Символ Веры (СИ) - Николаев Игорь Игоревич. Страница 27

Государства протестовали, но за пределами их коротких рук коммерция шла своим чередом.

Однако три года назад, примерно в то время, когда Хольг валялся на койке благотворительной миссии, в послеоперационной лихорадке, почти при смерти, в игру вошел новый участник - новорожденные картели с севера Мексиканской империи.

Кокаин всегда считался наркотиком для элиты, эстетским, дорогостоящим увлечением богемы и верхов общества, которые не могли или не хотели позволить себе «les anneaux d'or». До тех пор, пока «мексы», при помощи луизианских денежных мешков, не сумели поднять производство до промышленных масштабов. Теперь «алмазная пыль» (пусть и многократно разбавленная) оказалась доступна даже фабричным рабочим. Кокаин хлынул в Евразию через Африку, великим контрабандным путем от Гао, что на Нигере и далее на северо-восток, через дюны Сахары. И Африка вздрогнула, потому что вместе с товаром на континент хлынули «муравьи».

Строго говоря, первоначально «Mara Salvatrucha» называли только выходцев из окрестностей Сан-Сальватора, но довольно быстро прозвище накрыло всех заморских пришельцев, благо оно вполне соответствовало их повадкам.

Человеческая жизнь в Старом Свете стоила не слишком много. В Новом - существенно меньше. А в многоязычном собрании, именуемом Мексиканской Империей, она не стоила ничего. Обыденный уровень тамошней повседневной жестокости с лихвой перекрывал все, что считалось нормой среди европейского и североафриканского криминального элемента. «Муравьи» плотно заняли все коммерческие ниши, связанные с бросовым кокаином, а после разинули рот на чужие куски.

Дело шло к большой войне банд невиданного масштаба, но каждый опасался ее начинать, понимая, что кто зажжет пожар, тот первым же и сгорит, а все сливки снимут пришедшие последними. Так что хотя кровавый конфликт был неизбежен, ситуация зависла в зыбком равновесии, которое тянулось уже более двух лет.

Все эти хитросплетения межконтинентальной экономики сказались на Хольге и его команде самым непосредственным образом. Фюрер два с лишним года гонял свой караван, перевозя мелкую, но востребованную контрабанду, картофельные «вина», немного фабричной «дури» и опиатов. За это время он неплохо себя зарекомендовал как осторожный исполнитель, который работает ровно и без эксцессов. И оказался примечен так называемой «хавалой» - «серой», параллельной системой теневых финансов. Хавала строилась на принципах, что закладывались столетия назад разными бедуинами - честное слово, сложные взаимозачеты и развитая система транспортировки всевозможных высоколиквидных ценностей. По сути это была банковская сеть без банков как таковых. И ее услуги оказались очень востребованы теми, для кого даже сверхлояльные австрийские банки оказывались слишком навязчивы и открыты для стороннего контроля. Через посредничество Белца Хольг надеялся попасть на низовой уровень перевозчиков, войдя в организацию уже совершенно иного уровня и других доходов. Шансы были неплохими, но сегодня стало очевидно, что ожидания не оправдались.

- Хавала не хочет сцепляться с «муравьями» раньше времени, - проговорил Хольг, словно рассуждая сам с собой. - А мы пока еще не вхожи в систему. Поэтому от нас просто отказались. Такая вот непруха.

- Мы были в своем праве, - отметила Родригес, скорее для порядка. - Кто устраивает засаду на Дороге, тот действует на свой страх и риск. Раскрашенные ублюдки сами напросились.

- Да, - согласился Хольг, в крайней рассеянности глядя в потолок. - Но сейчас это не важно. Татуированные будут мстить, а заступиться за нас теперь некому.

- Ruines villanos! - коротко и энергично сказала девушка. Хольг плохо понимал испанский, но ее тон и выразительность не оставляли простора для толкований.

- Согласен.

Он сел и согнув ногу в колене, помассировал увечную стопу, вернее остатки оной.

- Но наши проблемы от этого не исчезнут, - продолжил он мысль. - Белц нас больше не защищает. Крупные и значимые бриганды, может, и помогут, но это считай рабство. А с деньгами у нас и так скверно.

- Не так уж и скверно.

- Скверно, - повторил Хольг. - Худо-бедно поддерживаем положение, но на развитие уже ничего не остается. Мы бьемся в прозрачный потолок и не можем подняться выше.

За стеной автобуса кто-то глухо рассмеялся. Смех звучал диковато. с явной ноткой безумия, срываясь на рыдание и истерический визг. Затем что-то стукнуло, металлически лязгнуло. И все затихло, уступив постоянному, непрекращающемуся шуму ночного Шарма. Негромкий, вибрирующий рокот множества людей, которые занимаются каждый своим, но как на подбор - сугубо предосудительным в высокоморальном обществе.

- Опять Рыжий буянит, - поморщилась Родригес. - Надеюсь, его не накроет снова.

- С пулей в башке и не такое может случиться, - отозвался Хольг, по-прежнему разминая ногу. - Но таблетки у него еще есть.

- Максвелла надо заменить, - негромко посоветовала девушка, словно продолжая давно начатый разговор. - Пока он снова кого-нибудь не порезал или не подстрелил, как в том месяце.

- Его не на кого менять, - с той же интонацией ответил фюрер. - Он великолепный стрелок, позволить себе другого такого специалиста мы не можем. Здоровые берут слишком дорого.

- Ох, отзовется нам это все еще...

- Возможно, - Хольг закрыл тему не допускающим споров тоном. - Но не сегодня. Пока у нас есть над чем еще поломать голову.

- У тебя есть идеи? - прямо спросила Родригес, заправляя непослушную прядь за ухо.

- Есть. Одна. Только она нездоровая. Но деваться, похоже, некуда.

Фюрер говорил кроткими, рублеными фразами, с большими паузами. И явно страшился той самой нездоровой идеи.

Он тяжело вздохнул, как ныряльщик перед глубоким погружением.

- А теперь набери ка мне опиума для народа, - приказал он. Именно приказал, и Родригес немедленно исполнила указание, поняв, что время разговоров прошло. Настало время действия.

- На четверть дозы, - сказал Хольг, когда тонкая игла шприца проткнула каучуковую пробку бутылочки с надписью «Elixir de bonheur. 46%alc. 8% ingrédient actif».

Он протяжно выдохнул, когда полупрозрачная беловатая жидкость смешалась с кровью в вене.

- Как раз. И сделай мне еще полную дозу с собой.

- С собой? - Родригес взглянула на него с тревогой.

- С собой. Положи в футляр, чтобы не расколотить раньше времени.

Родригес красноречиво пожала плечами и набрала шприц на половину цилиндра, постучала ногтем по стеклу, выпустила из иглы тончайшую, экономную струйку раствора, избавляясь от мельчайших воздушных пузырьков.

Холь взял пистолет, щелкнул магазином, привычно проверяя патроны. Оттянул затвор и столь же привычно поймал выброшенный из патронника желтый цилиндрик. Проделал все манипуляции в обратном порядке, приведя «смит-вессон» к обычному состоянию - патрон в патроннике, магазин в рукояти, курок не взведен. И отложил пистолет.

Раствор опиума начинал действовать, боль откатывалась, как волны при отливе. Хольг начал натягивать ботинок, шипя и ругаясь.

- Где у нас та луизианская дешевка, на семь шестьдесят три? - спросил он сквозь зубы, наклонив голову. Ботинок наконец-то сдался, и фюрер вздохнул с облегчением.

Родригес молча протянула ему в одной руке старый исцарапанный пистолет - копию «люгера» в плохом североамериканском исполнении, а в другой футляр из-под очков, где обычно держала уже заправленные шприцы.

- Gracias, - не поднимая голову и не глядя на нее, вымолвил Хольг.

Пистолет он сунул за пояс, а целлулоидный футляр под цвет черепахового панциря - в куртку без рукавов, но с обилием карманов.

- Буду через пару часов, может позже, - сумрачно пообещал он, без особой уверенности в голосе.

Родригес молча кивнула. Она тоже не смотрела него, уже примерно понимая, что задумал Хольг, но говорить здесь было не о чем. Критика решений командира предполагала как минимум альтернативу, а ее здесь просто не было. Кроме разве что немедленного бегства.