Пути Господни (СИ) - Шабельник Руслан. Страница 36

И с ней следует обращаться, как с вещью.

Таков закон.

Закон жизни.

А жизненные законы незыблемы. Что во дворце Хайлафа, что в бараках Ковчега.

- Ты не понимаешь! – обильно распространяя зловоние, шептал Айнут. – Надо только помочь им, потрудиться, совсем немного. И тогда – рожай, сколько вздумается, без утайки, без страха. Работать не надо. Старикам – почет…

Работать не надо… извечная мечтая черни. А того не понимают, что работать-то все равно придется. Не им, так кому-то. Иначе нельзя. Иначе не выживешь. И тогда, бывшие угнетаемые становятся ничем не лучше свергнутых угнетателей. А то и хуже.

Самые жестокие хозяева – бывшие рабы.

- Ты веришь в добрых Хозяев?

- Конечно, они есть, вон и Туни слышал…

Хозяева не могут быть добрыми – по определению. Сам статус хозяина мешает этому, как хвост Туни мешает ему носить штаны. То есть, оно, конечно, можно, но с нар уже не свесишься, удерживая равновесие. Да и в радости не особо помахаешь.

Так и хозяева. Возможно, они преследуют самые благородные цели, лелеют гуманные планы. Но… положение, пост Хозяина, начальника, руководителя – называй как хочешь, существа, которое заставляет других существ подчиняться, выполнять определенную работу… оказывать услуги… туманит цели, развеивает планы…

- Если Хозяева хотят что-то сделать для рабов, значит они хотят что-то сделать для себя, просто без рабов это сделать не могут.

Айнут, намереваясь выдать очередную фразу, замер с открытым ртом.

Низкий лоб пошел крупными складками, существенно помогая переваривать услышанное.

- Да ну тебя!.. – наконец нашелся сын горшечника.

***

От молитвы язык не заболит, поклоном поясницы не переломишь.

Из сборника «Устное народное творчество»

Завершал праздник относительно новый конкурс поэтов.

Помост, куда раньше поднимались выявлять физическое превосходство, заняли люди иного склада.

И здесь, Юрий Гопко был в числе первых.

Марта, стоя внизу, в толпе, не сводила с юноши глаз.

Как же он умен, высок, красив, талантлив… неужели другие не замечают этого… хорошо, что не замечают.

В финал вышло трое претендентов: бородатый дядька из цеха обслуги, тучная женщина из ткачих и Юра. Ее Юра!

Марта в пол уха слушала, о чем выкрикивали свои строки конкуренты.

Кажется, бородатый воздавал хвалу Матери Церкви, на все лады неплохо подвешенного языка превознося ее первых лиц, под руководством которых Ковчег движется к светлому будущему.

Хлопки зрителей были жидки, но улыбки судей, в числе которых преобладали первосвященники, благосклонны.

Женщина читала о любви, к сожалению, к детям, точнее, к одному ребенку – дочке. Кажется, стихи были неплохие, во всяком случае, зрители рукоплескали долго и от души. Наверное, если бы не Юра, они понравились бы Марте. Но Юрий – о, это все меняло.

Он – лучший. Он должен победить!

Под замирающий шепот юноша выдвинулся на авансцену.

Поклонился зрителям, жюри.

Громкий юношеский голос в окружающей тишине продекламировал:

В тени веков,

В потоке лет,

Пою, о чем мечтает лира.

И кто-то крикнет вслед: «Проныра!»

А кто-то скажет – Человек!

Зрители молчали, не сразу сообразив, что это все, а когда сообразили… Марте казалось, она оглохнет от аплодисментов. Возможно, ей это только казалось. Женщине хлопали – больше и дольше. Девушку подобные тонкости мало волновали. Она кричала, топала и улюлюкала, пытаясь переорать окружающий вой.

Юра, ее Юра! Какой талант! Какие стихи!.. лира, человек…

Он первый!

Он, безусловно, первый!

Еще одно радовало девушку – мымра из святош куда-то запропастилась.

Хорошо бы – навечно.

Как она могла пропустить такое! Его триумф! Как после этого он может не только разговаривать, думать о ней!

То ли дело она – Марта!

Девушка продолжала кричать даже, когда поднялся Великий Пастырь для объявления победителя.

Она продолжала орать, пока не поняла, что кричит… в тишине.

В тот же миг, Марта заткнулась.

- Единогласно, победителем конкурса поэтов, признан…

Что же он тянет, ну же! Марта чувствовала – еще чуть-чуть и бешенное от волнения сердце вырвется из груди.

- … участник под номером… один! Член цеха обслуги Виктор…

- У-у-у! – дружный недовольный гул, выразил общее мнение.

- Опять жополиза выбрали! – сплюнул под ноги один из соседей девушки.

Марта на некоторое время потеряла связь с окружающим.

Нет, этого не может быть! Ошибка! Они ошиблись. Юра! Ее Юра! Он лучший!

- Следовало ожидать.

Общее недовольство не укрылось и от Великого Пастыря. Маленькая рука поднялась.

- Специальные поощрительные призы, вручаются двум остальным финалистам…

- Засунь себе эти призы!

Сказали не громко, но отчетливо.

Великий Пастырь побелел.

Не дожидаясь приказа, к предполагаемому местоположению смутьяна потянулись воины Армии Веры.

Тихо, но этот тихий голос внезапно заглушил прочие звуки, с помоста зазвучали стихи.

Говорил Юрий Гопко. Ее Юра!

Ты невинна,

А я грешен.

Ты – серьезна,

Я – потешен.

Я хочу,

Ты – пресекаешь.

Больно мне,

Ты – понукаешь.

Ты – всезнайка,

Я глупец.

Ты – скромняга,

Я – гордец.

Голос твой,

То голос мира!

Речи клира,

Как секира.

Называюсь я –

Народ.

Ты же окликаешь –

Сброд!

Открывайся Люк

Бегом.

Поиграем в бой

С врагом.

Пусть схоронятся

Напасти.

Жизнь и смерть,

В твоей лишь власти.

На любой вопрос

Ответ –

Люк!

И спроса больше нет!

Великий Пастырь побелел, словно его вываляли в муке.

После непродолжительной тишины, зрители взорвались аплодисментами.

***

Свершилось обещанное.

Сбылось пророчество.

Пришло время разделения.

Опустилась длань карающая.

Как и было речено: «Богохульники, святотатцы, отступники падут, сраженные гневом Моим! Истинно же верующих, не трону!»

Летопись Исхода

Глава 3. часть 2.

Линкольн Черчь лез на трибуну - несколько скрученных меж собой пластмассовых табуретов. Кряхтя и отдуваясь, словно после пьянки.

Взгромоздившись и широко расставив крепкие свои ноги, обутые в пластиковые сандалии, он начал речь.

- Братья и сестры! Единодумцы! Проклятые Александрийцы, Махонцы и прочие богочеловеки не позволяют нам вдохнуть ни вдоха! Они притесняют идеи, оставленные Учителем и дают нам по роже!

Взнузданные сандалиями толстые пальцы Черча с желтыми пластинами ногтей дергались норовистыми жеребцами. Данкан Левицкий еще помнил, кто такие жеребцы. Его дед служил на конюшне…

- Они убивают наших братьев. После этого досадного случая, они нам не братья!

- Точно!

Толпа гудела, а Данкан Левицкий, стоящий в первых рядах, никак не мог сосредоточиться на речи. Внимание отвлекали проклятые пальцы. Левицкий даже умудрился рассмотреть мозоль. На левом мизинце, почти у самого основания.

- Что за мода убивать живых людей, я вас спрашиваю?

- Точно!

- Ежели так пойдет дальше, никого не останется совсем. Тогда будем иметь полное безлюдье. То есть не с кем даже пива попить!

- О-о-о! – упоминание пива задело толпу за живое.

- А ежели мы кого убьем? Интересно, кому это понравиться?

Данкан как мог пытался сосредоточиться на речи. Хмурил лоб, вытягивал губы в трубочку… усилия привели к обнаружению второго мозоля, на этот раз на лодыжке, в аккурат под криво сидящей пряжкой.

- Поэтому будем бить морды проклятым ап… аппанентам. То есть, доводить до их сведения свою точку зрения.

- Доводить!

- Во имя заповедей Учителя и человеколюбия!

Шум за спиной слегка отвлек Левицкого, а ведь он почти разглядел третий мозоль. Так как Линкольн стоял лицом к шуму, он первым отреагировал на происходящее.