В тени пророчества. Дилогия (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич. Страница 38

Но что может сделать с собой призрак? Пардон, неупокоенный? Ведь и так одна душа осталась, ничего больше нету! Только терпеть. Страдать и терпеть. И надеяться. Что когда-нибудь эта безысходность закончится.

Не хотел бы я себе такого посмертия! Действительно, лучше уж в ад… Кстати, не забыть спросить у Эльвиры, какие там прелести ждут грешников поподробнее. А то мы только в общих чертах говорили…

— А тебя за что? Что ты такого совершил?

Призрак Денис глубоко вздохнул.

— Я думаю, это Маринка. Она меня простить не может. Из-за нее наказали…

— Убил?

— Можно сказать и так. Убил. По дурости ведь! Видишь эту дорогу? — показал он мне на улицу Калинина. Я утвердительно кивнул в ответ.

— В восемьдесят девятом этого не было. Дорога была, но асфальт дрянной, и то не везде. Тогда ПРП еще только строили. Достраивали. Грязюка была, колдобина на колдобине, яма на яме. А это еще и после дождя было. Скользко, октябрь месяц, вечер… В общем, я дурень, под пивом, решил Маринку на своем стареньком «Чизете» покатать. Блеснуть, типа, какой я! Впечатление произвести! Она еще тогда ехать не хотела, словно чувствовала. Да я под пивом такой герой был! Устыдил, типа, трусиха! А уже темнело, дорогу плохо видно, а освещение тоже не такое было. Фонари через раз горели.

В общем, мы поехали. Неслись, как угорелые. И приехали…

Ее сразу насмерть, она из сидушки вылетела, не удержалась. Свернула шею. Хоть, не мучалась! А я в скорой копыта отбросил, до больницы не довезли. А тогда скорые быстро ездили, не то, что теперь!

Вот так. И сижу я с тех пор тут, жду. На похоронах побывал. Видел, как матери наши плакали. Только ничего! — он повысил голос. — Слышишь, ничего не мог сделать! Даже прижать и утешить! — из его глаз потекли первые слезы. — Представляешь, каково это было: стоять там, все видеть, слышать, понимать и… — Денис почти сорвался на крик. Затем заплакал.

— …И ничего не мочь!.. Они меня даже не видели… Не знали, что я рядом… руку протяни…

Я не стал перебивать его, утешать. Что я мог сказать? Какими словами успокаивать? Да и чувствовал, нужно ему это. Слезы. Выговориться. Это сколько ж он тут лет сидит, и некому даже душу излить? Нет, поистине, страшное наказание!

— Через сорок дней, прежде чем уйти, она приходила ко мне. — Продолжил он. — Сказала, что не злится, что тоже виновата. Что могла отказаться и не ехать. И меня не пустить. Но я видел укор в глазах. Не простила она!

— А еще сказала, что любила меня. Но что теперь это уже не важно.

Денис замолчал. Я не трогал его. Что я мог на это сказать? Чем помочь?

«Ничем. Ничем ты ему не поможешь!» — услышал в голове голос Консуэлы. — «Его наказал не ты, не тебе и помогать. Это его крест, пусть несет его сам.»

«А что, если его не простят? Могут не простить? Чтоб он вечно скитался, до скончания времен? Существуют такие наказания?»

«Глупый малыш!» — встряла в разговор Эльвира. — «Если б такие наказания существовали, призраков на земле становилось бы все больше и больше, с каждым днем, год от года. Они бы копились, копились, и разорвали бы Тень своей биомассой. А ты много сегодня их видел? По-моему это первый.»

«Но сколько ему вот так мучаться?»

«Не знаю.» — ответила ангел. — «Бывает, кара длиться годы, бывает десятки лет. А бывает, столетия. Я не знаю, сколько отмеряно ему, но ты можешь помолиться за его упокоение.»

Рядом материализовалась демон и присела со стороны патлатого призрака. Она была в своем антуражном обличье, с рожками, хвостиком и горящей пентаграммой во лбу, в оранжевых шортах и красном практически невесомом топике. Ну, чёрт, чёрт натуральный!

— Привет. Я Эльвира.

Денис с надеждой поднял на нее глаза.

— Вы за мной?

— Ну… — она скорчила многозначительную задумчивую гримасу. — Если я скажу «да», эти две зануды (кивок в мою сторону) мне все равно всё обломают. Поэтому скажу честно: нет.

Призрак опять опустил голову.

— Но, думаю, нам с тобой есть о чем поговорить.

— О чем?

— О делах. О жизни. О вечном.

— Не хочу. Оставьте меня.

— Все ждешь свою Марину? Она не придет. Нужен ты ей, прям! Убийца недоделанный!

Денис вскочил и закричал на Эльвиру

— Не трогай меня! Демон! Оставь в покое!

— Ах, не трогай меня демон! Какие мы нежные! Да ты судьбу благодари, и Господа своего, в которого при жизни не верил, что он тебя ко мне в руки не отдал! Я бы тебе все популярно разъяснила, что и почем в нашем мире! Урод! Сидит тут, нюни распустил! Ах, как мне больно, ах, как мне грустно и одиноко! Да ты такое ЧМО, что даже ад не заслужил! Ты хоть знаешь за что она тебя?

Денис слегка опешил от наезда и от тона, которым тот был произнесен.

— За что?

— Беременна была твоя Маринка, вот за что! И сама еще о том не знала, только догадывалась! А потом узнала, когда уже поздно было. Она ведь так хотела! А теперь подумай, простит тебя? Такого козла? Или нет?

Парень присел и страдальчески обхватил голову руками

— А ты тут сопли развесил, чтоб тебя этот пентюх живой — тычок в мою сторону — пожалел! А ты уши не развешивай, пентюх! Сидит тут, на жалость его пробрало!

— Хватит! — Рядом появилась Консуэла. — Хватит, демон! Он заслужил только то, что получил!

— Что-то вы сильно добренькие, когда не надо, как я посмотрю!

— Не тебе судить. И закрой свой рот, пока я тебе не помогла это сделать! Что-то последнее время ты сильно много на себя берешь!

— Мое право! Ничего запрещенного я не сказала и не сделала! А то развели, понимаешь, базар-вокзал! Жалостливые вы мои!

— Хватит, обе! — Я встал. — Я что, Эльвира, не могу с человеком поговорить? Хоть и бывшим? Без вас?

Та нисколечко не смутилась.

— Можешь, милый! Только для начала научись правильно акценты расставлять! Хорошо?

Развернувшись, она зашагала прочь. Хоть это была всего лишь иллюзия, я-то знал, что она всегда со мной, но без ее зримого присутствия стало легче.

Денис попробовал схватить ангела за руку.

— Скажите, вы не знаете, когда меня заберут? Все равно куда? Только отсюда!

Консуэла опустила голову, подумала, а потом ответила, с истинно-ангельским, небесным величием:

— Когда придет время.

И исчезла.

Тот, видимо, хотел спросить что-то еще, но не успел.

— А ты?

Надежда так и лучилась в его глазах. Но теперь я понимал, что отсутствие надежды — часть наказания. Тот извращенный разум, придумавший это, был жесток, очень жесток. Но, по своему гениален! И, после маленького Эльвириного концерта я понял, что не мог давать ему её. Не имел права.

— Да я-то откуда? Я ж ведь вообще живой…

Он опять опустил голову и с безразличным видом, с которым был до моего прихода, опустился на корточки у дороги. В той же отрешенной позе.

— Извини, Михаил.

Я тоже посмотрел на дорогу.

— Да ничего… Все нормально.

Когда я развернулся уходить, вслед мне донеслись слова:

— Пожалуйста, если вдруг увидишь мою мать, попроси у нее от меня прощения.

Я шел дальше, не оглядываясь…

* * *

Ноябрь 2005 года, Москва, Россия

Курский вокзал. Самая большая и грязная клоака Москвы. Тысячи приезжих, сотни «криминальных элементов». Сотни озлобленных торговцев, сотни злых как черти людей в очередях в кассы даже в это позднее почти зимнее время, десятки бомжей, десятки жадных «стражей правопорядка». Вокзал с переходами, в которых сам черт ногу сломит (строился три раза и все три раза просто достраивался к уже имеющимся строениям). Не считая площади со злыми друг на друг таксистами, охочими до чужих денег мелкими торгашами, тем же мелким криминалом и теми же бомжами. Есть где разгуляться, есть чем «питаться» подобным тварям. Да, этот типчик знал, куда едет. Здесь таких в любое время дня и ночи найти можно. Вампиров. Правда, официально поймать трудно. Сюда ходят либо молодые слабые представители диаспоры, которым страшно попадаться орденским патрулям на насилии. Такие никого специально не «сушат». Достаточно просто побродить по этому месту, собрать те крохи, которые и так летают в атмосфере вокзала, и от истощения не умрешь. Либо те же сильные, но в период энергетической слабости, когда оказать сопротивление охотникам проблематично. Сильные и здоровые особи черпать силу здесь считают «западло», ниже своего достоинства. Эти любят насилие, запах острых ощущений. Любят чувствовать отчаяние слабеющей жертвы. Кстати, отпустить жертву в последний момент, за миг до смерти, считается высшим пилотажем. Чем меньше это время, тем больше уважение «коллег».