный комитет и там часами допрашивали, почему они настроены против Джонса или нет ли против него заговора в церкви».