Шахматистка - Хенрикс Бертина. Страница 24

Охваченная паникой, она бросилась к телефону и набрала номер учителя. Выждала пять гудков и повесила трубку. Чуть было не позвонила домой, но вовремя опомнилась: разбудить посреди ночи Паниса, Янниса и Димитру, хотя до этого она ни разу не дала о себе знать, — это уж слишком.

Вконец расстроенная, она поставила телефон на тумбочку возле кровати, села рядом и принялась себя укорять. Ни за что на свете она не должна была оставлять учителя одного, покидать его в ту самую минуту, когда он больше всего в ней нуждался. Она чувствовала себя жалкой и опустошенной. Ей было до слез горько, но чувство собственной вины было так велико, что она даже не могла плакать. У нее комок стоял в горле, остаток ночи она проходила по комнате, даже не пытаясь лечь и уснуть.

Едва забрезжил рассвет, она оделась, собрала вещи и спустилась в холл. Заплатила по счету, сведя общение с портье к минимуму. Отказалась от предложенного ей кофе, взяла вещи и уже направилась было к выходу, как вдруг увидела, что на диване возле двери кто-то зашевелился.

В измятой одежде, с трехдневной седой щетиной и всклокоченными волосами — аптекарь выглядел плачевно. Он с трудом поднялся: руки и ноги у него затекли, пока он спал в неудобной позе. Он ругнулся, потом коротко поздоровался с Элени, так же коротко ответившей на приветствие.

Вместе они вышли на улицу и стали ждать такси, которое вызвал для Элени портье. Машина пришла быстро, и они молча сели. Коста попросил водителя отвезти их в Пирей и снова замолчал. Элени вопросов не задавала. У нее не было сил. При виде аптекаря ее подозрения сменились уверенностью. Ей вообще хотелось остаться одной со своим горем. Каждый смотрел в свое окошко на пустынные улицы еще спящих Афин.

Возле самого порта Коста наконец заговорил:

— Он умер два дня назад, в больнице. Ничего нельзя было сделать. Он велел вам сказать, что вы были его лучшей ученицей и он счастлив знакомством с вами.

Сказав это, Коста тотчас пожалел о том, что вышло как-то скудно, обыденно, но лучших слов он не нашел. В конце концов, он аптекарь, а не литератор. В душе он еще раз обругал покойного учителя, который при жизни донимал всех своими красивыми фразами, готовый пожертвовать всем ради любви к литературе, а в решающий момент взял да и помер, предоставив ему, любителю насмешек Косте, сочинять за него прощальные слова. Он намеревался добавить что-то вроде “Он гордился вами”, хоть и терпеть не мог эту покровительственную, но в определенных ситуациях впечатляющую фразу. Мгновение поколебавшись, прежде чем произнести эту ахинею, он искоса взглянул на Элени и понял, что больше ничего говорить не надо. Его маленькая ложь подействовала. Он выполнил свою миссию.

Элени была слишком взволнована тем, что она услышала, чтобы почувствовать пустоту глухо прозвучавших в салоне такси слов. Ее лицо просияло. Ощущение горя осталось, но на душе стало легче: она поняла, что исполнила желание учителя.

— Спасибо, — только и сказала она.

Приехав в Пирей, Коста помог Элени выйти из машины.

— Приятного вам путешествия, — сказал он.

— А вы разве не едете? — спросила она, почувствовав некоторое облегчение оттого, что ей не придется всю дорогу находиться в обществе аптекаря, который — она это прекрасно знала — ее недолюбливал.

— Нет, у меня еще есть дела. До скорого.

Они как-то неловко пожали друг другу руки, и Элени направилась в кассу купить билет. Через несколько секунд Коста догнал ее:

— Кстати, как все прошло?

Элени непонимающе посмотрела на него.

— Ну, турнир, — уточнил Коста.

— Я выбыла в третьем туре, проиграла чемпиону Кукаки, с маленькой такой бородкой, — добавила она, словно физиономическая особенность ее противника до такой степени впечатлила ее, что даже стала причиной ее проигрыша.

Коста не смог удержаться от смеха. Бородка придала сцене, которую Коста представил себе, нечто сюрреалистическое, к тому же Элени, по всей видимости, даже в голову не приходило, что ее выступление на турнире — подвиг. Курос был прав. Она и в самом деле необыкновенная, эта уборщица.

— Он гордился бы вами.

Фраза сама собой слетела у него с языка, будто эти банальные слова только и ждали возможности вырваться наружу. Коста подумал, что они, пожалуй, выражают именно то чувство, которое испытывал бы старый учитель — в силу своей профессии, а еще потому, что у него никогда не хватало смелости отдаться другим, более рискованным чувствам. Кто, как не он, Коста, знал это. Он слегка пожал плечами и, напоследок одобрительно улыбнувшись Элени, быстрым шагом пошел прочь. Когда Элени уже исчезла в толпе, он остановился, достал из кармана пачку сигарет и увидел, что она пуста. Скомкал ее и бросил на землю. Вокруг сновали моряки и туристы. Никто не обращал внимания на старика в красивой, но мятой куртке, неподвижно стоящего на тротуаре, не зная, куда идти.

Час спустя Элени поднялась по лестнице на вторую палубу “Флаинг Долфин”. На этот раз она доверила свой багаж стюарду, проводившему ее на место. Судно быстро заполнялось пестрой толпой туристов. Одни тихо-спокойно занимали свои места, другие шумно сновали взад-вперед, чтобы купить еды в дорогу, выкурить сигарету на палубе или встретить знакомых. Стайка детей принялась бегать и кричать, перевозбудившись в предвкушении морского путешествия. Вся эта суматоха действовала на Элени как болеутоляющее средство.

Прозвучал гудок, и “летучий дельфин” отошел от причала, сразу же превратив афинское путешествие Элени в воспоминание. Стюард прошелся по рядам, предлагая пассажирам апельсиновый сок и пирожные. Сильно проголодавшаяся Элени с благодарностью взяла то и другое. Она медленно пила сок и смотрела на бурлящую воду, растревоженную работой громадного винта.

Элени почувствовала усталость и задремала. Спустя некоторое время она проснулась оттого, что какая-то девочка-подросток в красном платье, идя по проходу, задела ее локтем. Элени подумала о Димитре, оставленной ею на Паниса с его дурным настроением. Ее собственное будущее вдруг представилось ей в виде грозной, неумолимо надвигающейся на берег волны. Мысли о шахматах, которыми она жила в столице, отошли на задний план, надо было возвращаться в серую повседневность. Она потеряла единственного друга. Разумеется, ее прогонят с работы, и муж наверняка ее бросит — не снесет обиды. Несмотря на усталость, она больше не могла сомкнуть глаз. Она выпрямилась в кресле, с тревогой ожидая момент истины, когда судно причалит к берегу и она разом станет жалкой и одинокой. Жизнь кончена. “Безумие”, — подумала она, впервые в жизни ощутив мрачный смысл слова, еще недавно вызывавшего у нее представление о весеннем вечере в Люксембургском саду. И все же, все же в глубине души она чувствовала какую-то непонятную и даже постыдную радость, словно веселенький мотивчик привязался к ней и она никак не могла от него отделаться. Она достала из сумочки туалетную воду и слегка подушилась за ушами.

А в это время Панис мирно похрапывал на супружеском ложе, куда он вернулся несколько дней тому назад. Он спал сном праведника, обессилев от нескончаемого потока гостей, которых ему приходилось принимать каждый вечер с тех пор, как гений Армянина и талант Марии превратили его жену в героиню. Разноцветная гирлянда, которую он повесил над дверью своего дома, чтобы придать ему праздничный вид, слегка покачивалась на ветру, дующем с моря.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.