Пусть любить тебя будет больно - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 15

– Я подумаю, хорошо?

– Нечего думать. Мы едем туда вместе и точка. В отрыв. Да. Ты и я. Как когда-то давно, когда ты не была занудой. Помнишь? Мы пьяные, полумертвые от выпитой русской водки, идем босиком по трассе и орем твою «Катюшу».

Я невольно усмехнулась. Помню, конечно. Полицейский участок тоже помню.

– Матрешка! Я обижусь и внесу тебя в черный список, где только можно, я не приду на твой день рождения, я не буду будить тебя по понедельникам и вообще, я перестану называть тебя матрешкой. Ты больше не прочтешь ни одного моего статуса в Фейсбуке. И не узнаешь о моем новом бойфренде. Невероятно сексуальном бойфренде.

Я засмеялась. Страшная угроза. На самом деле Ли была единственной, без кого я не представляла себе завтрашний день. Она всегда была рядом. Черт, если говорить людям, сколько лет мы дружим – они легко вычислят наш возраст.

– Хорошо. Я точно помру без твоих статусов, без подробностей о твоей сексуальной жизни и поэтому я поеду на эту дурацкую вечеринку.

Она засмеялась.

– Ты не пожалеешь. Кстати, вчера звонила твоя мама.

Я кивнула и плеснула молоко в кофе.

– Сказала, что не дозвонилась к тебе.

Я снова кивнула сама себе. Естественно не дозвонилась, я же с ней не разговариваю уже несколько лет и Ли прекрасно об этом знает.

Я вернулась к дивану и бросила взгляд на тетрадь, такая обычная школьная тетрадь, слегка потрепанная с помятыми краями, светло-голубая, в разводах, и в ней чья-то жизнь. Чужая.

8 глава

Данте сидел, откинувшись на бордовую, кожаную спинку узкого дивана и медленно затягивался сигаретой, кольца дыма поднимались к высокому потолку с мелкими красными неоновыми лампочками, сигаретный смог смешивался с искусственной цветной дымкой. В полумраке не было видно его лица, только короткие темные волосы, щетину на широких скулах и очертания губ.

Его торс оставался в тени, и медленно вращающиеся лампочки освещали лишь темно-серые элегантные брюки, начищенные до зеркального блеска туфли и светлое пятно рубашки с аккуратно завязанным галстуком. Когда он подносил сигарету ко рту, на пальце сверкала массивная печатка, а на манжетах платиновые запонки.

На круглой маленькой сцене с шестом извивалась стриптизерша, стройная, гибкая, как сиамская кошка. Ослепительно сверкали стразы ее своеобразного костюма, не оставлявшего простора для воображения, а длинные черные волосы рассыпались по блестящей сцене, когда она запрыгивала на шест и эротично соскальзывала с него вниз головой.

В этот момент в ВИП-комнату двое мужчин втащили яростно сопротивляющегося парня и швырнули к ногам Данте. Тот жалобно всхлипывал по-итальянски:

– Я ничего не говорил, ничего. Это Фрэнк. Данте, ты же меня знаешь. Я бы не стал болтать о Чико. Никогда не стал бы...

Данте резко наступил на голову мужчины и вдавил её в пол каблуком туфли, несчастный взвыл от боли, скорчился, тяжело дыша и срываясь на хрипы.

– Фрэнк?

Стиптизерша ойкнула и сделала шаг к ступеньке, но, тут же услышав властное «продолжай» уже по-английски, снова начала извиваться в танце, стараясь не смотреть в сторону скрюченного на полу мужчины и двух других, которые заломили ему руки за спину.

– Я повторяю свой вопрос, Чиро, это был Фрэнк? У тебя есть шанс сказать правду, ты же знаешь, как я ненавижу ложь.

Мужчина заскулил и простонал.

– Да… Это Фрэнк. Это он, ублюдочный сукин сын.

Данте подался вперед:

– Ублюдочный сукин сын уже двадцать четыре часа остывает в морге с круглой дыркой между глаз.

Мирини кивнул парням и те за волосы приподняли Чиро с пола, удерживая его дергающееся тело. Данте медленно достал из внутреннего кармана пиджака стилет, покрутил в пальцах, трогая лезвие.

– Я говорил, что ненавижу ложь, Чиро. Говорил?

Мужчина трясся от страха, по щекам текли слезы.

– Данте, не убивай, Данте я виноват, но меня заставили, я…

Марини резко подался вперед и надавил на подбородок несчастного.

– Хочешь жить, Чиро?

Тот закивал, зажмурился, и под коленями по зеркальному полу растеклась светлая лужица.

– Вытащи язык.

– Дантеееее!

– Я сказал – вытащи язык. Выбирай: или язык, или я перережу твое горло.

Стриптизерша остановилась, и её зрачки расширились от ужаса. Она видела, как беспомощно дергается стоящий на коленях мужчина и закрыла глаза, когда Данте взмахнул рукой. Двинулась со сцены, под дикие крики, заглушаемые музыкой, и снова услышала по-английски:

– Танцуй, сука!

Вернулась обратно, стараясь не смотреть на двух парней, которые тащат за волосы по полу третьего, как тряпку, выжатую, грязную, мелко подрагивающую тряпку. Хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать, как тот гортанно хрипит, словно что-то булькает у него в горле и мешает кричать.

Она продолжала танцевать и молиться Богу, чтобы забыть об увиденом.

Данте аккуратно вытер руки, затем лезвие стилета и снова откинулся на спинку дивана. Он поманил её пальцем, и девушка подошла, виляя бедрами, остановилась, расставив длинные ноги. Ей было страшно. Она слышала, что о нём шёпотом говорили другие девочки – он безжалостное чудовище, жуткое подобие человека. Равнодушный сукин сын, безумно красивый чокнутый, извращенный ублюдок. Никто не рассказывал подробностей после приватного танца с хозяином заведения, все боялись, но никто и никогда не смел отказать, когда Данте кивал на одну из них и уводил за собой, но они все его хотели, Сара видела этот лихорадочный болезненный блеск в их глазах, когда произносили его имя вслух.

– Тебе достаточно платят, Сара? – голос вкрадчивый, хрипловатый. Девушка кивает и медленно спускает лямки бюстгальтера с округлых плеч.

– Я просил раздеваться?

Замерла и судорожно сглотнула, встретившись с ним взглядом.

– Стань на колени.

Медленно опустилась и прикрыла глаза. Данте коснулся её щеки холодным лезвием стилета, и она судорожно сглотнула.

– Ты ведь понимаешь по-итальянски, да? Ты у нас новенькая. Выучила правила, девочка?

Кивнула и сильнее зажмурилась. Внезапно он схватил её за волосы и притянул к себе.

– Ты уже знаешь, что происходит с теми, кто много разговаривает, да? Смотри на меня. Знаешь?

Сара открыла глаза и тихо прошептала:

– Да.

Её завораживал его взгляд, светло-голубые глаза с ледяным блеском, слишком светлые для смуглой кожи и черных волос. От страха напряглись все мышцы на теле. Лезвие стилета прошлось по её шее, а он продолжал удерживать её взгляд.

– Боишься меня?

Она не просто боялась, а впала в прострацию. Девочки говорили, что иногда он приезжает и берёт одну из них, а то и несколько, но Сара устроилась на работу всего пару недель назад и хозяина ни разу не видела. Для девочек хозяином был Мэт, управляющий «Домино». Жестокий, но справедливый подонок, умеющий выжимать из них последние соки.

– Расстегни.

Сара послушно дернула змейку на его ширинке и почувствовала, как его пальцы сильнее сжали её волосы на затылке. Стилет все еще был прижат к её горлу.

Он шумно дышал пока она делала ему минет, захлебываясь, стараясь захватить мощную плоть поглубже, чувствуя, как он безжалостно нанизывает её на член, удерживая за волосы. Сара терпела, молча стараясь доставить максимум удовольствия, ни на секунду не забывая о лезвии в его длинных смуглых пальцах.

Он кончил и оттолкнул её от себя. Через несколько секунд тихо спросил.

– Ты поняла, для чего предназначен твой рот?

Кивнула и снова зажмурилась, услышала шелест купюр, потом почувствовала, как он засунул ей за резинку трусиков деньги. Встал с дивана и направился к двери.

Сара заплакала, когда он вышел, достала деньги из трусиков, несколько секунд смотрела на стодолларовые банкноты, а потом ее глаза снова расширились от ужаса – в нескольких шагах от неё валялось нечто, очень напоминающее человеческий язык.