Сага о йорге (СИ) - Шоларь Сергей Владимирович. Страница 24

   - Давай, миленькая, тужься, потерпи, еще немного ... - отчаянно просили у Бреты. И все-таки выпросили. Вышел. Перерезали пуповину. Вот он какой!

   Второй мальчик оказался намного меньше, хиленький и слабоватый. Брета уже ничего не могла говорить, только округляла глаза и мурлыкала от страшной боли...

   - Какой же ты, Лукав...- произнесла Вигдис, хлопая мальчонку по спине. Раздался писк. Живой! Этот тоже - живой.

   Двое младенцев уже лежали в сене, укутанные полотняными тряпками. Но это было еще не все.

   У Бреты еще бугрился живот. Там был третий.

   - Давай, давай! - подбадривала Белую Вигдис. Но сил у роженицы уже не осталось совсем. Она потеряла сознание.

   Вигдис, Реббека и Негода поочередно пыталась привести ее в чувство, так, как всегда это делали во время родов - смазывали виски настойками, подносили к носу тряпки, смоченные в растворах с резкими запахами, похлопывали по щекам... Но ничего не получалась. Из тела Бреты непрерывно струилась кровь, собираясь в лужу на столе и выливаясь на пол.

   - Ну что же ты... Давай, просыпайся! - бились над роженицей повитухи.

   - Ничего не выйдет. Третий ребенок ее убьет... Не родит сама...

   Вигдис почувствовала вдруг, как чужеродная сила, пребывающая ранее в Брете, словно разделилась на две части. Одна часть, несомненно светлая и хорошая, находится уже там, позади, в пеленках на сене, а другая - темная и страшная - еще внутри роженицы.

   "...А потом я впервые убила. Моей внутренней темноте понравился вкус крови, и трепыхание жертвы, и незабываемое ощущение сытости и блаженства, когда ты принимаешь в себя чью-то жизнь! Свет - это моя добыча, и им можно насытиться, вонзая клыки в живое..." - вспомнилось Вигдис. "Меня звали Ханваг. Я была ургой, зверем - оборотнем, ожившей тенью человеческих страхов и ненависти..."

   В это время живот Бреты зашевелился. Из разорванной и окровавленной плоти показался третий младенец. Казалось, что этот кусочек плоти старается вылезти сам, без помощи матери. Появилась головка...

   - Давай! - Вигдис кинулась, прихватила, высвобождая дитя. И почувствовала, что что-то не так. Едва дотронувшись к младенцу, Виг ощутила словно волну неприязни, будто помутнение у себя в голове, как будто ей в руки вдруг вылилось черное и ледяное. Нет, тельце ребенка было обычным, теплым, но от него Вигдис ощущался внутренний холод; сразу заныло в затылке, свело судорогой лопатки, укололо ледяной иглой в сердце.

   Повитухи продолжали высаживать дитя... И вот оно появилось на свет.

   Девочка. Но какая... Все тельце покрыто беловатой шерсткой. На спине, и сзади, на шее - непонятные мелкие наросты, словно безобразная грива. Позвонки на попке переходят в тоненький, но достаточно длинный хвостик. Лицо разглядеть еще было невозможно - сморщенный безобразный комок, но ушки - остренькие, как у зверя. Ноги... как-то странно вывернуты, коленями назад, стопа - как у щенка. Правая ручка... Нет, это не ручки - это звериные лапки. Из-под передней, правой, из подмышки уродливой малюсенькой закорючкой торчит еще одна. Пятилапое чудище.

   Больше всего девочка напоминала большую слепую крысу, или уродливого щенка какого-то неизвестного хищного животного. Она шевелилась и пищала. Изворачивалась с неожиданной силой, пытаясь выскользнуть и вырваться. Великанша Вигдис держала ее на вытянутых руках, не рискуя приблизить к груди.

   - Выродок, - обреченно выдохнула Реббека. Огонь в факелах трещал и колыхался от сквозняков. - От чужеземного воина родился выродок.

   "Меня звали Ханваг. Я была ургой, зверем - оборотнем, ожившей тенью человеческих страхов и ненависти..."

   Вигдис глянула на Брету. Роженица так и не пришла в сознание. Повелительница гарда внимательно и серьезно посмотрела на своих помощниц.

   - Когда она проснется, - если проснется, то ей об этом знать совсем не обязательно. И никому больше вы об этом не скажете. - Вигдис сурово посмотрела на крысеныша у себя в руках. Дрогнула щекой, нервом на скуле.

   - Реббека, ты знаешь, что нужно сделать. Заверни ее в тряпки - чтоб никто не увидел. Возьми лопату... И отойди подальше, там и закопаешь. А Брете хватит и двоих.

   Молочница испуганно смотрела то на Вигдис, то на шевелящегося зверька у нее в руках. Схватила тряпку, приняла запачканный кровью комок плоти... Негода зачем-то кинулась к двум другим новорожденным малышам, подняла, прижала к себе, закрыла, будто наседка цыплят.

   Показалось, что за шкурами, прикрывающими родильный закуток кто-то пошевелился. Непогода скорбно поджимали немые губы, иногда капая влагой из глаз на Йорги и Лукава, у которых только что отняли их сестру.

   На остров наплывал утро. Стоял густой туман. Реббека отошла недалеко вдоль террасы. Положила шевелящуюся пискливую ношу на землю. Выкопала неглубокую яму.

   Решительно подошла к подвижному живому свертку. Замахнулась острым костяным заступом...

   Но так и застыла, задохнувшись утренним холодным и влажным воздухом.

   Бросила лопату, схватила себя за виски обеими руками, опустилась на колени, поклонился несколько раз в сторону тускло светлеющего на востоке тумана. Встала, снова взяла лопату... Замахнулась. И снова застыла.

   Со стоном откинула орудие... Постояла, бормоча что-то жалобное вполголоса... Потом быстро схватила лопату, торопливо забросала пустую яму. Подхватила ребенка и стала поспешно взбираться на террасу; взобравшись, скрылась в лесу.

   Из-за тумана тихонько вышла Марга. Присела на корточки у наскоро засыпанной ямы, зачем-то пощупала рукой взрыхленную вестхьярнскую глину. Привстала, прищурив глаза и вытянув шею, посмотрела в ту сторону, куда недавно поспешила Реббека с визгливым живым свертком. Покачала утвердительно головой: да, да, все правильно, именно так, как я и догадывалась... И мерзко улыбнулась, пошевелив змеиными чешуйками на лице.

   - Где ты была, почему так долго? - спросила фру Виг, когда Реббека вернулась уже почти в подобеденное время. Хозяйка гарда держала сейчас на руках ребенка - совсем маленькую девочку, годиков трех, в светлых кудряшках, похожую на Реббеку. - Я твою Фанни уже и два раза покормила, и помыла.

   - Я все сделала. Просто ходила подальше, - соврала годиянка, пряча глаза. - А потом молилась.

   * * *

      Переход между мирами - сложная вещь, хотя ничего особенного в этом нет. Стоит только понять принцип, и увидеть то, что всегда находилось рядом. Иногда труднее всего найти вещь, которая у тебя прямо перед глазами. Наверное, кому-то, какому-нибудь выходцу из мира с более низким уровнем развития, например, жителю посттиранического Кимерса, чрезвычайно трудно понять, как можно совершить путешествие... оставаясь на месте. Трудно представить, но это так: при межмировых прыжках объект перехода остается там, откуда и вышел, разве что смещается соответственно заданному значению на небольшое в планетарном масштабе расстояние, так, чтобы не попасть при выходе из глойса в плотную материю. Как правило, объект должен проявиться или на орбите, если переход осуществляется в штатном порядке, в модуле; или, при необходимости, к примеру, при аварийном переходе - ближе к поверхности, в нижних слоях атмосферы, желательно - где-то над морем, чтобы была надежда не разбиться вдребезги при падении с высоты.

   Сейчас я, сидя здесь, у костра на берегу, в неизвестном мире, номер и диапазон которого я не могу вспомнить, одновременно нахожусь во всех известных и неизведанных мирах: и в Пантее, и на Дарвине, и в Сити Карре... и даже в проклятой Нании, Са Карре. И еще в двух десятках - кто знает, может сотнях или тысячах миров. А какой именно из них я вижу, с каким конкретно взаимодействует мое тело и моя ментальность зависит от степени расширения материи, названного градиентом объема.

   Для межмирового перехода создается мэмокопия объекта перехода - глойс-кокон. Обычный, природный глойс имеется у каждого человека - так же как человек имеет тень, запах, тепловое излучение. Это как энергетический отпечаток, который имеет абсолютную схожесть с оригиналом на атомном уровне, личное квантовое поле, ментальный конгруэнт, живое информационное облако. Были названия - "аура", "тонкое тело" или "душа". Ранее, в эпоху ныне безнадежно устаревшего, технического, неживого электронного разума глойс сравнили бы с устройством, которое могло бы быть одновременно "жестким диском", "материнской платой", "роутером", в определенном смысле - "сервером" (точнее - "подсервером", потому что настоящий природный "сервер" - это вся мэмоматериальная система Пантеи), и еще некоторыми девайсами, хотя такие только накапливали, обрабатывали и передавали информацию, а глойс на самом деле имеет множество других функций и свойств.