Твое имя после дождя (ЛП) - Альварес Виктория. Страница 27

Все трое отрицательно покачали головой.

— Ну так вот, раньше вся территория позади замка была занята конюшнями, а теперь там крошечная ферма, которая едва обеспечивает питанием обитателей замка. О’Лэри держат там корову, пару коз, дюжину кур и небольшой надел земли, на котором выращиваются овощи, в основном, картофель. Время от времени, особенно когда им удается избавиться от какого-нибудь предмета старины в Дублине, хозяйка просит меня купить рыбу и моллюсков на рынке. Как правило, это форель, сердцевидки и мидии, изредка лосось. Как вы понимаете, я не собираюсь вечно соблюдать Великий пост. Предпочитаю горячий ужин с отцом и Фионой, хотя… — добавила она, с опаской взглянув на сестру, — с каждым днем я нахожу ее все более легковерной и простодушной.

— Вы невероятно практичны для своего возраста, — задумчиво промолвил Александр.

— Да уж, если честно, меня удивил ваш ответ, — согласился с ним Лайнел, поднося ложку ко рту. — Я почти ждал, что вы скажете, что боитесь банши, поэтому не ночуете в замке. Вы в нее не верите, не так ли, Джемима?

— Конечно, верю, — ответила девушка, пожав плечами, — так же, как верю в то, что Бог существует, что солнце встает и садится каждый день и что сейчас на дворе зима.

— На счет первого я не совсем уверен, — прокомментировал Лайнел, тряхнув головой.

— А почему вы обвиняете сестру в легковерности, если и сами не сомневаетесь в существовании банши? — неожиданно для всех поинтересовался Оливер.

Джемима улыбнулась тихо ответила:

— Да потому, что Фиона верит в Фей из Рахонан, призрака Даниэля Кроули и в Шелки[1], которая вышла замуж за Тома Мура, а потом вернулась в океан, отыскав свою тюленью шкуру[2]. Вот только она никогда никого из них не видела, — она так низко наклонилась к Оливеру, что он ощутил ее дыхание. — А вот я слышала банши.

Она вновь выпрямила спину, явно крайне довольная собой. Александр приподнял бровь. Ему все сложнее было верить в ее россказни.

— Вы слышали, как плачет банши, — повторил он как можно спокойнее.

— Лишь однажды, — невозмутимо подтвердила Джемима, явно не замечая скепсиса в его словах. — Много лет назад, когда я была совсем маленькой. Но с тех пор я не раз слышала ее бормотание. Не надо быть медиумом или кем-то еще в этом роде, чтобы распознать ее голос. Она каждую ночь бродит по садам Маор Кладейш, шепча что-то непонятное, теряющееся в вое ветра.

— Подождите, банши не только плачет?

Оливер казался таким ошарашенным, что Лайнел подумал о том, сколько же ирландского фольклора должен был прочитать юноша с тех пор, как Александр объявил им о путешествии.

— Банши всегда плачет, когда кто-нибудь из обитателей замка находится на грани смерти. Но, сами понимаете, это случается не каждый день. Все остальное время она бродит по округе, как любой другой дух.

— Невероятно, — сказал Лайнел. На этот раз Джемима уловила сарказм в его голосе и наступила ему на ногу, чтобы тот не издевался. — Не скажете ли кто умер в тот раз?

— Кормак О’Лэри, разумеется. Муж моей хозяйки, пусть земля ему будет пухом.

Джемима оперлась на плечо Оливера, чтобы привстать и, протянув руку, указала на одну из больших фотографий, украшавшие стену у камина наряду с закопченными дымом плакатами с виски «Митчелл», «Коуэн» и «Данвилл». Александр встал и надел очки, чтобы получше рассмотреть их. Это был моментальный снимок явно отмечающих что-то трех мужчин, сделанный у входа в «Золотой горшок». Самый низкорослый из них держал правой рукой огромную рыбину и победоносно улыбался. В центре стоял отец Джемимы, Доннхад Лоулесс, гораздо более стройный и с большим количеством волос, чем сейчас. Стоящий слева мужчина, был, безусловно, самым элегантным из всех — высокий, лет шестидесяти, с густыми темными усами того же цвета, что и буйная шевелюра, контрастировавшая с кротким, мягким взглядом. Кто-то подписал фотографию: «25 мая 1891 года, после конкурса».

Джемима ткнула пальцем в стекло, указывая на мужчину слева:

— Это было 12 лет назад, когда мне только исполнилось 8. По-моему, это последняя прижизненная фотография Кормака О’Лэри. Вскоре он так сильно заболел, что врачи не смогли ему помочь. Он умер от пневмонии.

— Да, об этом нам уже рассказывали, — подтвердил Оливер.

— Я была в Маор Кладейш в ту ночь, когда он умер, — продолжила Джемима. — Моя мать в то время была кухаркой у О’Лэри. Она часто брала меня с собой, чтобы я помогала ей с посудой. Я помню, что отцу не нравилось, что она так рискует и подвергает риску меня. Его опасения частично подтвердились, так как моя мать тоже умерла через пару месяцев. — Девушка помолчала немного и добавила: — Впрочем, это произошло в этом доме и без всякой плачущей банши. Какое-то время я пыталась снова услышать ее, стоя у окна в моей комнате, но тщетно.

— Ага, то есть банши провозглашает смерть только членов клана О’Лэри, — сделал вывод Лайнел. — Хотя, недавняя смерть Ферчэра МакКоннала показала, что никто из жителей Киркёрлинга не может чувствовать себя в безопасности.

— МакКоннал — это тот, кто справа, — показала Джемима, — тот, кто держит рыбу в…

Она умолкла, почувствовав, что Лайнел тянет ее за плечо, чтобы она обернулась. При упоминании имен Кормака О’Лэри и Ферчэра МакКоннала, в шумном пабе воцарилась тишина. Рыбаки за соседним столом время от времени поглядывали на столик англичан. Три угольщика, с которыми разговаривал Доннхад, застыли с открытыми ртами, как и хозяин паба. За стойкой, словно статуя застыла Фиона, не замечая, что пиво выливалось через край заполняемого кувшина. Лайнел закашлялся. Такое напряжение смущало его.

— Что-то случилось, друзья? — спросил он с напускным весельем. — Мы сделали что-то…

— Мы слышали, что вы упомянули банши, — тихо сказал один из рыбаков.

Фиона нервно сглотнула. Она поставила кувшин на стойку, вытерла руки о передник и быстро подошла к отцу. Доннхад слегка побледнел.

— А что не так? — возмутилась Джемима. — С каких пор это запрещено? Вы боитесь, что она придет к вам, если упомянете ее имя?

Ропот пробежал в толпе посетителей паба. Фиона тихонько ойкнула.

— Джем, я тебя умоляю… Хоть сейчас не лезь в то, что нас…

— Разумеется, оно нас касается, — отрезала старшая сестра. Она сделала шаг вперед, вставая между Оливером, Лайнелом, Александром и своими соседями. — Мне надоело разговаривать шёпотом. Мне надоело, что каждый раз, когда мы собираемся, в воздухе висит тема, о которой все боятся говорить. Все мы, собравшиеся здесь, знают, что происходит в Киркёрлинге по вине банши…

— И все-таки тебе лучше помолчать, Джемима, — прошептал самый молодой из посетителей.

— Называть подобные вещи своими именами — плохая примета, — поддакнул один из его друзей. — Так что попридержи язык.

Джемима сняла башмак и запустила остряку прямо в лицо. Парень удивленно вскрикнул и все, кто был рядом с ним, на всякий случай быстро отошли подальше.

— Тебе не мешало бы сделать тоже самое, Шон. Потому что если ты этого не сделаешь, то станешь следующим, чью смерть проплачет банши, которую ты так боишься!

Шон схватил башмак и собирался вернуть его Джемиме тем же способом, что и получил, но вмешался Доннхад. Он встал перед дочерью, раскрыв руки.

— Ладно, ладно, успокойтесь уже, — проворчал он, забирая башмак из рук парня, не спускавшего глаз с Джемимы. — Нет причин драться. Разве мы не взрослые люди?

— Некоторые взрослее, чем другие, — вставил слово молчавший до этого рыбак.

— Лучше бы тебе покрепче держать в узде свою дочь. У нее слишком длинный язык, — добавил другой рыбак.

— В этом я с вами согласен, — вздохнул хозяин паба. — Но Джемима права — нет смысла боятся произносить чье-либо имя, даже если мы опасаемся его обладателя. Сегодня снаружи нет никакой банши!

— Это не гарантирует того, что она не появится в самый неожиданный момент, — вдруг произнес надтреснутый голос из дальнего угла помещения.

Все повернулись в направлении голоса. Старик, игравший на скрипке только что слез со своего табурета, держа инструмент в руках. Его борода была испачкана пивной пеной, но в глазах не было и тени опьянения.