В тени пророчества. Дилогия (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич. Страница 32

А сейчас он шел, чтоб сделать последнее, самое важное и решающее. То, от чего будет зависеть, будет ли вообще шанс у Дела. Их Дела! И сделать это должен только он. САМ.

Да, он мог прийти сюда гораздо раньше, лет десять назад. Даже тогда не боялся того, что предстоит. Но, если ему суждено погибнуть, идеи не должны умереть вместе с ним. Они должны остаться, распространиться по всему свету. Пусть жалкие забитые трусливые людишки боятся, но где-нибудь, один из тысячи продолжит его дело, и передаст другому. А тот найдет третьего, такого же, одного из тысячи. А тот — четвертого. И через тысячу лет после его смерти, на этом месте будет стоять еще один, готовый бросить вызов судьбе и богам…

Он шел, потому что должен. Этого никто не мог сделать, кроме него, но это последнее, что мог сделать сам. Ведь даже если все получится, остальное все равно будет зависеть от того, как организованно Дело. От того, как потратил эти десять лет. А если не получится, то все это не будет иметь никакого смысла…

Внезапно, лес кончился. Шаман огляделся: воинов видно не было. Посмотрел в небо: Венера^[2] была высоко, светила, даря свой свет земле, утешая одиноких ночных путников.

Он выбрался из чащи и остановился: впереди, на расстоянии нескольких километров высились черные в ночном небе громады пирамид. Шаман замер в восхищении. Что-то незримое шло во все стороны. Неземное величие! Воистину, только великий народ мог построить такое!..

…И бросился вперед, к самой большой и величественной из трех громадин. Сердце кричало и прыгало. Наконец-таки! Он здесь! Сбылось! Хотелось орать от перевозбуждения, но шаман понимал, что нельзя. Поблизости мог оказаться отряд какого-нибудь из местных вождей, фараонов, и тогда ему будет непросто, ой как непросто! Все-таки, хоть он и скользящий, а человек. А здесь могут оказаться и другие, более могучие стражи, которых привлечет звук боя и запах крови.

Он бежал, сердце прыгало. Задыхался, падал, поднимался, но все равно бежал. И вот он стоит у подножья самой высокой пирамиды. ПИРАМИДЫ! Перед ним была грань, треугольная сторона, уходящая вверх под углом. Он стоял как раз посередине. Поверхность грани выщербленная, плиты облицовки^[3] пообветрились за годы, что стоят здесь, несмотря на мягкий степной климат Долины Нила, но, все равно, подниматься по ним следовало с величайшей осторожностью. Если упасть и покатиться с высоты, равной хотя бы трети высоты Великана, к подножию скатится уже остывший труп.

Человек постоял, отдышался и полез.

Лез долго, несколько раз чуть не сорвался. Выше половины высоты начинались наиболее выветренные части плит. Руки скользили, ноги проваливались в трещины. Ветер обвивал лицо и тело, нещадно трепал негустую бородку, норовил сбросить вниз. Чем выше, тем резче становился ветер. Ближе к самой вершине шаман полз по-пластунски, как бы держась всем телом за каменную громадину, но не сдавался. Да, и не мог сдаться. К тому же, посмотрев вниз и представив, что этим же путем придется спускаться, пробрал озноб. Сколько времени прошло — не знал, потерялось само ощущение времени. Пирамида, видимо, чувствовала, кто поднимается на ее вершину, и всеми силами не хотела пустить. Но он терпел, кряхтел и… все равно полз…

Вот солнце показалось над горизонтом, рассвело, началось утро. А он все пыхтел, выбиваясь из сил.

Последние метры оказались самыми сложными. Пирамида сдувала, сбрасывала с себя покусившегося на нее…

…Но проиграла…

Теперь он стоял наверху, на самой вершине, и смотрел на рассвет. Туда, вдаль, откуда приходит солнце. Там, за спиной, за лесами и степями был его дом. Ливия. Его проклятая родина. Он сам проклял ее после того, что она сделала.

Но ничего, когда-нибудь он отомстит. Заставит заплатить их за то, что они сотворили с этим миром. Если справится и найдет то, зачем сюда пришел.

Где-то в лесу прятался ожидающий его отряд амореев. Они будут ждать пять дней, как условлено, потом уйдут. Они не пойдут за ним, он так приказал. Потому, что никто из людей, даже шаманов, не сделает того, что предстояло ему. Избранный. Это сделает только избранный!

Шаман еще раз посмотрел на солнце. Вспомнил, с чего все начиналось. Вспомнил Учителя. Праотца. Саула. Тахру. Давида. После чего скользнул в Тень и ушел вниз, внутрь. Ведь у Пирамиды есть только один вход: через Тень, на самой вершине…

3. О сущности инобытия

Cicatrix conscientiae pro vulnere est. (Раны совести не заживают.)

Латинское изречение.

— Ну Каренчик, миленький! Ну пожалуйста!!! — Юля упала на колени и потянулась к армяну. Слезы заливали глаза, хотелось выть от обиды и злости. Руки тряслись. Опять ломка? Как же так? Она же только попробовала! Всего-то пару раз попробовала!

Ну до чего же плохо! Еще эта нерусская скотина… Не может сжалиться! Видит ведь, умирает, загибается человек!

— Ну пожалуйста! Родненький! Ну хотя бы в долг! Я отдам! Честно-честно отдам! Обещаю! Кляяянууусь… — заревела она.

Карен, молодой стройный подтянутый армянин, будто сошедший с обложки гламурного журнала, скривился, оторвал от себя и пнул эту скулящую потаскуху. Как же они ему все надоели! Каждый раз одна и та же история! Вначале радостные все такие, бегают за «товаром», серьезные. Взрослые. А потом скулят у ног, вот как эта…

Юле не было больно, не было обидно. Сейчас она была на все готова, на любую боль, любые унижения, лишь бы стоящий перед ней хач сжалился и дал хоть одну дозу. Один единственный пакетик! Но тот стоял и кривился в ехидной усмешке.

— В долг не даю! ТЕБЕ больше не даю. — Отчеканил, как отрезал, сделав ударение на слове «тебе».

Мир рухнул. Ядерные ракеты взлетели в небо и приготовились упасть, погребая под собой остатки сущего.

— Но я же расплатилась! Оба раза расплатилась! — попыталась протестовать она.

— Да, расплатилась, а не помнишь, сколько времени несла деньги? Сколько я ждал? Все, лавочка закрыта! Ты наличные, я товар. Нет денег, нет товара.

— Но где же я их тебе достану? Сейчас? — всхлипнула она.

— Твои проблемы!

Карен опять усмехнулся. Зачем ему вообще понадобилось подсаживать ее? Мама учитель, папа простой электрик. Живут как нищие. Чтоб оттрахать? Может быть…

Карен мог обманывать весь мир, но перед собой всегда старался держать ответ честно. Да, три года назад, тогда еще молодая шестнадцатилетняя симпатичная дура сильно привлекла его внимание. Он ей тоже понравился. Но она не давала, тогда еще была девочкой. А так, как они зависали в общих тусовках, подсунуть шмаль было делом техники. И переключить на более серьезные вещи — тоже. А потом он отодрал ее, там же, в туалете одной из квартир, где тусовались.

Работал Карен с «детками», толкая им дурь, уже давно. В таких кругах часто попадаются сынки и дочки из «золотой молодежи». Хоть и местного, провинциального розлива, но все таки… За таких «нужных» деток хорошие люди «большое спасибо» говорят. Хорошими презентами. Это уже политика… Юлька к таким конечно не относилась, за нее никто никогда больше стоимости ее тела не даст, но и ее он посадил на крючок. На всякий случай. Пригодится…

Прошло время, и она стала поглощать дурь в безбожных количествах. Стрессы! С предками тяжелые взаимоотношения! Со школой, с колледжем! Расслабиться надо!

Дорасслаблялась. Как результат, быстро скатилась. Чересчур быстро даже на памяти опытного драгдиллера. Денег не было, она стала давать всем подряд, за «угощение». Ее отымело, наверное, полгорода. Так получилось, что девочка, которую Карен приберег для себя, досталась всем сразу.

Впрочем, — он отогнал от себя глупую мысль, — его вины в этом нет. Никто не заставлял ее подсаживаться. Могла сказать «нет»? Могла! Он просто предложил. Не навязывал. Он вообще никогда никому ничего не навязывает. Надо будет, сами придут. Он только покажет, что есть и как этим пользоваться.

Девочка с трехцветными волосами, скуля и повизгивая, отползла на четвереньках к дивану и уткнулась в подушку, продолжая реветь. Миниюбка ее задралась, сползя на задницу, открыв обзору превосходную девичью попку, мягкую и упругую почти не прикрытую «стрингами». Карен почувствовал, как в штанах что-то медленно, но верно поднимается.