"Зэ" в кубе (СИ) - Валерина Ирина. Страница 10

– Ну что, разглядел атомы? Понял, в чём фокус? Вот так и на остальное смотри. Теперь на планетку, так тебе полюбившуюся, взгляни. На людей... хех! – отец было рассмеялся, но резко оборвал себя. – Давай-ка, отпрыск, поживее. Работы много.

Кир, потрясённый открывшимися возможностями, попытался повернуть взгляд из себя на внешний мир. Это не сразу, но удалось. Чернильная тьма разочаровала его – она оказалась совершенно пустой, даже единичных атомов не обнаружилось.

– Да не всматривайся ты так, не растрачивайся понапрасну, я же тебе сразу сказал, что кроме планеты и светила, здесь ничего нет и быть не может – не уложился в смету горе-демиург. Эксперимент у него был, видишь ли. Ну да ладно. На Фаэр смотри, смотрии приближай.

Отец положил ладонь на макушку Кира, поворачивая его голову, и ткнул пальцем: туда, мол. Тот, повинуясь жесту Аш-Шера, посмотрел. Узкая, растянувшаяся вдоль побережья линия поселений начала стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах. С каждой секундой детализация становилась всё тоньше, всё большее число подробностей открывалось взгляду. Вот уже маленький посёлок весь, как на ладони: двери хижин распахнуты, хозяйки, трепеща слюдяными крыльями, проветривают дома, изгоняя плохие сны; в одном дворе пёстро одетые дети играют с приручённым мелким зверьком, треплют того за уши, он рычит и прикусывает их пальцы – впрочем, притворно, без злобы. Мужчины заняты рыбацкими делами: проверяют снасти, плетут прохудившиеся сети, чинят лодки. Внимание Кира привлек один из них, с хмурым озабоченным лицом, сидевший праздно. Он был погружён в какие-то невесёлые мысли. Кир всмотрелся–и отшатнулся от неожиданности, потому что человек внезапно стал так близок, что можно было рассмотреть поры на его лице. Юноша посмотрел в огромные миндалевидные глаза с фиолетовой мерцающей радужкой и увеличил детализацию. Зрачок накатился на него, грозя поглотить: огромный, чёрный, расширяющийся от выплеска гормонов в кровь, – мужчина удивлён и встревожен, он что-то ощутил, он вот-вот осознает присутствие постороннего.

Отец прикоснулся к плечу:

– Увлекаешься, напористо идёшь. Не беспокой его, иначе запаникует. Пережди, потом двигайся дальше.

Кир кивнул: понял. Слегка ослабил воздействие, сместил фокус. Абориген вздохнул с облегчением и мотнул головой, отгоняя наваждение. Кир коснулся взглядом макушки, поросшей густыми длинными волосами, – и неожиданно легко вошёл в его сознание. Находиться в мыслях другого существа, тем более так не похожего на тебя, было странно. Он ощутил лёгкое удушье – чужие образы напирали, их было сложно узнавать, принимать, и в то же время они были очевидны и неотделимы от сути. Произошло что-то страшное. В сознании человека царил хаос. То и дело возникали картинки, в калейдоскопе сменяющие друг друга: жажда, вожделение, женщина, отталкивающая руки, уворачивающаяся от ласк; женщина – кричащая, гневная, отвергающая; судорожно сведённые кулаки; остроугольный камень; другой мужчина, противник, яростная борьба – и кулак, сжимающий камень, опускается, медленно, неотвратимо, и ещё раз, и ещё... Тёмно-вишнёвое, густое, пульсирующее толчками изливается, уходит, истончается, холодно, холодно, как же холодно!

Кир рванулся изо всех сил – и наконец-то сделал глубокий вдох. Связь была настолько сильной, что, даже покинув сознание аборигена, он не до конца осознавал, что уже свободен. Пережитый ужас не отпускал. Его била мелкая дрожь. Он обхватил себя руками, словно хотел обнять. Нужно было осознать что-то очень важное, уловить ускользающую нить смысла. Соперники… Борьба… Женщина, любимая женщина… Откуда это странное и пугающее чувство сопричастности? Убийство... Убийство. Похоже, первое здесь. Зачем? Зачем он это сделал?!

– Затем. Приревновал возлюбленную к своему брату. Я же говорил, что пока мы с тобой чаи распиваем, они далеко шагнут. Ещё день назад у них тут локальный эдемчик был, благолепие сплошное. И крылышки на высоте удерживали, и от светила пищи хватало. Но как пошли плодиться да размножаться, пришлось приземляться на грешную землю, корни пускать. Обжились, застроились, зверьё приручили, привыкли к грубой клетчатке и белкам, потому как энергия в чистом виде хуже усваиваться стала, – да и сэкономил стажёр мой, маломощную звезду повесил, остывает уже. А где оседлый образ жизни, там и частная собственность. А где частная собственность – там всё меньше альтруизма, всё больше эгоизма. Ну, и пошло одно за другое цепляться. Вот и результат: убийство. Первое, как ты верно заметил. Брат брата. А всё потому, что они вне морали живут, созданы были такими. Аморальными. Как все прочие твари. Какие же это люди? – Аш-Шер иронично поднял правую бровь.

Кир собрался с мыслями:

– Отец... Они чувствуют так же, как мы. И осознают себя. И… и у них даже есть зачатки искусства. Они развиваются, приобретают опыт. Они живые. А что до аморальности... Так разве не по образу своему мы их создаём? Гнев, нетерпимость, желание получить всё и сразу – откуда? Неужели ты правда думаешь, что порок... в них? – он говорил и понимал, что не должен такое не только произносить, но даже помышлять, однако не желал останавливаться. Не менее ясно понимал, что любые пламенные речи в защиту аборигенов ничего не изменят, отец давно принял решение. Кир чувствовал опустошённость, но в то же время новая сила наполняла его, придавала уверенность в собственной правоте. За сегодняшний день произошло так много всего, что он чувствовал себя изменившимся, переступившим какой-то порог. Прислушавшись к себе, Кир понял, что уже не боится Аш-Шера. Осознаёт, насколько отец силён и опасен, но не боится. Будь что будет.

Элоим, прищурившись, долго сверлил сына тяжёлым взглядом. Потом откашлялся, потёр кадык и изрёк:

– Я сделал всё, что мог. Остальное дома. Дома я из тебя эту дурь выбью. А сейчас – дело прежде всего.

Глава 7

Аш-Шер развернул перед собой интерактивную схему устройства ядра Фаэра, нетерпеливо двинул пальцами, детализируя, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул:

– Ясно. Разогреть ядро не проблема, много времени не займёт. Атомы ускорю, термояд запущу... Проблема в том, как потом стабилизировать. Я ж не планирую раскалывать этот милый камешек, верно? Хмм, задача-а…

Он говорил сам с собой, ни словом, ни жестом не адресуясь к сыну, словно уже исключил его из сферы своего внимания. Ещё день назад это сильно уязвило бы Кира, но сейчас ему было безразлично. Точка невозврата была пройдена, не осталось ни любви, ни ненависти – только холодный выверенный расчёт: выждать время, выработать долговременную стратегию, не позволить себя сломать. И защитить Шав. Кир впервые за долгий день вспомнил о ней, и на сердце потеплело. Он уже знал, что любит её. Юношеское стеснение ушло, уступив место уверенности. Именно здесь и сейчас, только что он дал имя своему тяготению к Шав. Она была центром его мира, дарительницей тепла и света – и, стоя на пороге гибели целого мира, являясь, по сути, проводником его смерти, он не мог не тянуться к источнику жизни. Предстоящее и неизбежное уничтожение тяготило его, мысли путались, он страстно желал уйти, оказаться где угодно, но подальше отсюда. Внезапно он ощутил волну всё нарастающей вибрации, которая будто вынесла его из тела. Без всякого удивления, более того, безразлично он смотрел со стороны на себя, застывшего, с отсутствующим взглядом, на Аш-Шера, громоздящего на развёрнутом перед ним экране интелькома длинные формулы расчётов, на маленькую безмятежную планету, плывущую по привычному маршруту в новый день, который для неё наступает в последний раз. Он, бестелесный, медленно расширялся, раздвигая границы собственных представлений, – до тех пор, пока не вышел из Сферы чужого творения. Переход оказался мгновенным и настолько естественным, что Кир ничуть не удивился, увидев полупрозрачную Сферу со стороны. После, мысленным усилием в доли секунды отдалившись на огромное расстояние, он увидел, что Сфер очень много. Начал считать и сбился на второй сотне. Сферы выглядели не крупнее ягод. Кира поразило, насколько же они похожи на виноградную кисть. И, развивая аналогию, отстранённо отметил, что виноградинки-Сферы находятся в разной степени зрелости: одни светились опалово, как Сфера Аш-Шера, другие наливались зрелой синевой, а отдельные, находящиеся на конце воображаемой кисти, выглядели почерневшими и сморщенными – видимо, их творцы окончательно забросили свои детища либо ушли в нерукотворный мир. Вся эта огромная, но выглядящая сейчас для Кира игрушечной, «гроздь» была заключена в ещё одну матовую полупрозрачную сферу.