Поиграем? (СИ) - Gromova Beatrice "Розовые Мечты". Страница 55
Вы тоже думаете, что это жестоко? Вот и я о том же.
Ещё и Кирилл.
Арг, эти нежные поцелуи в плечо ужасно возбуждают, только задница болит больше!
— Кирилл, не сейчас, — попросила я, и поцелуи сразу же прекратились. — Задница слишком болит…
И только потом я вспомнила, что мне далеко не шестнадцать, и что сейчас я не с Авдеевым, а с Никитой…
— Стужев! — закричала и вскочила, садясь на задницу. Ягодица тут же отдалась острой болью, заставив меня зашипеть, но это только пол беды! Я назвала Стужева именем своего бывшего! Это хуже всего… — Никит, прости, пожалуйста! Я просто малость потерялась и думала, что мне шестнадцать, и это моё первое ранение… — и я малость истерично захихикала. Твою же ж налево-о…
А Стужев, будто пришибленный, стоял, повесив голову и держал дверь.
Кое-как, опираясь только на одну ягодицу и стараясь не напрягать левую ногу, вылезла из машины и, встав напротив парня, попыталась прикоснуться к его щеке.
А он отвернулся. Просто отвернулся, не давая прикоснуться к себе.
— Прости, пожалуйста… — ещё раз попросила я и отошла, направляясь к дому. Как назло дождь пошел…
Мой косяк, я знаю. И нет, я не изменяла ему. Просто перепутала временные отрывки! Я правда думала, что сейчас мои шестнадцать, и это первое ранение!
Стужев плелся сзади, молча, повесив голову.
Тренькнул телефон.
О, сообщенице в Вк.
О, Кастрюля…
«Прости..
Открыть прикрепленную фотографию?»
Интересно, что она такого натворила, что извиняется? Неужто решила извиниться за Ваню…
Руки вместе с телефоном безвольно пустились.
Идиотка, а на что я надеялась, а?
Что это любовь до гроба? Конечно, надейся, наивная мудозвониха!
Спасибо, что открыла глаза, подруга…
— Ничего сказать не хочешь? — убито спросила я, поворачиваясь к нему. Стужев остановился. Расстояние пять метров, а такое ощущение, будто пропасть образовалась… Походу, кроме Ростюсика в моей жизни не будет ни одного нормального мужика…
— Хочу, — поднял голову и смотрит в глаза. Сука. — Я тоже тебе изменял. — Тоже? Почему «тоже»? Я же ниче такого не делала! Но, не в этом дело.
— Знаю. — Не сдержалась. Истерично захохотала, даже голову закинула. — Знаю! А ты думал, что не узнаю, как ты эту брюнетистую мразь пьяный в стельку трахал? Действительно думал, что мне никто не скажет! А я вот узнала! — снова взрыв хохота. Даже живот болит. — Какая же ты сука! Не могу просто!
— Я-то может сука, а вот ты редкостная шлюха! Бывший объявился, и ты к нему в постель прыгнула! — зло сказал он. Кулаки сжаты, ноздри сужены, зрачки расширены и почти не видно потемневшую радужку. Он зол. Но я тоже.
— А кто сказал, что я прыгала к нему в постель, а, Стужев? Кто тебе сказал? Эта мразь? Так ты верь ей больше! — я орала и размахивала руками. Плохо. Так плохо. Аж рыдать хочется, чем я собственно и занималась. Благо, капли дождя смешивались со слезами.
— Шлюха! — то есть, пока я лежала в психушке, он трахал Леру, а я еще и шлюха? Заебись!
— Таки да! — яростно выкрикнула я. — Где я только не шлялась!
— Не смей подходить ко мне, дешевая мразь! Продалась ему! Чем он лучше меня?
— Ничем! — тихо сказала я, а потом заорал на всю мощь своих тренированных лёгких: — Ничем! Он конченный ублюдок! Но, знаешь что? Он хоть и ревновал меня даже к столбам, но никогда не изменял! Никогда! Слышишь! Он избивал до полусмерти тех, к кому ревновал, но никогда не предавал моё доверие! Никогда! — в горле запершило. Подкатывает давно забытая истерика в купе с астмой. А дождь хлещет по лицу, но от этого ни разу не лучше. — Я могу простить все! Я бы даже простила ему ту пощечину, если бы он попросил, но не измену! Я люблю тебя! До безумия! — закашлялась. Отдышалась и продолжила. — Никогда ничем не упрекала, потакала всем слабостям, отказывала всем, никогда на другого парня не посмотрела! Так за что мне это, Стужев, за что?
— Ты во сне назвала его имя, значит, у вас что-то было. — Уже более-менее спокойно сказал он, стоя в пол оборота. Охуеть логика!
— Стужев, — накатившая истерика сжимает лёгкие, но я держусь. Я должна попытаться! — Никита! С той SMSкой ты поверил, что не я писала! Так и сейчас поверь! Я не изменяла!
— Изменяла, шлюха! — и он сделал то, что меньше всего от него ожидала: он преодолел разделяющее нас расстояние и замахнулся…
Доведенная до кондиции я, не разбирая, что делаю, схватила выброшенную вперёд для удара руку, и одним точным ударом предплечья о колено сломала ее…
Шум дождя глушит неприятный треск костей… Будто самой сломали конечность…
Парень взвыл, и упал на колени, прижимая руку к себе.
А я закашлялась вслух…
Я сдохну здесь.
Я сдохла прямо сейчас.
— Проваливай отсюда, мразь! — заорал он, все ещё сидя на коленях… Я не послушала, попыталась помочь ему. Но он, видимо хотел просто отмахнуться, но попал мне по щеке… Закрыв глаза, подавила очередной приступ кашля, сняла с пальца кольцо.
Будто палец оторвали…
Бросив кольцо ему под ноги, развернулась и слегка пошатываясь и постоянно кашляя, пошла в дом.
Не обращая внимания ни на боль в ягодице, ни на боль в сердце…
Поверила, тупая идиотка, что он действительно любит тебя?
Польстилась на романтику?!
Ебанутая ебанашка, Романова, вот ты кто.
Думала, будет счастливая жизнь с любящим Никитой?
Три «ха-ха» четыре раза…
Пять с плюсом, Романова, замечательное исполнение.
В кухне сидела убитая мама и прихлебывала кофе.
Беременная идиотка!
Молча вырвала кружку из рук и, достав из шкафа сока, поставила коробку перед ней.
Нечего травить моих братишку с сестренкой.
И, не обращая внимая на мать, достала из аптечки антидепрессанты.
Здравствуйте, родные, я скучала.
Мать в прострации даже и не заметила, мои манипуляции, и как достаю из мини-бара бутылку виски.
— Где Ростислав? — хрипло спросила я и закашлялась. Таблетки в баночке неприятно застучались о стенки.
— У отца в кабинете. — Убито ответила она. — У твоего брата большие проблемы.
Разорву любую мразь, посмевшую обидеть моего старшего братика!
На каждые пять ступенек по таблетке успокоительного и три глотка виски.
Знаю, что мешать нельзя, ну, надеюсь не сдохну.
К кабинету отца я была уже достаточно захмелевшая, поэтому не чувствовала ни боли в ноге, ни вообще своего тела. Таблетки тоже действуют.
Тихо, так что меня даже не заметили, открыла дверь и встала у стены.
Делая тихие вдохи с ингалятором, прихваченным вместе с таблетками, успокаивает спазмы лёгких.
— Он обесчестил мою дочь! — с пеной у рта вопит непонятного вида мужик, нависая над столом, за которым сидит спокойный, как дохлая рыба батя. В одном углу как в воду опущенный сидит мой братишка, а вот в другом восседает какая-то девка. С ребенком на руках. — И ребёнка ей заделал! — все не успокаивается он, а девка победно улыбается. Хотя, девка она только на вид. Ей лет двадцать. — Ты обязан принять ребёнка под свою фамилию! А твой щенок признать его! И пускай он его обеспечивает! Маленький cученок!
— Уткни, пожалуйста, ебало. — Попросила я, закидывая очередную таблетку успокоительного и запивая её алкоголем. — Бесишь.
— Ярослава, успокойся. — Спокойно попросил батя. Ну да, ему-то на нас плевать… А вот братишка был проницательнее бати, поэтому-то именно он и спросил:
— Что, блядь, за таблетки ты принимаешь? — усмехнулась и, не отвечая, закинулась ещё одной и подошла к напуганной девушке, откидывая пеленку, которой был прикрыт младенчик.
— В общем так, господа наебатели, — начала я, — я не знаю, какую выгоду вы хотели извлечь из этого, но ребенок точно не наш. Во-первых, — язык начал заплетаться, поэтому пришлось повторить слово несколько раз, — он должен быть рыжим. Во-вторых, у него должен быть близнец, гены, блядь. Их не спрячешь. И в третьих, — и вот тут я не выдержала и подошла вплотную к мужику и заорала на ухо: — С какой это, блядь, стороны мой брат похож на корейца? — характерная желтоватая кожа и вырез глаз.