Аристотель и оружие - де Камп Лайон Спрэг. Страница 8

– Кто ты, о господин мой? – спросил я седобородого.

Старик горделиво улыбнулся и заговорил по-гречески с гортанным акцентом:

– Я – Артавазд, или Артабаз, как зовут меня греки; когда-то я был правителем Фригии, а сейчас – бедный наемник царя Филиппа.

Старик этот и был знатным персидским беженцем, о котором говорил Аристотель.

– Бьюсь об заклад, он даже не говорит по-индийски, – сказал Аттал.

– Ну конечно, – сказал я и начал по-английски: – «Настало время всем добрым людям прийти на помощь своей партии. Восемьдесят лет тому назад отцы наши заложили...»

– Что ты думаешь об этом? – спросил Аттал у Артавазда.

Перс пожал плечами.

– Я ничего подобного никогда не слыхал. Но Индия – обширная страна, и там говорят на разных языках.

– Я не... – начал я, но Аттал продолжил:

– К какому народу ты бы его отнес?

– Не знаю. Индийцы, которых я видел, немного смуглее, но, насколько я знаю, бывают и светлокожие индийцы.

– Если ты меня выслушаешь, Аттал, я все объясню, – сказал я. – Почти весь мой путь проходил за пределами Персидской державы. Я пересек Бактрию и обогнул с севера Каспийское и Эвксинское моря.

– Ну-ну, что еще расскажешь, – сказал Аттал. – Каждый образованный человек знает, что Каспий – не что иное, как залив, глубоко вдающийся в сушу, открытый на севере в Океан. Поэтому ты не мог объехать его с севера. Так что, пытаясь выпутаться, ты только еще больше погряз во лжи.

– Пошлушай, о Аттал, – возразил Аристотель. – Это вовше не так. Еще Геродот и многие пошле него шчитали, что Кашпий – это внутреннее море...

– Придержи язык, профессор, – сказал Аттал. – Речь идет о государственной безопасности. Что-то с этим мнимым индийцем не так, и я собираюсь выяснить, что именно.

– Нет ничего подожрительного в том, что человек, приехавший иж неижвештной далекой штраны, рашкажывает небылицы о швоем путешештвии.

– Нет, это еще не все. Я узнал, что впервые он появился на вершине дерева на поле, принадлежащем свободному земледельцу Дикту, сыну Писандра. Дикт помнит, что перед тем, как растянуться на земле, он посмотрел на дерево, нет ли там ворон. Если бы Зандра был на дереве, Дикт увидел бы его, потому что листьев еще было мало. А в следующее мгновение раздался хруст веток под тяжестью падающего тела и посох Зандры ударил Дикта по голове. Простой смертный не может свалиться на дерево с неба.

– Может быть, он прилетел иж Индии. Он говорил мне, что у них там ешть чудешные машины, – сказал Аристотель.

– Пусть он попытается сделать пару крыльев, если останется жив, после того как его допросят в Пелле, – сказал Аттал. – А еще лучше – парочку для моего коня, чтобы он смог обогнать Пегаса. А пока... взять его и связать!

Солдаты двинулись на меня. Я не рискнул сдаться из опасения, что они отберут мое ружье и я буду совсем беззащитен. Я рванул края туники, пытаясь вытащить пистолет. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы отстегнуть ремешок, но я вытащил ружье раньше, чем кто-либо успел до меня дотронуться.

– Назад, или я ударю на вас молнией! – закричал я, приподнимая ружье.

В моем мире люди, зная, сколь смертоносно это оружие, испугались бы. Но македонцы, которые раньше его никогда не видели, взглянули на него и продолжали приближаться. Аттал был совсем рядом.

Я выстрелил в него, затем повернулся и застрелил солдата, который пытался схватить меня. Выстрел из ружья сопровождается вспышкой света, напоминающей молнию, и оглушительным грохотом, подобным близкому удару грома. Македонцы закричали, а Аттал упал, раненный в бедро.

Я снова повернулся, пытаясь прорваться сквозь кольцо солдат, и в голове моей промелькнула мысль, не попытаться ли мне завладеть лошадью. От сильного удара в бок у меня перехватило дыхание. Один солдат ткнул меня копьем, но пояс смягчил удар. Я выстрелил в него, но промазал второпях.

– Не убивайте его! – завопил Аристотель.

Часть солдат отступила, как будто собираясь бежать, остальные взмахнули копьями. Доли секунды они колебались – то ли боялись меня, то ли их сбил с толку крик Аристотеля. В других условиях они бы пропустили его слова мимо ушей и послушались приказа своего начальника, но Аттал лежал на траве, в изумлении разглядывая дыру в своей ноге.

Один солдат уронил копье и пустился бежать, но тут, искры посыпались у меня из глаз от удара по голове, и я почти без памяти свалился на землю. Воин сзади меня взмахнул копьем, как дубинкой, и стукнул меня древком по макушке.

Раньше чем я успел прийти в себя, они навалились, пихаясь и пинаясь. Кто-то вырвал ружье у меня из рук. Я, должно быть, потерял сознание, потому что помню только, что лежу в грязи, а солдаты сдирают с меня тунику. Аттал, опираясь на солдата, стоит надо мной с окровавленной повязкой на ноге. Он кажется бледным и испуганным, но настроен решительно. Тот, второй, в которого я стрелял, лежит неподвижно.

– Так вот где он держит свои дьявольские приспособления! – сказал Аттал, указывая на мой пояс. – Снять его.

Солдаты возились с пряжкой, пока один из них в нетерпении разрезал ремешки кинжалом. Золотые монеты в моем кошеле вызвали крик восторга.

Я завозился, пытаясь подняться, но двое солдат опустились коленями мне на руки, чтобы удержать меня. Слышалось постоянное бормотание. Аттал, глядя на пояс, сказал:

– Он слишком опасен, чтобы оставить его живым; Кто знает, может быть, даже связанный, он поднимется в воздух и исчезнет при помощи волшебства?

– Не убивай его! – попросил Аристотель. – Он мог бы научить наш многим полежным вещам.

– Нет ничего полезнее безопасности государства.

– Но он может швоими пожнаниями принешти польжу гошударштву. Ражве не так? – обратился Аристотель к персу.

– Прошу тебя, не впутывай меня в это, – ответил Артавазд. – Это не моего ума дело.

– Если он представляет опасность для Македонии, его следует немедленно уничтожить, – сказал Аттал.

– Маловероятно, что он шейчаш может причинить какой-то вред, – возразил Аристотель, – однако очень вероятно, что он может быть нам полежен.

– У него предостаточно возможности навредить нам, – сказал Аттал. – Вы, философы, можете позволить себе проявлять терпимость по отношению к интересующим вас чужеземцам, но если от него можно ждать беды, то за дело беремся мы, солдаты. Не так ли, Артабаз?

– Я сделал то, о чем меня просили, и не скажу больше ни слова, – сказал Артавазд. – Я простодушный персидский вельможа, и мне недоступны ваши греческие хитрости.

– Я могу увеличить мощь твоих армий! – крикнул я Атталу.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь также и в том, что ты можешь обращать людей в камень заклинаниями, как Горгоны взглядом. – Он вытащил меч и попробовал острие большим пальцем.

– Ты лишишь его жижни прошто по невежеству швоему! – завопил Аристотель, ломая руки. – Пушть, по крайней мере, царь рашшмотрит это дело!

– Не по невежеству, – сказал Аттал, – а как убийцу. – Он указал на мертвого солдата.

– Я пришел из другого мира! Из другого века! – закричал я, но Аттал был непоколебим.

– Пора покончить с этим, – сказал он. – Поставьте его на колени. Возьми мой меч. Главк, мне с ним не совладать, я еле стою на ногах. Наклони голову, милый мой варвар, и...

Не успел Аттал договорить, как он, и все остальные, и все вокруг меня исчезло. Я снова испытал ту острую боль и ощущение, будто меня выстрелили из чудовищной пушки...

Я увидел, что лежу на прошлогодних листьях, окруженный отливающими перламутром стволами тополей. Свежий ветерок шевелил листья так, что видна была их нижняя серебристая поверхность. Для человека, одетого в одни сандалии, было чересчур холодно.

Меня отбросило обратно в 1981 год по нашему летоисчислению, в год, из которого я отправился в путешествие. Но где я? Я должен был быть неподалеку от Национального института в Брукхейвине, в мире, где все было подчинено высокоразвитой науке. Но здесь от нее не было и следа; ничего, кроме тополей.