О чем поет вереск (СИ) - Зима Ольга. Страница 84

Шальная стрела прилетела, откуда просто не могло долететь ничего.

— Человечка! — отчаянно кричит Мэллин.

Вроде бы рядом, но звук доносится откуда-то из невероятного далека, из того счастливого мира, который вот-вот исчезнет навсегда.

Этайн, подхваченная за спину, обмякает у Мидира на руках, и все равно продолжает смотреть. Глаза становятся совсем прозрачными и безмерно удивленными. Голова откидывается вниз и вбок.

— Ми-дир… — шепчет Этайн камням пола, утягивая его своим падением вниз.

Оперенное древко торчит из спины. Густая и очень темная кровь течет по серебристому блио, пачкает рыжие волосы.

В глазах чернеет. Нет времени даже на вой — он сворачивается в груди, сжимая обезумевшее сердце.

Рядом слышен шум — Джаред и Мэллин, но счет идет на мгновения, лихо отнятые им у человеческих магов, и Мидир видит только Этайн. «Друиды сказали: ты убьешь ее!» — из дальнего далёка кричит Эохайд.

Как бы не так!

Мидир, задыхаясь от муки, вкладывает всего себя, пробуждая мощь древнего бога.

Древко истлевает дымом, острие стрелы рвется в ладонь, Мидир сжимает его, и металл крошится в пыль. Рана затягивается на глазах, но…

— Она не дышит, мой король, — шепчет советник

— Сердце не бьется, — всхлипывает Мэллин, держа Этайн за руку, размазывая по лицу ее кровь и свои слезы. — Почему, ну почему, Мидир? Почему сердце не бьется?!

— Стрела заговорена на отнятие жизни, — слова Советника ледяным клинком пронзают сердце волчьего короля. — Мне жаль, Мидир. Ты знаешь, ее уже не вернуть.

Правда… Правда. Прав-да! Словно капли клепсидры, что отсчитывают жизнь без Этайн.

Джаред всегда говорит правду.

А Мидир часто отвечает ему «нет».

— Джаред, — сквозь зубы выплевывает Мидир, — по-мо-ги.

— Мой король, вы же помните, чем это все закончилось в тот раз. Через павшего волка, настоящего, не самого слабого ши, проглянул сам мир теней! При всей вашей любви, королева — человек! Мы не знаем, там ли ее душа, и можно ли будет вернуться даже вам после всех этих воронок… И на горизонте опять движение! У нас вторая волна нашествия. Видимо, друиды подняли всех. Кому-то нужно управлять механесами!

Джаред упирается всеми лапами. А время уходит, истончается связь тела и души.

— Я справлюсь, брат! Я управлял механесами! — молит Мэллин. — Поверь мне! Спаси человечку! Вытащи ее, вытащи!

— Добро, — торопливый стук каблуков по ступеням возвещает об уходе брата. — Джаред! — рычит Мидир.

Узкая прохладная рука опускается на его грудь, ледяные иглы пронзают сердце. Холодно телу, но все также больно. Сердце замедляет удар, вдох рвет горло…

Тело бьется в судорогах, пока душа не покидает его.

Не удержать падение. Все ниже и ниже, быстрее и быстрее, через все этажи Черного замка, через воздух, землю и корни…

В иной мир.

Привычное мельтешение точек перехода сменяется кучей огоньков в черной мгле без конца и края.

Холод хватает за ноги и руки, Мидир поспешно поднимается. Огоньки, словно комары на болоте неблагих, откусывают часть магии. Одни, более светлые, отгоняют других, с черной сердцевиной, давая время пришедшему.

Мидир отмахивается от надоед, выискивая розовый.

Его нет.

Этайн не должна, не должны была далеко упасть! Но среди светящихся комочков всех цветов радуги он все никак не может рассмотреть ее.

А время уходит быстро. Очень быстро.

Становится все холоднее, от него забирают не тепло — саму жизнь. Джаред что-то тревожно бормочет над ухом, в том мире, которому еще немного принадлежит Мидир. Слов не понять, приходит одно слитное знание — надо возвращаться.

Куда? В Черный замок, к мертвой Этайн? К Этайн, закрывшей его собой?

Мидир упрямо идет вперед, хотя передвигать ноги становится все тяжелее и тяжелее. Даже голову поворачивать трудно. И очень скользко. Цвета огоньков сливаются… На момент они все видятся одинаково серыми на фоне черноты, что темнее любой ночи. Мидир встряхивается, смотрит, с усилием вглядываясь. Все одно — того, родного, тут нет.

Не позвать, не поговорить. Почему он так мало говорил с ней? Почему так мало говорил о своей любви?

Мидир, теряя равновесие, валится наземь. Ударяется коленом о черноту, как об лед. Это больно, это радует.

Пока есть боль, есть жизнь.

Пытается встать, не выходит: мешает один из пыльных огней. Пыльные опасны, они, растерявшие при жизни сердцевину, злы и быстро тухнут здесь, а потому с особой страстью стараются выгрызть эту сердцевину у других.

Власть он брату так и не передал… Но есть Джаред, он поможет.

Тишина оглушает. Тишина выгрызает мясо с костей, сдирает мысли, глупые ненужные мысли — оставляя лишь главное.

«Этайн, я, узнавая тебя, узнавал себя. А ты… ты так хотела, чтобы мы старились вместе! И умерли в один день. Я сделал то, что ты не простишь. Я обманул тебя вначале. И не смог защитить потом. Но хоть что-то выполню из обещанного».

Потом гаснут и эти мысли.

Невозможно вздохнуть. Может, потому что в мире теней нет воздуха? Глаза закрываются, гаснут даже огоньки.

Осталось последнее. Вот только тогда ему не вернуться. Но, может, Джаред вытянет Этайн?

Руки движутся невыносимо медленно. Кинжал прорезает одежду и режет предплечье излишне сильно. Нет ни холода, ни боли, а кровь не течет вниз — она летит вперед.

Огоньки вспыхивают, жадно лакая силу и принимая жертву…

Все. Теперь точно все.

Чернота. Тишина. Покой.

Но что-то мешает и тревожит, и дергает, как младший за штанину или Джаред за рукав, и тянет наверх. Кто-то очень не хочет, чтобы он оставался здесь, в вечном мраке и холоде. Глупость какая, тут вовсе не холодно! Мидир с усилием приоткрывает веки. Перед глазами пульсирует розовый огонек — и рядом с ним синий, совсем маленький, но очень яркий. Они дают свет и тепло, Джаред что-то кричит и тянет за ворот, тянет куда-то…

Мидир не помнит, зачем он здесь, желание вернуться пропадает.

Зачем, когда тут так хорошо и уже не холодно, можно лежать и не беспокоиться ни о чем? Но розовый огонек сердится. Как будто топает ножкой и плачет, и подается ближе, обняв синюю искорку. Огонек забавный — требовать что-то у Мидира! — но его грусть непонятно почему расстраивает бессердечного волчьего короля.

Огонек подлезает под сжатые пальцы.

И Мидир, зажав его в руке, позволяет вытянуть себя…

Все также темно, но очень, очень тепло вокруг. Что-то удобное и мягкое сложено под головой. Влажная тряпка на лице. Ощущение тела не пришло, только болит кисть, которой он прихватывал розовый свет чужой души. Рука онемела.

— Лежите, мой король, — голос Джареда.

— Э-тайн…

Говорить почти невозможно, невозможно приоткрыть веки, да и нельзя сейчас— солнце выжжет их после изнанки ночи. Ладонь Джареда удерживает его, весомо устроившись на середине груди. Горло пересохло, но пить нельзя. Вода сейчас — яд.

— Мидир… — укоризненно произносит Джаред, пытаясь скрыть волнение, однако сейчас король более чувствителен не к словам, а к душам. — Ты чуть было там не остался.

— Этайн? — Мидир упрямо ищет ее руку своей.

— Знаешь сам. Дышит, жива, — Джаред вкладывает теплую знакомую ладонь. — Она любит вас, мой король. Именно вас. Иначе бы не вытянула из мира теней.

— Джаред… — груз реального мира наваливается снежным комом.

— И когда правда откроется, ей будет больнее в сто раз, — племянник договаривает это из настолько хороших, сейчас отчетливо заметных хороших побуждений, что нет сил сердиться. Иногда лед слов Джареда — как примочка для больного ушиба.

— Ум-ник, — волчий король знает, что Джаред потихоньку улыбается. — Как? Мэллин?

— Во главе войска. Тихо-тихо, не поднимайтесь! Еще хотя бы полчаса. А лучше — час.

— Иди. К нему. По-мо-ги.

Мидир с трудом, но различает голоса. Джаред приказывает начальнику замковой стражи — по-королевски! — не давать ему, Мидиру, подняться, на что Алан отвечает привычно коротко. Какое там подняться — король даже голову повернуть не в силах. Только сжимает в своей руке кисть Этайн.