Торговец Иллюзиями (СИ) - Всеволодский Даниил. Страница 3

Трещали доски в мастерской плотника, оттуда же долетал грохот постоянно передвигаемой мебели, которую изготавливал старик из мореного дуба и сосны, а его почтенная супруга тем временем обивала кресла с высокими спинками грубым коленкором, а потом и цветным бархатом. У плотника частенько появлялся его сосед - резчик по дереву, чтобы купить оставшиеся после изготовления мебели обрезки по дешевке.

На берегу реки напротив парфюмерной мастерской расположился дубильщик со своим семейством, состоящим из трех сыновей, старшему из которых минуло двадцать, а младшему не было и девяти, и двух дочерей-погодок. С самого раннего утра старший сын, отличавшийся внушительным ростом и широкими плечами, выходил на речной берег, устраивался на плоских прибрежных валунах и принимался мять кожи, в то время, как его братья протравливали шкуры и полоскали их в реке. Две девушки, которые тоже не избежали работы в мастерской, занимались тем, что изготавливали из обработанной кожи пояса, портупеи, тисненые переплеты для книг, или же просто замеряли готовые к продаже куски и сворачивали их в рулоны. Их руки, вечно красные от ожогов кислотой, которая не смывалась со шкур до конца, были испещрены мозолями и вечными царапинами от шила, иголок и тупых ножей, которыми они работали, выводя на коже тисненые узоры.

Музыка, которую часто слышали жители прилегающего к реке квартала Иль-де-Куан, доносилась из жилища скрипичного мастера, который поселился под крышей одной лачуги, считавшейся самой убогой в городе. Как ни странно было то, что с чердака полуразвалившегося, почерневшего от гнили и пожаров здания доносилась каждый день нежная трель скрипки, гнусавая мелодия альта или же томная песнь виолончели, но мастер - единственный жилец лачуги - не спешил менять свой дом и исправно продолжал вытягивать завораживающую музыку из нутра созданных им инструментов.

В тот ранний час, когда петухи предместья Марэ только отпели ушедшую ночь, скрипичный мастер ещё корпел над резной головкой новой скрипки и прилаживал к двум изготовленным с вечера декам тонкую обечайку, поэтому музыка не разносилась по его чердаку. Зато в соседнем доме вовсю звучал мелодичный лязг мечей и кинжалов.

Живший в квартале оружейник развешивал на стене ножи для свежевания туш, с кривыми лезвиями, огромные охотничьи кинжалы, шпаги и мечи с изогнутым в виде пламени лезвием.

- Это для охоты на кабана, а этим впору снимать шкуру волку, вот этот пойдет для того, чтобы срезать оленьи рога, а этот хорош для медведя, - приговаривал добродушно старик-оружейник, ласково рассматривая поблескивавшие в свете утреннего солнца клинки.

Любовно поглаживая шершавыми пальцами рукояти особо дорогих кинжалов, испещренные кружевом тончайшей скани, старик устраивал их под стеклом на витрине.

Улица Мулен, перебегавшая с одного берега реки на другой по мосту, была одной из тех улиц, которые, сливаясь воедино, образовывали рыночную площадь. Но прежде чем превратиться в уродливую рыночную площадь неправильной формы, улица Мулен пересекалась с улицей Святого Бенедикта, и в этом месте образовывался широкий разъезд, почти целиком занятый папертью собора Сент-Мишель.

Старый собор с огромным фасадом впивался в землю паучьими лапами контрфорсов и с подозрительностью вглядывался в людей, проходящих сквозь ворота моста Мулен, своим единственным глазом - витражной розеткой. Две прямоугольные башни соборы мрачными монолитами высились над серыми крышами города, и даже узорочье каменных рельефов на стенах главного фасада не убавляло собору Сент-Мишель аскетизма и сдержанности. Огромные ворота храма были всегда распахнуты настежь, и из его нутра, погруженного в полумрак даже в солнечный день, доносилось нежное пение звенящих голосов - то были голоса ангелов. Позади собора отдельным зданием стояла колокольня, и черной дырой, заросшей вековыми дубами и окруженной решетчатым забором, с воротами, запиравшимися на тяжелый медный замок, зияло старое кладбище. С улицы Святого Бенедикта можно было с трудом рассмотреть несколько старых фамильных склепов и белевшие среди золотой листвы мраморные статуи, изображавшие скорбящих ангелов.

В начале седьмого утра, когда двери парфюмерной мастерской распахнулись для покупателей, подмастерье с опухшими и покрасневшими от бессонной ночи глазами заметил бодро идущего по мосту Мулен человека, который тащил за собой грохочущую на камнях мостовой тележку. Пока черноволосый юноша стоял на пороге, подыскивая среди травы камень, которым можно бы было подпереть дверь, незнакомец миновал мост и скрылся в тени домов квартала Иль-де-Куан. Издали заприметив собор Сент-Мишель, этот человек, напоминавший не то разбойника, не то рабочего, направился прямиком к нему.

Выбравшись из тоннеля узкой улицы Мулен, он остановился на перекрестке с улицей Святого Бенедикта, чтобы перевести дыхание, и невольно залюбовался красотой собора, рядом с которым оказался. До этого дня он видел не имел привычки интересоваться соборами, хоть частенько проходил мимо них в Париже, Эксе и Лионе. Высокие башни, по сравнению с которыми он сам казался себе муравьем, стоящим рядом с колодцем, поразили его воображение, и путник, завороженный красотой готического собора, смотрел на стрельчатые окна и блестящие в свете утреннего солнца колокола.

В доме на углу улицы Святого Бенедикта, прямо напротив собора, жил пекарь, и в то время, пока путник рассматривал высокие башни и бронзовые колокола, он выкладывал на прилавок под навесом из выцветшего брезента свежий хлеб.

Маленькая паперть была наводнена людьми, которые спешили на рыночную площадь. Тут были дородные торговки рыбой, тащившие свой товар в огромных корзинах; были бледные и вечно подслеповато щурящиеся золотошвейки, тонкие платки и сорочки которых умещались в один небольшой мешок; были и сгорбленные старухи, кутавшиеся в теплые шали несмотря на духоту, в белых чепцах; был старый дворник, который старательно выметал с паперти песок и мусор. Туда-сюда бродили торговцы-лоточники, продававшие все, начиная от мелкого жемчужного бисера и заканчивая луковыми пирогами. Рядом с лавкой пекаря, на ярко освещенной теплым сентябрьским солнцем стороне улицы, пристроился пивовар, выкативший из погреба несколько огромных бочек пива и кубышку с квасом.

Над папертью висел запах соленой рыбы и жареного мяса, долетавший из таверны, соседствовавшей с собором Сент-Мишель. По темной стороне улицы Мулен медленно брела дородная женщина, тащившая в руках два огромных бидона со свежим молоком.

Уловив тонкий аромат свежего сена, парного молока, мягкого белого хлеба, травяной запах огурцов и хмельной - пива, человек, проделавший долгий путь из Шанвьери в Порт Д`Омбр, почувствовал, как заныло в желудке, и сглотнул слюну. Он стоял точно посреди улицы Мулен и невероятно мешал спешащим на рыночную площадь людям, для которых казался каменной статуей. Этот мужчина давно привлек внимание двух кумушек, пристроившихся на скамье рядом с церковью, своей соломенно-русой шевелюрой и крепко, но сухо сложенной фигурой, точно у выжлеца, да и прохожие, которым приходилось обходить стоящего человека и его тележку, недовольно ворчали и оглядывались, но он этого не замечал. Помимо прочего, кружащий над этим мужчиной ворон тоже не остался без внимания зевак.

Наконец, человек из Шанвьери увидел на углу площади лавку пекаря и, подобрав оглоблю своей тележки, бодрыми шагами под грохот деревянного ящика, тащившегося за ним, направился к ней.

- Хлеба, друг мой! - громко сказал он, остановившись у прилавка и вынув из кармана две монетки.

В этот момент на плечо мужчины, тихонько каркнув,опустился сизый ворон.

- Подайте, Христа ради! Люди добрые! Бедному! Хромому! Слепому! Подайте на пропитание! - раздался вдруг неестественно надтреснутый голос с паперти.

Покупатель у прилавка пекаря обернулся через плечо и заметил сгорбленного старика, присевшего прямо на серые камни мостовой и протягивавшего вперед дрожащую руку.

- Чего надо? - спросил толстяк-пекарь, лениво поднимаясь со своего стула и подозрительно оглядывая странного покупателя.