Гас (ЛП) - Ким Холден. Страница 33

(Скаут)

Я просыпаюсь, когда открывается входная дверь. Это может быть Одри или Густов, потому что их обоих нет дома. Услышав шаги, понимаю, что вернулся Густов. Я спала на диване. Не знаю, почему. Мне следовало пойти в кровать сразу же после душа. Но я не смогла. Я была зла на себя за то, что мне не понравилось видеть его с кем-то еще. Она была хорошенькой и очевидно, что они знали друг друга не первый день. Не думаю, что это была ревность. Черт, я не знаю, что это было, но не могу перестать думать о нем и о том, что у меня нет шансов с таким парнем, как он.

Его шаги отдают в коридоре гулким эхом. Он приближаются к гостиной. Я закрываю глаза и делаю вид, что сплю, когда он останавливается прямо за мной. Густов снова начинает двигаться и вскоре звук шагов затихает, приглушенный ковриком, лежащим перед диваном. Я чувствую его рядом с собой. А потом он накрывает меня одеялом и целует в лоб.

— Спокойной ночи, Нетерпюха.

Я хочу открыть глаза.

Хочу притянуть его к себе.

Хочу.

Но не делаю.

Густов исчезает в своей комнате.

А я остаюсь здесь, одна.

Вторник, 24 октября (Скаут)

Сегодня утром мне позвонил дядя Джим и сказал, что Джейн находится в реабилитационной клинике.

Эта новость была доставлена быстро и четко... потому что именно так он все и делает. Его голос был спокойным и безразличным... потому что так он все и делает.

Он не плохой, просто беспристрастный. Но я знаю, как вести себя с ним, вот почему он позвонил мне, а не Пакстону.

Джим хочет, чтобы я рассказала об этом Пакстону.

Я не хочу.

Я хочу скрыть это от него. Я никогда не видела Пакстона таким счастливым. Он заслуживает еще немного радости перед тем, как вновь окунуться в мир своих родителей.

Поэтому я ничего ему не говорю. Во всяком случае, пока.

Суббота, 28 октября (Гас)

Как бы мне хотелось проспать этот день. Пропустить. Взять и перепрыгнуть с полночи пятницы в воскресное утро.

Я ненавижу воспоминания.

А сегодня будет худшее из них.

Сейчас пять тридцать утра, а я не могу снова заснуть. Ма уже встала; я слышу, как работает кофеварка. Она всегда рано просыпается, как и Опти когда-то.

— Вставай, придурок. Новый день встречать пора, — мысленно пинаю я себя под зад.

Поднявшись с кровати, пытаюсь найти на полу шорты. Нужно заняться стиркой — количество грязного белья достигло критического уровня. Вытащив купальные шорты, нюхаю их. Пахнут плохо, но выглядят чистыми, поэтому надеваю их.

Когда я захожу на кухню, Ма стоит с кружкой кофе и не выглядит удивленной тем, что я проснулся столь рано. Она сразу же ставит кружку на стол и направляется ко мне. Это та часть, в которой мы говорим друг другу: "Доброе утро" и болтаем о пустяках. Это часть, в которой мы ведем себя так, как и в любой другой день.

За исключением того, что это не любой другой день.

Ма обнимает меня за талию, я кладу руки ей на плечи и крепко прижимаю к себе. Она напряжена и изо всех сил старается не расплакаться. Ма всегда напрягается, когда пытается сдержать эмоции. Это сложно для нее, потому что она очень эмоциональная по натуре. Нет, она не плакса, просто не умеет скрывать своих чувств.

Ее очень легко прочитать, потому что Ма делится своими эмоциями со всеми.

— Двадцать один. Ты можешь поверить, Ма? Опти сегодня исполнилось бы двадцать один, — наконец, произношу я.

— Двадцать один, — кивнув, повторяет она за мной.

Не знаю, почему, но, думая об Опти я улыбаюсь. На секунду я ощущаю, как меня наполняет свет. Свет Опти.

— Уверен, сегодня она бы напилась и оторвалась на полную катушку.

Я чувствую, как Ма улыбается, и слышу ее тихий смех.

— Не знаю, как насчет оторвалась на полную катушку, милый, но она определенно использовала бы это время наилучшим образом. Это то, что Кейт делала лучше всех. Она всегда знала, как наслаждаться каждым днем.

— Это так. Она бы наслаждалась. И оторвалась бы. Уверяю тебя, это был бы эпичный день, — продолжая улыбаться, говорю я.

— Может, ты и прав, — смеясь, отвечает Ма.

Я выпускаю ее из объятий, наливаю себе в кружку кофе, добавляю несколько ложек сахара и поворачиваюсь обратно к Ма.

— Ты идешь сегодня на кладбище?

— Да. Хочешь пойти со мной?

К своему удивлению, я, не задумываясь, отвечаю:

— Ни за что не пропущу этого.

***

После того, как мы приняли душ и оделись, Ма везет нас к флористу, чтобы купить два букета желтых тюльпанов. Потом мы останавливаемся возле магазина, чтобы приобрести четыре батончика "Твикс ". К тому времени, как мы паркуемся на кладбище, руки Ма так крепко сжимают руль, что, клянусь, на нем останутся отметины. Всю дорогу я старался не думать о том, что мы делаем. Я считал, что меня охватит страх. Странно, но теперь, когда мы здесь, я чувствую спокойствие. Как будто Опти находится рядом. Я не навещал ее со дня похорон, потому что думал, что это уничтожит меня. Усилит мою злость. Напомнит, что без нее моя жизнь — дерьмо. Но здесь и сейчас я чувствую себя целым, чего не было уже так давно. Наверное, Опти смотрит на меня с небес. И в моем в мире сразу появляется солнечный свет, радуга и гребаные единороги.

— Ты в порядке, Ма? — спрашиваю я.

Она кивает, не в силах вымолвить ни слова. Я глажу ее по правой руке, а потом выхожу из машины, беру цветы, шоколадные батончики и одеяло и обхожу грузовичок, чтобы открыть Ма дверь. Она так и сидит, вцепившись в руль изо всех сил. Переместив все в одну руку, я аккуратно отрываю ее пальцы от руля и помогаю ей выйти из машины. Взявшись за руки, мы идем к Опти и Грейс. Подойдя к маленьким, простым одинаковым надгробьям, я отпускаю ладонь Ма и расстилаю одеяло. Ма садится на него, не отрывая взгляд от могил. Она даже не моргает. Ее глаза полны слез.

Я не знаю, навещала ли она Опти до этого, поэтому спрашиваю:

— Это первый твой визит? — Опти умерла в январе. Девять месяцев назад.

Ма медленно качает головой и переводит взгляд на меня. Только после этого она улыбается.

— Я хожу к ним каждую неделю. Ненадолго... просто, чтобы убедиться, что мои девочки в порядке.

У меня самая лучшая мама в мире. Она любила их ничуть не меньше, чем меня. Горячо, всем своим сердцем.

— Надо полагать, я самый говнюкастый говнюк на всем белом свете.

Она улыбается.

Сорвав целлофановую обертку с обоих букетов, я кладу их на траву, по одному у каждого надгробия. Сегодня тепло, они быстро завянут на жаре, но сейчас цветы свежие и красивые. Грейс любила желтые тюльпаны. А Опти нравилось все, что любила Грейс, поэтому я знаю, что они будут довольны. После этого я разворачиваю два батончика "Твикс" и кладу их рядом с цветами.

— Извини, они не холодные, Опти. Я не планировал навещать тебя сегодня, поэтому не успел подготовиться, подруга. Придется довольствоваться тем, что есть, — поддразниваю я ее.

Позади меня раздается смех Ма.

— Она любила есть их холодными. А я и забыла об этом.

Я усаживаюсь на одеяло, вручаю Ма батончик и разворачиваю еще один себе.

— Да, любила. Она была до ужаса привередлива, когда дело касалось кофе и шоколада. Кофе должен быть черным, а шоколад холодным.

Ма снова смеется, а потом мы молча едим. Тишина — это прекрасно.

Покончив с батончиками, мы обмениваемся историями о Грейс и Опти. Они были нашей семьей. Мы все делали вместе. Поэтому нам есть о чем рассказать.

Солнце уже высоко, когда мы с Ма принимаем решение, что пора уходить. Мы отлично провели время. Было спокойно и тепло, а на ярко-голубом небе светило солнце. Ма опускается на колени и с любовью гладит надгробия, касаясь пальцами их имен. Нежность и обожание на ее лице и в касаниях так прекрасны. Их нельзя описать словами. Они — напоминание о том, на что способно человеческое сердце. Ма говорит им быть хорошими девочками. Говорит, что любит их. Обнимает их. Прощается с ними. У меня такое чувство, что она делает это каждую неделю. Это ритуал. Искренний и нежный.