Право на доверие (СИ) - Сказкина Алена. Страница 15

Проснулась я сама, так же резко, как и отключилась, будто на одну секунду прикрыла глаза. Что явно не соответствовало истине, потому что в комнате царили предрассветные сумерки.

Сон пошел на пользу. Голова была удивительно ясной и абсолютно пустой. Натруженные ноги перестали гудеть, словно я вчера и не занималась преодолением грязевых болот, в которые превратились окрестные поля и лес.

Как же все-таки хорошо! Несколько минут я неподвижно лежала в кровати, наслаждаясь состоянием полного покоя. Наконец решилась встать, сменить ватное тепло постели на утреннюю прохладу комнаты.

Как только я откинула одеяло (кто же такой добрый меня укрыл?), раздался глухой удар чего-то тяжелого об доски пола, за которым последовало рассерженное шипение. Ссора ссорой, а спать Алис как обычно устроилась на моей постели, за что поплатилась незапланированной побудкой. Извиниться я не успела – кошка как ошпаренная выскочила из комнаты.

Философски проводив ее взглядом (какая разница, все равно прощения мне сейчас не вымолить – успокоиться, тогда и поговорим), я решила уделить внимание своему внешнему виду. Осколок зеркала, прикрепленный на стене, показал неутешительную картину. Мда, если мятую одежду еще можно заменить, то что делать с волосами! Вчера я не потрудилась заплести их в косу, и теперь мое отражение явно принадлежало ведьме, только под утро вернувшейся с безумного шабаша.

А что? Ведьма и есть! Рыжая, зеленоглазая, да еще и конопатая.

Вздохнув, я принялась переодеваться – пропотевшая во время сна одежда начинала остывать, и я мерзла.

Провозившись полчаса с волосами и наконец-то соорудив более-менее приличный хвост, я спустилась вниз. Трактирщик со своей семьей уже завтракали. За столом царила непривычная тишина, лица людей были задумчивы, и даже егоза Рина вела себя на удивление тихо, мрачно зыркая из-под длинной, наползающей на глаза челки.

- Доброе утро, - поздоровалась я.

- Доброе, - неохотно, вяло откликнулся трактирщик. – Садитесь, поешьте с нами, Госпожа Целительница.

Дана подвинулась, уступая мне место. Я, смущенная торжественно-мрачным настроем, расположилась на краю скамейки. Есть совершенно не хотелось, поэтому я решила ограничиться кружкой парного молока, что услужливо налила мне Марфа. Похоже, не я одна страдала отсутствием аппетита – господин Хок и старшие сестры тоже почти ничего не ели. Тишина во время обычно шумного завтрака угнетала. Наконец я не выдержала и прямо спросила.

- Случилось что, Господин Хок?

Трактирщик тяжело вздохнул.

- Нет. Ничего страшного, Госпожа Целительница, - он запнулся, решая стоит ли говорить или нет, потом продолжил. – Думал, отправлю свою Ринку в Храм. Девка шаловливая, бестолковая, а там ее уму-разуму научат, станет она людей лечить, пользу принесет. Уважать ее будут. А как время пришло, от сердца отрываю, кровь-то она не водица…

- За чем дело стало? – удивилась я. – Не хотите – не надо. В Храм принимают всех, но никого насильно идти не заставляют.

О редких исключениях лучше промолчу. Но ведь и меня за руки-ноги не волокли, просто подробно объяснили, что со мной будет, если я откажусь.

- Не поднять мне всех четверых. Прокормить прокормлю, а ведь девку-то еще пристроить удачно следует. Зятю старшой дело свое отдам – сына-то все равно нет. Остальным приданое надо достойное собрать – а ведь, чай, не Капитолий, многого не накопишь.

Хаос, и сказать-то нечего. Пока я спешно придумывала слова утешения, то бишь ободрения, господин Хок продолжил.

- Вы как в Храм попали, Госпожа Целительница?

- У меня выбора не было, - и ведь действительно не было. Конечно, не все девушки южных кланов учатся на жриц, хотя волшебство наших семей всегда относилось к магии жизни, но Харатэль посчитала, что обучение в Храме – необходимая часть моего образования. А когда моя сестра что-то решает, всем остается только подчиниться. – Давайте Рину спросим? Эй, мелкая, хочешь стать жрицей?

Серые глазенки из-под светлой челки оценивающе посмотрели на меня, задержались на серебряном медальоне со знаком солнца. Потом девчонка, снова уткнув нос в чашку с молоком, буркнула.

- Хочу.

Господин Хок тяжело вздохнул, но больше тянуть не стал – отправился седлать лошадей.

Дорога до Запруды заняла почти три часа, поэтому, когда мы добрались до небольшой деревеньки (всего-то сорок дворов!), расположенной на берегу озера, солнце поднялось высоко над горизонтом, но люди не спешили выходить на улицу. И правильно, в доме дел невпроворот – скотина, готовка, убраться к весне надо. А на улице только грязь месить.

На окраине нам повстречался странный тип в мятой перепачканной землей одежке. Господин Хок окликнул его, спрашивая о купцах. Заросший патлатый мужик с красной рожей и разъезжающимися глазами, которые он безуспешно пытался свести в одну точку, пять минут совершенно тупым взглядов смотрел на распинающегося перед ним трактирщика, прежде чем промычать нечто невразумительное и махнуть рукой в направлении к перелеска, черневшего невдалеке.

Опять лес! Стоит ли вообще доверять указаниям местного Ялы[5], учитывая сивушный аромат, распространяющийся от него на версту вокруг? Мужичок продолжил свой прямой (или кривой, учитывая зигзаги) путь, вскоре закончившийся в близлежащих кустах, которым было суждено стать местом очередного доблестного сражения со змием, затаившимся во фляжке, сжатой в скрюченных пальцах.

Видимо, господина Хока одолевали те же сомнения, что и меня, поэтому проводив взглядом пьяницу, он задумчиво посмотрел на лес и чуть сжал пятками бока своей лошади, понукая ее идти вглубь деревни. Я последовала за ним, обеспокоенно оглядываясь на торчащую из кустов спину – хоть бы не замерз человек, погода-то не летняя, а выпивка не согревает, а только дает обманчивую иллюзию тепла.

Удивительно, но направление, данное пьянчугой, оказалось верным, о чем любезно сообщила встреченная нами селянка. Вежливо поблагодарив ее, мы свернули на небольшую дорогу, идущую к лесу.

Странные, однако, купцы. Вместо того, чтобы остановится в домах у здешних жителей (пустят с радостью и возьмут недорого), они предпочли ночевать в обозах. И пусть твердят: лес, ночь, костер, звезды, романтика. Холод и весенняя сырость. Никогда не понимала людей, меняющих уют горящего очага и мягкую постель на ночевку на земле, в веселой компании комаров (хотя для писклявых надоедливых кровопийц еще рано) и шишек, наставляющих на бока синяки.

Наш путь пролегал по склону холма, рядом с озером. Лед почти растаял, оставшись лишь у самого берега грязно-серой каймой, за которой темнела вода. Бурые в рыжих подпалинах лошадки неспешно трусили по размытой дороге, меся копытами грязь. Подгонять их мы не решались – спешить нам, в общем-то, некуда, а по такой распутице быстро скакать просто опасно.

Господин Хок ехал чуть впереди, молча и угрюмо вглядываясь в приближающийся лес. Отвлекать разговорами человека, занятого своими мыслями, я не считала верным, и поэтому тоже молчала, мечтая скорее слезть с пыточного приспособления, называющегося седлом. Рина за моей спиной (и чего девчонка забралась ко мне, а не к отцу?) весело уплетала кусок черного хлеба. Лошадка недовольно пряла ушами, раздувала ноздри и косила глазом, надеясь, что и ей перепадет кусок.

Лес приближался медленно, но неумолимо, вырастая зловещей стеной, пока не закрыл полгоризонта. Темные, блестящие от сырости стволы осин, рябин и ольхи, паутина переплетенных ветвей, сквозь которые просвечивает далекое бледно-голубое небо. Черные кривые тени, падающие на влажную землю. Нереальная тишина, изредка нарушаемая треском хвороста под чьими-то неосторожными шагами, да далекими неясными голосами...

Лечиться тебе надо, Ланка! Лес как лес, и нет в нем ничего страшного. И все же какое-то неприятный осадок остался. Не нравилось мне это место, а почему, объяснить, хоть убейте, не могу.