Да не опустится тьма - де Камп Лайон Спрэг. Страница 22

— Кто придумал такую чушь? — спросил Пэдуэй скорее с раздражением, чем с опаской.

— Сам… э-э, благородный Теодегискель. Он сказал, что пришел к тебе в гости, и там ты не только нанес ему оскорбление, но и нагло хвалился своими связями со сторонниками Империи. Товарищи Теодегискеля подтвердили его слова. Оказывается, ты строишь планы предательской сдачи Рима врагу и поспешно готовишься вывезти свое имущество.

— О Боже! — воскликнул Пэдуэй. — Неужели я похож на полного идиота? Ведь если бы я строил коварные планы, разве стал бы я об этом повсюду трепаться?!

Лиудерис пожал плечами.

— Не знаю, не мое дело. Я просто выполняю приказ — держать тебя до допроса под арестом. Уведи его, Зигфрид.

При слове «допрос» Пэдуэй содрогнулся. Если честный простак Лиудерис вобьет себе что-нибудь в голову, вряд ли его легко удастся разубедить.

Готы устроили тюрьму, или, точнее, лагерь для содержания арестованных, в северной части города, между Тибром и Фламиниевой дорогой. С двух сторон лагерь был обнесен наспех сделанной оградой, а с двух других — аврелианской стеной. В тюрьме уже находились несколько римских патрициев, подозреваемых в заговоре. Вдоль стены и ограды стояла стража, а на противоположном берегу Тибра — специальный пост на случай, если пленнику удастся преодолеть стену и вплавь перебраться через реку.

Три дня Пэдуэй не находил себе места — не давали покоя думы. Когда он уставал от хождения из одного конца лагеря в другой, то садился. Когда уставал сидеть — принимался расхаживать…

Какая вопиющая глупость — возомнить, что дела здесь можно вести с такой же легкостью, как в Чикаго! Совсем другой мир — жестокий, грубый. Надо принимать это в расчет, не то мигом пропадешь. Даже тертые интриганы-политики и прожженные бандиты в военной форме зачастую плохо кончают. Каково же приходится тихому и покладистому человеку? В самом деле, вот он старался ни во что не лезть — и в итоге вляпался в дикую ситуацию из-за какой-то подзорной трубы! С таким же успехом можно было вовсю пускаться в авантюры… Ну ладно, если ему суждено отсюда выбраться, то он им еще покажет!

Четвертый день тоже не принес Пэдуэю успокоения. Охрана казалась чем-то взбудораженной. Он пытался расспросить солдат и понял из их нелюбезных объяснений, что возле Террачины должен состояться большой совет, где готы будут обсуждать свои планы после потери Неаполя.

Мартин разговорился с одним из содержащихся под стражей патрициев:

— Ставлю солид, — заявил он, — что Теодохада скинут, а на его место изберут Виттигиса.

Патриций, бедняжка, клюнул и пошел на спор…

Вскоре Пэдуэя навестил Томасус-сириец.

— Тебя хотел повидать Нерва, но у него не хватило денег на достаточно большую взятку… Как тут с тобой обращаются?

— Терпимо. Нельзя сказать, что кормят вкусно, зато обильно. Лиудерис убежден, что я причастен к некоему заговору против Рима. Это плохо — вдруг решится на крайние меры, чтобы добиться от меня признания.

— Да, заговор действительно существует. Но по крайней мере несколько дней ты можешь не беспокоиться. Лиудерис уехал на совет, готы пока в замешательстве… Утром отправили последний твой ящик. Эбенезер-еврей через две недели собирается во Флоренцию. Он присмотрит, чтобы твои работники не удрали со всем имуществом.

— Если они уже не удрали… Есть какие-нибудь известия о ходе военных действий?

— Никаких, кроме того, что Неаполь очень сильно пострадал. Захватив город, гунны Велизария вышли из-под контроля. Впрочем, ты, должно быть, это знаешь. Уверен, что неким магическим образом тебе открыто будущее.

— Возможно. Кстати, Томасус, ты сам — на чьей стороне?

— Ну, я как-то не задумывался… Скорее, за готов. У итальянцев боевого духа — как у кроликов, так что стране все равно не быть независимой. А если уж нами должны править иноземцы, то пусть лучше готы, чем юстиниановские сборщики налогов. Этого не способны понять только ортодоксы, к примеру, мой кузен Антиох. Они совершенно теряют голову, едва заговорят про арианскую ересь.

Перед уходом Томасус спросил:

— Может, тебе чего-нибудь принести? Не знаю, позволит ли стража, но…

Пэдуэй задумался.

— Пожалуй. Принеси мне красок.

— Красок? Ты хочешь побелить аврелианскую стену?

— Нет, я имею в виду краски для картин. Ну, знаешь… — Он неопределенно помахал рукой.

— А, понятно. Да, это поможет скоротать время.

Пэдуэю надо было подняться на стену, чтобы сверху осмотреть лагерь в поисках пути бегства. Поэтому, когда Томасус принес все необходимое для занятий живописью, Мартин обратился за разрешением к начальнику охраны, хмурому раздражительному типу по имени Хротиг. Хротиг кинул на него косой взгляд и буркнул одно слово: «Ni!»

Пэдуэй скрыл свое разочарование и удалился поразмыслить на тему «Как завоевать друзей». Остаток дня он экспериментировал с весьма замысловатыми для непривычного человека орудиями художника. Товарищ по несчастью, заключенный римлянин, разъяснил ему, что рисуют водяными красками на покрытой воском доске, а затем доску разогревают, чтобы воск размягчился и впитал пигмент. Дело это весьма тонкое — если доску перегреть, воск расплавляется и краски текут.

Пэдуэй не был профессиональным художником. Но все археологи немного разбираются в рисовании и черчении. Поэтому на следующий день Мартин довольно уверенно спросил Хротига, не хочет ли тот заказать свой портрет.

Впервые на суровом лице начальника стражи едва не возникла довольная улыбка.

— А ты можешь?

— Попробую, капитан. Не знаю только, как выйдет. А то получится сатана, у которого живот прихватило.

— Кто получится? Кто? А, понимаю! Ха! Ха! Ха! Ты неплохой парень!

Так Пэдуэй написал портрет. На его взгляд, изображение на портрете напоминало любого бородатого разбойника, но Хротиг в восторге клялся, что это просто вылитый он! И уже не возражал, когда Пэдуэй снова обратился за разрешением подняться на стену, чтобы оттуда рисовать пейзажи.

Объяснив, что ему нужно найти самый лучший вид, Мартин обошел стену по периметру и обнаружил, что с северной стороны стена примыкает к речной заводи, поросшей водяными лилиями.

Он переваривал полученную информацию, когда его внимание привлек шум в лагере — несколько охранников, особо не церемонясь, швырнули наземь узника в богатой готской одежде. Пэдуэй узнал Теодегискеля, сына короля. Это было интересно. Мартин кинул последний взгляд на заводь и торопливо спустился по лестнице.

— Найм, — сказал он. — Привет.

Теодегискель сидел на корточках, привалившись спиной к стене, помятый и исцарапанный; под его глазами красовались огромные синяки. Римские патриции, перешептывающиеся в отдалении, поглядывали на него с язвительными ухмылками.

— А, это ты, — пробормотал Теодегискель, подняв голову. Его самоуверенность улетучилась, словно воздух из проколотого баллона.

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — сказал Пэдуэй. — Похоже, тебе несладко пришлось.

— Э-э… — Теодегискель болезненно поморщился, ощупывая тело. — Попались те самые солдаты, которых мы предали бичеванию за то, что нас арестовали… — Неожиданно он улыбнулся, сверкнув сломанным передним зубом. — Впрочем, я на их месте поступил бы так же. Вот уж чего у меня не отнять — всегда понимаю чужую точку зрения.

— За что тебя взяли?

— Ты не слышал? Я больше не сын короля. Точнее, мой старик больше не король. Совет сместил его и избрал этого кретина Виттигиса. А тот, естественно, на всякий случай приказал меня арестовать.

— Ай-ай-ай, как плохо.

Теодегискель снова болезненно скривился.

— Только не делай вид, будто тебе меня жаль, — я не такой осел. Но, может, ты подскажешь, как здесь жить — чего ожидать от стражи, кому дать взятку…

Пэдуэй, исходя из собственного опыта, проинструктировал молодого человека, а затем спросил:

— Где сейчас Теодохад?

— Не знаю. Последнее, что я слышал — он собирался в Тиволи, с глаз долой да подальше от шума. Однако на следующей неделе должен приехать сюда — тут у него какое-то литературное исследование.